Платонов слушал Воинова с нарастающей тревогой. Видимо уловив его настроение, профессор сказал:

— Всё будет хорошо. Я уверен. Михаил Иванович — отзывчивый человек. Ещё не было случая, чтобы он отказал тому, кто искренне стремится в науку и имеет для этого все предпосылки. На этот счет у него глаз наметан. Тридцать пять лет педагогической деятельности даром не проходят. Так что не смущайтесь…

Воинов машинально взял свиток осциллограммы, развернул его, рассеянно посмотрел, отложил в сторону и снова обратился к Платонову:

— Мои вам советы на будущее: никогда не теряйтесь, верьте в свою правоту и вас поймут. И ещё не спешите выдавать на-гора результаты. Перепроверьте несколько раз, чтобы не совершить ляпсуса. Авторитет ученого закладывается именно на ранней стадии, когда знаний ещё недостаточно, а осчастливить мир своими научными находками не терпится. Здесь–то и возникает соблазн, что-то округлить, залакировать, от чего–то отмахнуться, где-то пренебречь истиной. Не поддавайтесь. Стоит только раз дать себе слабину, потом засосет. А фальшь обязательно раскроется. И грош цена вам, как ученому, будет после этого.

Андрей слушал с нескрываемым интересом. Глядя на притихшего Платонова, Геннадий Васильевич вспомнил свою нелегкую научную стезю. Как неизвестно по чьему приказу, без объяснений причин закрывали интереснейшие темы, как внезапно исчезали из лаборатории талантливые сотрудники, как его самого не раз вызывали на «беседы», потом отстраняли от должности, потом снова возвращали в лабораторию…

— Научный результат, — продолжал, как бы размышляя вслух Воинов, — это все равно что дитя — должен быть зачат по любви, в трезвом рассудке, бережно выношен установленный срок и воспроизведен на свет в точно означенное время. В идеале любая диссертация–это продукт осмысления сделанной научной работы, когда автор в совершенстве владеет вопросом, накопил достаточный потенциал новых знаний, критически их оценил и созрел для обобщения в виде монографии.

Запомните, Андрей Степанович, — профессор легонько постучал пальцем по столу,— диссертации не пишут, их создают. Как толковый инженер создает новую конструкцию, писатель повесть, а поэт стихи. А те, кто пишут, или, как сейчас стало модным говорить, «клепают» диссертации, к науке отношение имеют весьма опосредствованное, а если откровенно, то никакое, даже если и числятся в штате научной лаборатории, НИИ или кафедры. Для них наука это среда обитания, в которой они решают сугубо личные, меркантильные задачи — корочки кандидата или доктора наук. Среди таких людей настоящих ученых нет и быть не может. Это номенклатурщики. Они в науке величины бесконечно малые и с ними серьезных дел лучше не иметь!..

Геннадий Васильевич разволновался, от чего его разрумянившееся лицо стало по-детски открытым и слегка растерянным.

— А к морякам и авиаторам, — неожиданно поменял он тему, — вам незачем с вашей работой было и обращаться. У них свои проблемы и ни кто всерьез вами там заниматься бы не стал. Но связи с ними не порывайте. Это как по поговорке: «Не плюй в колодец — пригодиться напиться!». Итак, — улыбнулся он, — подводя итог беседе, — свою миссию я, кажется, выполнил. Рад был с вами познакомиться. Будут вопросы или потребуется поддержка, звоните, не стесняйтесь. В нашем деле без взаимной поддержки нельзя. Устанавливайте прочные контакты с артиллеристами. Это солидная организация. Приезжайте на наши семинары. Я дам команду, чтобы вас включили в список постоянных приглашенных. Желаю удач.

Воинов крепко пожал Андрею руку и проводил до двери…

…Дежурный по КПП, видимо, был предупрежден. Едва Платонов протянул ему удостоверение личности, как капитан с готовностью сообщил:

— Минут пятнадцать назад о вас справлялся полковник Дунаев. Проходите в комнату свиданий, а я сообщу на кафедру, что вы прибыли.

Дежурный открыл дверь, включил свет и любезно пропустил вперед гостя.

— Можете пока полистать газеты, — кивнул он на низкий журнальный столик.— Все сегодняшние.

Ожидание было недолгим. В дверях появился раскрасневшийся от быстрой ходьбы и легкого морозца подтянутый офицер.

— Здравствуйте! Старший преподаватель кафедры подполковник Ерёмин Станислав Иванович, — представился он.— Михаил Иванович просил передать свои извинения. Его срочно вызвал зам по науке генерал Смолин, и на встречу с вами он делегировал меня.

Андрей понимающе кивнул.

Сели в кресла за журнальным столиком. Еремин убрал газеты.

–Какие же у вас проблемы?— спросил он.

Платонов вкратце рассказал существо дела. Станислав Иванович слушал заинтересованно.

— Да, это наша тема, — кивнул он. — В частности, я занимаюсь той самой «Колхидой», о которой упоминал Воинов. Вообще мы с ними давно и плодотворно сотрудничаем, поэтому и шеф согласился на встречу с вами.

Напряженность первых минут исчезла, и они как давно знакомые коллеги углубились в детали вопроса.

Подводя итог обмена мнениями, Ерёмин предложил:

— Давайте поступим так: вы оставляете нам свои материалы. Мы их проанализируем, оценим и дадим официальное заключение. Запишите телефоны. Первый это кафедральный, а второй мой домашний. Позвоните в следующую пятницу. На кафедру лучше до одиннадцати утра. В это время и Михаил Иванович и я находимся на месте. Позже — у меня занятия, а у Михаила Ивановича «большой совет». Если не удастся дозвониться утром, звоните мне домой после двадцати. Я ложусь спать поздно, так что не стесняйтесь. Дальше, — он достал из папки листок, — здесь перечень документов, которые потребуются для зачисления вас соискателем по нашей кафедре, адреса академии и нашего управления. Как только решится вопрос по вашим материалам, так сразу посылайте бумагу в управление с просьбой разрешить оформить вас соискателем в академии. А дальше всё по стандартной схеме: документы приходят в академию, вас заслушивают на кафедре и оформляют соискателем.

Станислав Иванович сочувственно вздохнул:

— Конечно, вся эта канитель требует времени и нервов, но такова уж военная реальность, а тем более в нашей академии. Мы со своей стороны обеспечим возможную поддержку и контроль прохождения бумаг, но вам придется запастись терпением и продолжать работать. Годится?

— Годится! — согласился Платонов, крепко пожав протянутую руку…

Первое, что увидел Андрей на своем рабочем столе — письмо, подписанное незнакомым почерком. Внутри была коротенькая записка: «Остановилась в гостинице „Баку“ в №506. Лена»

— Игорь, — обратился он к вошедшему Тулинову, — ты не знаешь, откуда у меня на столе письмо?

Тулинов неопределенно пожал плечами:

— Кажется, дня три назад его принес Дима Полухин. Спроси у него.

Платонов пошел в лаборантскую. Мичмана собирались обедать. Увидев Платонова, оживились.

— С приездом, Андрей Семенович! Как там столица поживает? Как научные дела?

— Всё нормально. А как установка?

— Установка, считайте, готова. Ждем вас, чтобы посмотрели результаты нашего труда, — ответил за всех мичман Иван Кузьмич Малахов. Плотный, осанистый мужчина, толковый специалист и великолепный умелец, но человек с гонором, знающий себе цену. Малахов пользовался уважением на кафедре. Иностранцы любили его словно родного дядьку, а он, в свою очередь, любил с ними возиться, не считаясь со временем. Всю пятнадцатилетнюю историю кафедры знал «от и до», так как был одним из её создателей. На перерывах в курилке любил красочно живописать в лицах, интонациях и характерных акцентах дела минувших дней. Его байками заслушивались все — от Рената Константиновича до курсанта.

— Хорошо, — удовлетворенно ответил Платонов, — если не возражаете, то давайте часиков в шестнадцать соберемся на стенде и обо всём поговорим подробно. У меня есть несколько новых идей, которые подбросили москвичи.

— Андрей Семенович, — выбрав момент, обратился к Платонову Дима Полухин, — вас письмецо дожидается. Видели?

— Кстати, я и хотел спросить, каким образом оно там оказалось?