Но более всего драчливость сурикат проявляется в драматических столкновениях ватаг. Такие схватки предрешены частыми миграциями колонии.

Зверьки осторожны, привязаны к родным норкам или расщелинам. Но день за днем прочесываемая округа скудеет. В радиусе двух — от силы трех километров от нор охотится ватага. Зверьки обнюхивают каждый сантиметр площади, не упустят, обследуют всякий источник съедобных ароматов. Из-под земли буквально еду добудут. Каждый сектор «ранчо» специализирован. В омурамбах — сухих руслах рек — водятся одни виды жуков. В «пальцах Калахари», красных песчаных дюнах,— другие. У корней акаций и терминалий можно поймать ящерку-гекона и жука-скарабея. Через неделю после прочесывания сектора ресурсы пищи в нем частично восстанавливаются. Но лишь частично. И настает день, когда приходится сниматься с насиженного места. Искать другие угодья, рискуя вторгнуться в пределы чужого «сурикатства».

О приближении чужаков возвещает особое верещание вокругсмотрящего. Через секунду, обменявшись короткими ответными взвизгами, хозяева территории вытянулись столбиками... Мышцы струнами, редкая, но пушистая шерсть — дыбом. Хотя еще не видно нарушителей границы, хозяева уже успели сбиться в компактный кулак.

Но вот из-за бархана появляется вереница переселенцев. Обе враждебные «толпы» угрожающе визжат в полсотни глоток — пока на приличном расстоянии, оценивая силы и численность противника. Хозяева вдруг все вместе начинают прыгать. Раз, два, и еще, и еще — что ни раз, то шибче и выше. Прыгают хозяева угодий разом, как один — словно команда циркачей, прыгунов на батуте! Тут и чужаки принимаются истово им подражать.

Меж тем хозяева едва уловимо направились — прыжками же—в сторону пришельцев. Ватаги сближаются. В считанных метрах от чужаков хозяева бросаются назад. Поражение? Нет, пришло время... рыть землю от ярости. Ватаги, будто по предварительному сговору, столпились на взгорке. Каждый зверек что есть силы разгребает песок, вздымая клубы пыли. Тем же заняты и чужаки. Кто больше пустит пыли в глаза противника, тот и сильнее, тот и страшнее. Потом следует ритуал рокировок. При этом зверьки одного лагеря словно ободряют и воодушевляют друг друга: похлопывают по бокам, толкаются плечами, подталкивают вперед.

Как правило, у одной из ватаг сдают нервы, и она опрометью удирает. Противник не успевает по-настоящему пустить в ход когти и зубы. Удирающих преследуют только для проформы.

Если победили пришельцы, то им занимать прежнее ранчо. Если же взяли верх хозяева угодий, инстинкт гонит их занять чужие, пусть и бесплодные владения, даже если час назад они и не помышляли о переселении. Победители резвятся, кувыркаются, а главное, метят новообретенную территорию. Триумфальные игрища длятся до получаса. Больше всех ликует боевой вожак: то накидывается на кустики, то молотит лапами пыль.

Иной зверек из ватаги убегает вдогон отступившим — «додраться». Горе, если он наскочит на кого-нибудь из побежденных,— без членовредительства не обойтись.

Суриката, который отлучился от ватаги, поджидает беда: отбиться от своих. Одинокий зверек, замотанный слежением за воздухом и землей, полуголодный и нервный, бросается навстречу колонии себе подобных. Но пришельца встречают клыками. Враждебность можно победить лишь упорством и выдержкой. Одиночка долго околачивается на значительном расстоянии от новой ватаги, пока к нему не привыкнут. Самый верный путь — начать неотлучно нянчить сурикатят. Но сурикату-няньке приходится быть при молоди неотлучно и жить впроголодь. А это большая жертва для зверька, которому необходимо жевать чуть не каждые пять минут. Зато после такой «службы» пришельца принимают в колонию. В неволе, когда нет иного выбора, сурикат присоединяется к человечьей «стае» — легко приручается. — Для земляных человечков,— вспоминает биолог Макдональд,— я поначалу был вдесятеро более чужд, чем любой пришелец-сурикат. И все же я старался войти в контакт со свободно живущими зверьками. Это необходимо для продолжения исследований. Прошли недели, прежде чем сурикаты подпустили меня ближе. Я фотографировал балующихся зверьков, как вдруг один из ватаги подскочил ко мне, вскарабкался по штанине и рубахе на плечо, встал столбиком, небрежно оперся лапкой на оправу очков и стал озираться. Подумал и перебрался на макушку.

