Но для этого аргонавтам надо было подойти к Колхиде, не обнаружив своих намерений, а там действовать быстро и бесшумно, не вызвав у колхов никаких подозрений. И руководит действиями аргонавтов Ясон, о котором Г. Ф. Церетели отзывается так: «Сам Ясон не заключает в себе ничего героического. Случай ставит его во главе экспедиции, случай — любовь Медеи — дает ему возможность совершить все его подвиги. На предстоящую борьбу он смотрит не как на желанный подвиг, а как на тяжелую необходимость... Что же до прочих участников похода, то и они не представляют собой ярко очерченных характеров, которые врезывались бы в память, как герои Гомера. Все это бледные тени, если не считать Медеи».

Как же так получается? Эллины создают миф о героях Эллады, сыновьях своих же богов, а истинные симпатии творцов легенды лежат... на стороне чужеземки Медеи — варварки, по их понятиям.

Более того. Во все времена самым страшным преступлением считалось детоубийство, и совершивший этот тяжелейший грех обязан был понести жестокое наказание. Даже «герой героев» Геракл, на которого богиня Гера наслала ужасную болезнь и он в припадке безумного неистовства убивает детей, должен очиститься от скверны совершенного им невольного преступления: по велению бога Аполлона Геракл становится слугой слабого и трусливого Эврисфея и находится у него целых двенадцать лет.

Но вот Медея... После измены мужа она призывает Зевса и богиню правосудия Фемиду быть свидетелями, что из-за Ясона она осталась без отца, матери, брата и без родины, где ее считают изменницей. Женитьба Ясона на Главке сразу превратила Медею (как варварку) и ее сыновей в рабов. Гордая дочь царя Ээта не хочет такой участи своим детям и, чтобы избежать ее, убивает сыновей. Преступление? Несомненно! Но преступница не несет никакого наказания, она беспрепятственно улетает на колеснице Гекаты, запряженной драконами. А всевидящие боги Олимпа молчат. Чем же она могла заслужить такую милость?

Мне кажется, дело не столько в богах, сколько в личности самой Медеи. В Колхиде аргонавты сразу начинают следить за каждым ее шагом, скрадывая как дичь: «Apr своим братьям велел пока что на месте остаться, дабы следили за тем, что замыслит и сделает дева». И, видно, неспроста! Ведь то количество служанок, которое сопровождало Медею при выездах из дворца, больше похоже на почетный эскорт. А не была ли царская дочь жрицей храма Гекаты, которая затем столько помогала ей? Как известно, в античное время все технологические операции, составлявшие секрет страны: получение сплавов металлов, красителей и другие,— выполнялись только в храмах, а рецепты таковых являлись тайной жрецов. И в этом смысле храм Гекаты, куда так часто наведывалась Медея, вряд ли был исключением. Тем более, что в той части легенды, где говорится о посещении Афродиты богинями Герой и Афиной с целью помочь Ясону покорить сердце Медеи, как раз и указывается именно на то, что еще до прибытия аргонавтов в Колхиду Ясон точно знал, с кем он должен был установить контакт, чтобы выполнить задуманное. Это Медея!

Нет, здесь ни о какой любви, которой якобы воспылал к ней Ясон, и речи не шло. Несомненно, что похищение Медеи являлось главной целью похода аргонавтов в Колхиду. Тогда и объяснима вполне та таинственность, которой была окутана подготовка к плаванию — речь шла о похищении хранительницы секрета изготовления золотого руна, а вернее, тончайшей льняной пряжи. И Ясон добросовестно выполнил порученное ему дело. Однако ни счастья, ни славы, ни богатства ему это не приносит. Он скитается, забытый всеми, пока не набредает на покинутый и уже полуразвалившийся корабль «Арго». В тени его и засыпает, когда на героя Эллады, предводителя аргонавтов, обрушиваются обломки легендарного судна (конечно, по воле богов), и Ясон погибает.

Но в чем причина такого трагического конца легенды?

Мне думается в том, что мастерица Медея, знавшая технологию изготовления тончайшей льняной пряжи — золотого руна, просто не могла помочь эллинам. Из-за разницы в климатических условиях в Элладе не росли нужные для этого тонкие сорта льна. Медея оказалась бессильной, а удачный поход аргонавтов — бесполезным.

