«Я вступил в Париж, показавшийся мне более чем безобразным, оскорбительным для моей скорби, с единственной мыслью: не дать догадаться о моей тайне…

Затем прошло несколько месяцев, от которых у меня ничего не осталось в памяти. Я осыпал письмами моих миланских друзей, чтобы получить оттуда косвенным путем хоть словечко насчет Метильды. Те, кто осуждал мою глупость, никогда не упоминали о ней».

«В 1821 году, в Париже, воскресенья были для меня в самом деле ужасны. Затерянный в тени громадных каштановых деревьев Тюильрийского сада, столь величественных в эту пору, я думал о Метильде…»

Бейль боялся старых встреч. Он не мог принудить себя пойти к Дарю.

«Тяжело было мне в 1821 году возобновлять отношения там, где меня ласково принимали в бытность мою при дворе Наполеона. Я уклонялся, я откладывал без конца. Но так как надо было пожимать руки друзьям при встречах на улице, мое пребывание в Париже стало известно; жаловались на невнимание».

Бейль встречал в Милане черноволосого и высокого человека, гостившего у Конфалоньери. Это был Андриан, французский карбонарий, посланный в Италию для распространения политических взглядов Кая-Гракха Бабефа и его друга Буонаротти. «Заговор равных привез с собою Андриан в миланскую венту Конфалоньери. Андриан был арестован одним из первых. Бейль не знал о его аресте, но когда в Париже до него дошли вести о том, что установлена связь между карбонариями Франции и Италии, на сердце у него стало неспокойно.

«Однажды, выходя с заседания Палаты пэров, я встретил моего кузена, барона Марсиаля Дарю…

— Как, вы в Париже? Давно ли?

— Три дня.

— Приходите же завтра. Брат будет очень рад вас увидеть…

Как я ответил на столь любезное приглашение? Я отправился навестить этих славных родственников не раньше как через шесть или восемь лет».

Внезапно появился автор «Идеологии», Дестют де Траси[67], тот самый, по проекту которого Конвент сформировал центральные областные школы. Он сам разыскал одинокую квартиру Бейля и пришел, чтобы поговорить с ним на тему об истории живописи в Италии.

С этих дней началось общение Бейля с семьей Траси.

В октябре 1821 года Бейль совершает второе путешествие в Лондон. Для этой поездки были тысячи поводов. Ехать надо было для того, чтобы отвлечься от французских впечатлений, подышать воздухом той страны, откуда вышел Байрон, чтобы увидеть на сцене Шекспира в исполнении гениального Кина.

«Трагизм, как я его понимаю, я нашел у Кина и обожаю его. Он до краев переполняет мое воображение и мое сердце».

В «Записках эготиста» содержатся подробные са-моразоблачающие анекдоты Бейля о пребывании в Лондоне: и приключение с капитаном Эдвардсом, и пьянство, и публичный дом где-то на окраине Лондона. Перед отъездом из столицы Великобритании — в утреннем дождливом тумане безнадежно тоскливое зрелище шести виселиц на пятиугольной мрачной площади. Бейль этой картиной заканчивает описание своих английских дней и подчеркивает свой отъезд вопреки приглашению коридорного из меблированных комнат посмотреть увлекательное зрелище повешения шести воров. Концовкой главы об Англии служит сентенция:

«По-моему, когда в Англии вешают вора или убийцу, это значит, что аристократия приносит человека в жертву своей собственной безопасности, ибо ведь она сама же толкнула эту жертву на преступление. Истина, которая кажется теперь таким парадоксом, станет общепризнанным фактом к тому времени, когда моя болтовня найдет себе читателей».

Эти виселицы представляли собою только слабое проявление того жестокого гнета, от которого английский народ страдал не меньше, чем другие народы Европы в эти годы.

Бейль вернулся в Париж.

В учебных заведениях и в особенности в Политехнической школе, в Палате депутатов, в армейских корпусах, в управлении французских департаментов и даже в качестве подставных лиц среди агентов полиции — всюду были представители французского карбонаризма.

