Так сложилось, что за всю жизнь Анри ни разу не общался с представителями желтой расы. Ну не было у него знакомых китайцев. Но сдержанный, культурный и очень воспитанный мужчина с узкими глазами и удивительно приятной улыбкой ему очень понравился. А может быть, он просто был рад встрече с любым человеком, да хоть с самим чертом, который бы что-то знал о его сыне.

Фотоснимки улыбающегося Фабио сделали свое дело — Анри размяк, заулыбался и буквально замучил Сянчжи расспросами о сыне. Когда Сянчжи перешел к самому главному — к тому, что официальная медицина не может помочь парню, который очень хочет ходить, Анри помрачнел. Но Сянчжи не дал ему времени окончательно расстроиться, напротив, тут же стал говорить о том, что в Китае и не таких больных ставят на ноги. Только это не совсем медицинские методы, скорее, совсем не медицинские…

Фабио готов к поездке в Китай, требуется только разрешение от Анри. О деньгах беспокоиться не надо, Отто все расходы берет на себя.

Анри не стал упираться — если Фабио решил ехать в Китай, пусть едет, а он пока постарается купить домик и переехать туда из «Пристанища Мавра».

После долгого отсутствия Орлова Анри уже принял для себя самое важное решение — не вступать в борьбу за имение графа Порошина. Пусть мать и дочь разбираются без него. У него теперь другая задача — обустроить дом в каком-нибудь другом месте, чтобы абсолютно здоровому Фабио было куда возвращаться из далекого Китая. На том они с Сянчжи и расстались.

Полина ничего не стала рассказывать Абду о встрече с Симоном. Она просто завела разговор о том, что неплохо бы куда-нибудь съездить, проветриться. Можно даже в Африку. Сейчас, когда в Париже стоит такая гадкая погода — то дождь, то снег, в Сусе, наверное, очень тепло и уютно.

— Ты бы мог начать новый цикл, Абду, а то совсем разучишься держать кисть в руках.

Абду посмотрел на нее, слегка усмехаясь:

— Неужели ты думаешь, что я сейчас способен на что-то? После этих дрязг с твоими родственничками, с твоей полоумной дочерью, когда я вынужден бегать и решать твои проблемы, — он делал сильный упор на слово «твои», — я уже не в состоянии творить. Мне уже не до того.

Выражение его лица из улыбчиво-снисходительного преобразилось на глазах. Теперь он разошелся не на шутку:

— Что ты можешь без меня, а? Ты ведь скоро и шага без моей помощи не сделаешь. Села мне на шею и ножки свесила: «Абду, надо то, надо се». Я у тебя и слуга, и шофер, и даже секретарь!

Тут уж не сдержалась Полина, которая прекрасно помнила, как Абду заставил ее рассчитать Мадлен — прекрасную умную девушку, бывшую незаменимой помощницей несколько лет подряд — только за то, что она якобы слишком дорого обходилась.

— Это ты мне говоришь? Да ты забыл, на чьи деньги живешь? Кто из тебя человека сделал? Забыл, каким был до встречи с Симоном, который привел тебя в мой дом? Так я тебе сейчас это напомню…

И Полина завелась. Давненько с ней такого не случалось, со времени последней ссоры с Графиней, после которой Наталья Александровна и слегла.

Огромные зеленые глаза Абду, казалось, вылезут из орбит от изумления. Такой свою возлюбленную он еще не видел. Полина от крика перешла к действиям — она хватала все, что попадалось под руку, и швыряла в Абду. Книги, папки с документами, мобильный телефон, косметичка — все это полетело в сторону оторопевшего юноши. Он и рта открыть не мог, только пятился задом к двери, как рак, выброшенный волной на берег. Вид у него был довольно жалкий, но Полина и не думала успокаиваться. Только когда дверь за ним закрылась, и полетевшая вслед чашка с остатками кофе, разбившись о дверь, с грохотом рассыпалась по полу осколками, она немного утихла. Сейчас ей, как никогда ранее, хотелось бы прижаться к матери и поплакаться в жилетку. Но плакаться было некому.

