Он, не раздеваясь, прилег на аккуратно застеленную кровать. Сегодня утром он честно рассказал Викки, зачем он собрался в Манчестер, будучи уверенным, что она даже не станет вникать в технические подробности его забот, а потом предложил поехать с ним. На это Викки ответила, что он отлично знает, когда ей надо встречать Дэвида из школы. При этом подразумевалось, естественно, что она понимает: будь это не так, он бы ее не позвал. Одни — ноль в пользу Викки. «Чертова машина! Не слишком ли много она у меня отнимает? Кто я такой в конце концов?..» Со времени взрыва над N прошло уже шестнадцать дней, но до сих пор никто не признался в содеянном, или, если сказать это иначе, никто не смог настолько повлиять на систему расстановки сил в мировой политике, чтобы акция казалась оправданной...

В Кримчерч он вернулся утром и обнаружил, что дома никого нет. На пороге перед запертой дверью стояли бутылки с молоком, на полу в прихожей лежали несколько конвертов и газет, и Хачмен сразу понял, что Викки с Дэвидом уехали еще вчера. Подавив сжимающий горло приступ жалости к себе, он снял трубку и начал было набирать номер родителей жены, но тут же передумал. Лучше оставить дверь открытой и ждать...

Через три дня дождливым субботним утром Викки вернулась вместе со своим отцом. Олдерман Джеймс Моррис, уже седой мужчина с похожим на клубничину носом, провел с Хачменом долгую серьезную беседу о неустойчивом состоянии экономики. Ни разу не упомянув об их семейных проблемах, своим тоном он как-то умудрился передать то, чего не было сказано словами. Хачмен отвечал на все его высказывания с такой же серьезностью. Когда тесть наконец уехал, он обнаружил жену в спальне. Она улыбалась сквозь слезы и всем своим видом изображала маленькую девочку, рассчитывающую на снисхождение после очередной проделки.

— Где Дэвид? — спросил Хачмен.

— Он еще спал, когда мы уехали. Днем отец поведет его в планетарий, а вечером привезет домой. Эти три дня были для него сплошным праздником.

— А для тебя?

— Для меня...— Викки кинулась к нему и крепко обняла.

И Хачмен вдруг виновато подумал о том, как Викки будет реагировать, когда поймет, что теперь все у них будет по-другому. На изломанном графике их семейных отношений за сценой примирения всегда следовал ровный период идиллической гармонии. Но раньше у него не было Машины.

«Частное исследование некоторых свойств микроволновой радиации». Подобное «объяснение» несколько смутило Викки, на что он, собственно, и рассчитывал, и чем больше он его повторял, тем больше становилось ее замешательство. В конце концов ей пришлось признать реальность проекта, и, не зная ни грамма невероятной правды, стоящей за этим объяснением, она могла лишь предполагать, насколько он занят работой.

Другие люди тоже стали замечать перемены в поведении Хачмена, несмотря на все его усилия казаться обычным. Он сильно отстал в основной работе, что стало особенно заметно после нескольких еженедельных совещаний по поводу обычных ракет типа «земля — воздух». Мюриел Бенли выполняла свои обязанности с неприкрытой подозрительностью, что Хачмен по самые уши увяз в каком-то головокружительном романе.

Хачмен продолжал работать над своим проектом, тратя ровно столько времени в институте, сколько он мог себе позволить, чтобы не ставить под угрозу достигнутые хорошие отношения с Викки. Порой ему самому не верилось, насколько далеко он продвинулся в работе, но к концу месяца у него был готов работающий цестроновый лазер. Еще один дорожный указатель...

— Что это значит? — Викки бросила через стол письмо.

Еще не взяв конверт в руки, Хачмен узнал аккуратный штамп банковского отделения.

— Письмо было адресовано мне,— произнес он холодно, пытаясь выиграть время на размышления.

— Какая разница? Я хочу знать, что это означает?

Хачмен пробежал глазами по профессионально сухим строчкам, где объяснялось, что его личный счет перерасходован почти на четыреста фунтов, и банк настоятельно просит либо открыть новый счет, либо обсудить этот вопрос с управляющим как можно скорее.