Игорь Машников, кандидат химических наук

Нелегко читать мифы

Существование довольно оживленных торгово-экономических связей между греческими полисами и Колхидой не подлежит сомнению.

Исследование И. Машникова дает неведомую подчас ангиковедам, не говоря уже о массовом читателе, информацию о правовых нормах торгового судоходства. Не лишена статья и приключенческого момента, связанного с контрабандой, истоки которой, по заверениям автора, восходят к древнейшим временам. Греки, как известно, весьма преуспевали в этом деле.

Относительно легенды о «золотом руне» можно сказать следующее: как и ко всякому мифу, к ней не приложимы научные критерии, с помощью которых доказывается или опровергается ее истинность, то есть то, о чем повествуется, ибо это продукт воображения и фантазии. Мы лишь отчасти разделяем мнение Э. Б. Тейлора о том, что «каждый из нас мог бы поупражняться в этом легком искусстве аллегорического истолкования мифов сообразно своей фантазии». Статья И. Машникова, основанная на изучении большого исторического, мифологического и специально технологического материала по производству льна с древнейших времен, свидетельствует о том, что далеко не каждый из нас мог бы «поупражняться» в совсем не легком, по-нашему мнению, истолковании мифов, будь это поиск их аллегорического смысла или крупиц исторических истин. Во всяком случае, выдвигаемая И. Машниковым гипотеза о том, что миф о «золотом руне» связан с производством льна, высококачественных льняных волокон и дорогостоящей одежды, изготовленной из тонкой льняной пряжи, вполне правдоподобна и имеет право на существование.

Ф. X. Кессиди, доктор философских наук

Если встать на вершине холма, неподалеку от полиграфического комбината, и посмотреть на старую часть Смоленска, то перед глазами возникнет пейзаж, в который не вторгаются никакие приметы нынешнего века: лишь зеленые взгорья да старинная крепость. Она величаво спускается по холмам к реке. Чем хорош исторический пейзаж? Прежде всего тем, что легко и непринужденно включает в работу воображение: как просто, глядя на грозные башни и зубчатые прясла, представить век XVI, когда на берегу Днепра кипела самая большая на Руси стройка...

По царскому указу весной 1596 года начали возводить каменный Смоленский кремль. Новая артиллерия врага требовала новых средств обороны: дубовый тын перестал быть надежной защитой от польских и литовских ядер. Надо было поставить на пути чужеземных захватчиков мощный каменный щит. Со всех концов Руси потянулись к Смоленску возы, груженные кирпичом, железом, белым камнем, тесом. Одного кирпича понадобилось 150 миллионов штук, поэтому временно запретили в государстве строить каменные здания. Автором проекта крепости и распорядителем всех работ, или розмыслом, как говорили издревле, был зодчий Федор Савельевич Конь, построивший к тому времени в Москве длинную стену Белого города и Симонов монастырь.

Тысячи мастеров — каменотесов, плотников, землекопов — с ближних и дальних мест сгонялись на работы в Смоленск. Осенью 1600 года, по свидетельству летописца, вспыхнул среди работного люда великий мор. Мертвых не управлялись погребать, но поредевшие ряды строителей пополняли новые люди — даже из острогов гнали узников. Москва торопила: на западе погромыхивала приближающаяся война.

Борис Годунов, побывавший в Смоленске, докладывал в Москву: «Построим мы такую красоту неизглаголенную, что подобно ей не будет во всей поднебесной...» И вот через шесть лет поднялась твердыня, которую Годунов назвал «ожерельем всея Руси». Протяженность каменных стен, опоясывавших приднепровские холмы,— шесть с половиной километров, а их толщина поболе пяти метров. И еще — тридцать восемь круглых и грановитых башен в три этажа, с мостами-перекрытиями, со сторожевыми чердаками... Денно и нощно несли на кремлевских стенах караульную службу стрельцы. В зеленых кафтанах с широкими красными поясами, в желтых сапогах и бархатных шапках; на поясе — пороховница и манерка для дроби; в руках — кремневое ружье или бердыш — боевой топор. Гарнизон по тем временам в Смоленске был немалый — тысяча человек. Недаром в городе возникла особая слобода — стрелецкая. Ратная профессия передавалась от отцов сыновьям. На монетах, которые чеканились в городе, была выбита пищаль.