Тем самым я удостоился чести быть сторожевой вышкой. Хотите верьте, хотите нет, но я полчаса не двигался с места, млея от сознания победы. Возле уха раздавалось непрерывное «пи-пи-пи» — я-де сторожу, не волнуйтесь. Ноги затекли, а я все не шевелился. И дождался — сурикат пискнул как-то особенно, скатился с меня, и вся ватага побежала по своим делам... А я понял, что ощущал в течение этого получаса: ответственность.

Я как биолог осознал себя пожизненным дозорным, от которого зависит безопасность, сохранность этих и многих, многих других зверей и зверюшек. Ведь я, как человек, стою на самом высоком месте, откуда многое должно быть видно.

В. Задорожный

Не так давно на нашей планете было не очень много государств. Политическая карта мира еще до середины 50-х годов изобиловала цветами нескольких колониальных держав, и после названия страны в скобках обычно помещалось имя владельца: Золотой Берег (Брит.), Конго (Бельг.), Конго (Фр.), Ангола (Порт.). Тут речь идет о столь обширных участках земной суши, что они бросались в глаза при первом взгляде на карту. А кроме них, на пространствах океана любой самый крошечный клочок земли был окаймлен длинным названием, в котором сочетались собственное имя и страна-владелец: Новые Гебриды (Брит.— Фр.), о-в Рождества (Брит.). Все это относилось прежде всего к Африке и Океании, островам Карибского моря, в несколько меньшей степени к Азии и совсем немного к Американскому континенту. В Европе, правда, разве что Гибралтар был и остался колонией. С середины 50-х годов газеты чуть ли не ежедневно стали приносить известия об обретении независимости очередной колонией, список суверенных стран стремительно увеличивался, и перед зданием ООН поднимали новые и новые государственные флаги. Затем, когда независимость пришла к островным государствам Америки и Океании, список стал расти и того стремительнее. Теперь на нашей планете сосуществуют государства-гиганты, такие, как Советский Союз, Соединенные Штаты Америки, Китай, Индия, и большие страны с многочисленным населением — к примеру, Бразилия, Индонезия, Нигерия. Маленькие страны — Бельгия, например, Нидерланды. Совсем малые: Лихтенштейн или Люксембург. Просто карлики: Монако, Андорра, государство — остров Кирибати...— перечислять можно долго. Но — малые и большие — все они одинаково определяются словом «государство», ибо обладают: 1) особой системой органов и учреждений, осуществляющих функции государственной власти; 2) правом, закрепляющим определенную систему норм, санкционированных государством; 3) определенной территорией, на которую распространяется юрисдикция данного государства.  У каждой, даже самой небольшой, страны есть своя история, у населения ее есть свои обычаи, отнюдь не менее интересные, чем у ее соседей-великанов. А, согласитесь, из Сан-Марино, скажем, или из Монако любая другая страна выглядит великаном.  Мы открываем нашу рубрику «Соседи великанов», чтобы познакомить читателей с неизвестными большинству из них государствами и народами. Есть крохотные страны, существующие давно, очень давно, и расположены они в Европе: Монако, Андорра, Лихтенштейн. Или Сан-Марино — древнейшая европейская республика.

Площадь — 60,5 кв. км. Население — 20 тысяч человек. Язык — итальянский. Самая старая республика в Европе, основана в IV веке далматинским каменотесом и проповедником Марино.