— Это означает то, что здесь написано,— спокойно произнес он.— Мы задолжали банку некоторую сумму.

— Но как это могло произойти? — Лицо Викки побелело.— Где деньги?

Усилием воли Хачмен заставил себя говорить спокойно:

— Мне пришлось потратить их на проект.

— Что? — Викки истерически хохотнула и взглянула на Дэвида.— Ты что, шутишь, Лукас? Там было больше десяти тысяч фунтов.

— Нет, не шучу. Мне надо было купить оборудование.

— Я тебе не верю. Какое оборудование? Покажи мне квитанции.

— Попробую их разыскать.— Оборудование он покупал только за наличные, воспользовавшись чужим именем и адресом, и все квитанции впоследствии сжег.— Но я не уверен, что найду их.

Из глаз Викки потекли слезы.

— Я знаю, почему ты не можешь показать мне квитанции,— произнесла она, всхлипывая.— Я знаю, что за оборудование ты покупал.

«Опять начинается,— тоскливо подумал Хачмен.— Она обвиняет меня в том, что я потратил деньги на женщину...»

— Пожалуйста, Викки. Ну, пожалуйста, не надо...— Хачмен кивнул в сторону комнаты Дэвида.

— Я никогда не делала ничего плохого своему сыну,— ответила Викки,— но тебе, Лукас Хачмен, я еще отплачу.

Пока Хачмен проводил окончательную сборку, у него медленно выкристаллизовывалось и наконец окончательно созрело тяжелое понимание того, что он никогда не сможет использовать свою антиядерную машину. Возможно, он всегда это знал, но, увлеченный работой, не позволял себе признаться. Но теперь, когда машина стала реальностью, теперь перед ним вставала чистая, пугающая своей многогранностью истина.

Машину нельзя проверить в действии или использовать где-то локально. Прибор типа «все или ничего» — строго для людей такой же категории, к которым он сам, похоже, не принадлежит.

Все последние события вызывали у Хачмена острое нежелание идти дальше по дороге, которая чуть не привела его семейную жизнь к развалу. Самому трудно поверить, что он был готов купить жизнь миллионов людей ценой собственного счастья, если так можно назвать его жизнь с Викки. Однако вот она, машина. Своим присутствием она ошеломляла и подавляла, не оставляя места для иллюзий. «Я такой же, как все. Обыкновенный, трусливый и озабоченный самим собой».

С чувством облегчения, приправленного смесью радости и вины, которое наступает со снижением требований к себе, Хачмен отложил микрометр в сторону. «Не разобрать ли машину прямо сейчас?» — подумал он, но тут внезапно накатила копившаяся целый месяц усталость, и он решил оставить все как есть и уехать домой.

Обнаружив у ворот дома чужую машину, Хачмен был даже как-то разочарован. Двухместная, вишневого или коричневого цвета — в темноте он никак не мог разглядеть — машина была развернута к воротам, и краешком сознания Хачмен отметил, что владелец, очевидно, заранее решил не терять времени при отъезде. Если в доме кто-то чужой, он не сможет рассказать Викки то, что хотел. Нахмурившись, он вставил ключ в замочную скважину и повернул. Дверь не открылась. Кто-то закрыл ее изнутри на задвижку.

Хачмен отошел от крыльца, оглядел дом и обнаружил, что свет горит лишь в комнате Дэвида. Маленький ночник. В доме гость, и не горит свет? Хачмен бегом вернулся к крыльцу, ударил в дверь кулаком и продолжал колотить до тех пор, пока задвижку не открыли. На пороге стояла Викки в голубом шелковом кимоно.

Хачмен резко отстранил ее и рывком открыл дверь в гостиную. Посреди комнаты поспешно одевался загорелый темноволосый мужчина, в котором Хачмен признал владельца местной заправочной станции.

— Ты! — рявкнул Хачмен, все еще чувствуя необычную заторможенность мысли.— Одевайся и проваливай отсюда!

— Как ты смеешь шпионить за мной и разговаривать так с моим гостем? — выдохнула Викки.

— Твой, так сказать, гость не возражает. Или ты возражаешь, гость?

Мужчина молча взял со стула пиджак.