Абду выскочил из галереи, успев захватить свою сумку. Полина осталась сидеть одна в полутемном здании, забитом нелепыми картинами и всевозможной арабской ерундой. Ей стало не по себе. Машинально подняв трубку, она набрала номер телефона, который жил в ее голове много лет. Это был номер Симона…

С утра Миша мучился головной болью и удивлялся тому, что похмелье бывает не только от излишнего употребления водки, но и красного вина. Звонок Отто и сообщение о том, что тесты на ДНК подтверждают родство Екшинцевых, Марьяши и, следовательно, Полины, вернули Порецкого к жизни.

Еще Отто рассказал о переговорах Сянчжи и Анри, после которых можно было сделать вывод, что жокей не намерен более биться за «Пристанище Мавра». Возможно, это его решение повлияет на Орлова, и он откажется от судебного разбирательства? Тогда разом отпадут все проблемы, и можно будет приступать к переезду Григория в Вогезы. Очень хотелось поверить в это, но по своему богатому юридическому опыту Миша знал, что так гладко никогда не бывает.

Попрощавшись с Отто, Миша стал звонить Симону. Но его телефон молчал. «Не проспался еще, кутила», — подумал Миша. И был совершенно прав. Симон только-только смежил веки перед его звонком.

После прощания с Мишей ночь для него не кончилась. Звонок Полины застал Симона на пороге квартиры. Он и Мишу хотел забрать к себе, но тот отказался, решив, что с утра его начнет искать Марьяша и лучше, во избежание вопросов типа «где это ты был всю ночь?», вернуться в их гнездышко.

Хорошо, что Симон не успел снять пальто и туфли, так как, услышав всхлипывания Полины, тут же бросился к ней. Будь он босиком, он бы и этого, наверное, не заметил.

…То, что произошло между ними в дымном прокуренном кабинете Полины, Симон позднее классифицировал как кораблекрушение Мечты. Ей было плохо — он попытался ее утешить. Как умел.

Всхлипывания Полины прекратились, слезы высохли. Чувство влюбленности, жившее в его душе последние двадцать лет, испарилось…

Когда мечта сбывается, а ведь он именно МЕЧТАЛ об этой женщине, наступает разочарование. Столько лет вздрагивать от звука ее волшебного голоса, сходить с ума от аромата ее духов, желать близости с нею более всего на свете. Дождаться этого… И что же? Да ничего. Ничего особенного в этой женщине не было.

Полина поняла, почувствовала, что Симон разочарован. Зря она поддалась слабости, ой зря…

Они почти ни о чем не говорили, каждый думал о своем.

Полина о том, что не смогла за все эти годы разглядеть в Симоне мужчину. Он был для нее другом, жилеткой, куда можно поплакаться, но не мужчиной, которого можно было желать. Экзотически красивый Абду, один взгляд которого сводил женщин с ума, в жизни был капризным, как ребенок, в постели — достаточно аморфным. Хотя, возможно, с молоденькой девчонкой он бы вел себя по-другому, но Полина старалась не думать о молоденьких девчонках. Она всякий раз подстраивалась под его настроение, вкусы. А собственно, зачем? Чтобы удержать его подле себя? Стоит ли он того? Близость с Симоном, казалось, заставила ее снять розовые очки, через которые Абду выглядел таким привлекательным.

Симон же думал о Марьяше, о том, как сильно к ней привязан, как к родной дочери, которой у него нет и уже, наверное, не будет. «Полина, Полина, взбалмошная, эгоистичная, — он почти с силой отнял у нее очередную сигарету и затянулся сам, — ни в чем не знает меры, сама не понимает, что творит. Не моя это женщина, не моя».

Он как бы между делом сказал ей о том, что друг ее дочери хотел бы повстречаться со своей, возможно, будущей тещей, но Полина никак не отреагировала на эти слова. Она была далеко — в своих мыслях, фантазиях, грезах. Ей было не до Марьяши.

Когда Миша дозвонился наконец до Симона и сообщил радостную весть о том, что существует реальное доказательство родства Марьяши и Екшинцевых, в его голосе он не услышал восторга. Порецкий опешил. Из всей их дружной компании именно он был самым эмоциональным, а сейчас вдруг демонстрирует полное отсутствие радости.

— Симон, ты здоров? — не унимался Миша. — Или после вчерашнего турне по бульвару «Красных фонарей» еще не пришел в себя?