Еще в 1820 году ложа «Друзей истины» откололась от объединения масонов «Великий Восток» и реорганизовалась во французскую карбонаду. Эти карбонарии имели с народными массами еще менее связей, чем их итальянские сотоварищи, ряды их организации состояли из учащейся молодежи и бонапартистов-офицеров и солдат. В конце 1821 года и в начале 1822 они организовали несколько выступлений, которые все были быстро и жестоко подавлены.

Однако эти движения и заговоры показывали, что продолжают тлеть искры когда-то грандиозного пожара, что остался еще горючий материал, способный к революционным вспышкам.

Положение крестьянской бедноты ухудшалось с каждым годом, целые области Франции переживали одну голодовку за другой — сотни тысяч людей питались травой и древесной листвой, подмешанной в суррогаты' муки. Положение рабочих было не лучше. Как раз в годы Реставрации Франция переживала промышленную революцию. В промышленность бурно внедрялись машины, количество фабрик множилось, капиталисты вовлекали массами женщин и детей, — это усиливало эксплуатацию всего рабочего класса в целом. Рабочий день удлинялся, заработная плата падала: не было ни намека на минимальные ограничения особенно зверской эксплуатации, присущей периоду промышленного переворота. Во Франции возник и окончательно формировался новый класс — фабричный пролетариат. Рождение его в стране, измученной войнами, сопровождалось неслыханными муками. Великий народ Франции стонал, и его мучения и страдания ярко выразил замечательный памфлетист Поль-Луи Курье. Его «Простые речи Поля-Луи Винодела из Шавоньера» смело и горячо обличали ужасы французской жизни. Именно в эти годы, начиная с 1821 года, Бейль тесно сошелся с Курье. Мы приводим лишь несколько строк, показывающих, что сближало трагически умершего основоположника памфлетного фельетона Курье с основоположником политического реального романа Стендалем.

Курье писал:

«Вот что случилось великим постом 25 марта в первом часу ночи. Все спали. Сорок человек жандармов вошли в маленький город и остановились в гостинице. Здесь они составили план действий и приняли все меры, собрали необходимые для них сведения и, как только начало светать, рассеялись по домам. Считаю не лишним заметить, милостивые государи, что Лю-инь составляет по величине половину пале-рояльского сада. Ужас распространился в этом маленьком городе. Одни бежали, другие прятались, иные, захваченные в постели, были оторваны от семей. Большинство без одежды бросилось на улицу, бежало за город и попадало в руки поджидавших их полицейских. Они были уведены. Их родственники и дети последовали бы за ними, если бы знали куда.

Во Франции, милостивые государи, слово «власть» имеет особое значение». Так пишет Курье в своей знаменитой «Петиции обеим палатам».

Бейль провел с автором памфлетов немалое количество часов в очень тяжелый период жизни французского народа. И если мы перелистаем его трехтомную переписку, изданную Морисом Барресом в 1908 году у Шарля Босса, то мы можем найти немало прекрасных отзывов о Виньероне, Поле-Луи Курье, человеке стендалевского пошиба, воспитанном на писателях материалистах и атеистах, на путешествиях, дуэлях и ружейных выстрелах предшественников и современников Великой французской буржуазной революции.

До сих пор не выяснено участие Анри Бейля в памфлетной работе Курье. Но целые абзацы Курье мы встречаем в памфлетах Бейля, опубликованных и неопубликованных, а мысли Поля-Луи Курье зачастую полностью воспроизводят высказывания Бейля (см. например, в романе «Красное и черное», глава «Духовенство, леса, свобода»).

Падение Наполеона не сломило Бейля, но падение карбонаризма лишило его сил. Он должен был много работать над собою, чтобы снова войти в житейскую колею. У Бейля было представление о труде как функции здоровой воли. Он хорошо написал о самом себе: «Корабль жизни поддается всем ветрам и бурям, если не имеет трудового балласта». Он начал работать — работать лихорадочно и усиленно. Он начертал короткую фразу на листе бумаги и повесил листок над письменным столом: