Сообразив наконец, откуда доносится крик, Кохияма побежал на кухню. Он увидел Эмму, которая с бледным как полотно лицом застыла на месте, оцепенев от ужаса.

— Что случилось?

— Вон, вон там! Посмотрите! — Дрожащей рукой Эмма указывала куда-то в угол комнаты.

Кохияма увидел большую дохлую крысу. Это была так называемая водяная крыса. Поблёскивая чёрной иглистой шерстью, она лежала на гладком кафельном полу, распластав своё длинное тело и выпучив погасшие маленькие глазки. Из раскрытого рта текло что-то грязное и липкое. Кохияма содрогнулся от омерзения.

— Чего доброго, сказал он, — эта тварь и была переносчиком чумы. Позову-ка я Тэраду.

Но звать Тэраду не пришлось. Он спал тоже в гостиной, по-видимому, встал очень рано и тут же ушёл в кабинет Убукаты. Вероятно, услышав крик Эммы, и он поспешил ей на помощь. На лестнице раздались его торопливые шаги.

— В чём дело? — обратился он к Эмме, едва появившись в дверях. — Что ты пугаешь людей?

Прибежали ещё два сотрудника, ночевавшие в соседней, прежде пустовавшей квартире. Это были Катасэ и Муракоси. Муракоси молчаливый Мужчина лет тридцати пяти, он работал над проблемой борьбы с цуцугамуши[7], возбудителем которой является одна из разновидностей риккетсий, особой группы микроорганизмов, занимающей промежуточное положение между бактериями и вирусами.

— Это же только одна крыса, а их в Токио насчитывается тридцать миллионов! — возбуждённо заговорил обычно спокойный Муракоси.

— Тридцать миллионов? В три раза больше, чем столичных жителей?

— Да, Кохияма-кун[8], — ответил Тэрада. — Строго говоря, чума — это крысиная болезнь. Её переносчиками являются дикие грызуны. Вы, возможно, слышали, что чумная бацилла, открытая в тысяча восемьсот девяносто четвёртом году нашим учёным Сибасабуро Китадзато в Гонгконге, была обнаружена в организме так называемой индийской блохи, паразитирующей на теле крысы. Обычно эпидемия чумы протекает следующим образом: сначала чума поражает крыс, и через два-три дня огромное количество дохлых крыс появляется в домах и на дорогах; вслед за этим эпидемия начинает свирепствовать среди людей. Таким образом, если в Токио начнётся повальная гибель крыс, это предвещает ужасную катастрофу.

— Напрасно вы волнуетесь, — обратился к Эмме ассистент Катасэ. — В водосточной канаве возле дома сколько угодно дохлых крыс. Их травят нефтяной эмульсией, вот они и дохнут. Вчера я открыл люк и увидел там штук пять дохлых крыс… толстые, вздувшиеся…

— Фу, перестаньте! — вздрогнула Эмма, закрыв лицо руками.

— Ну что ж, сейчас мы этой красавице устроим похороны, — усмехнулся Катасэ и шагнул в угол кухни.

— Погодите, Катасэ-кун, — остановил его Тэрада. — Это любопытный экземпляр. Я сам её заберу.

Голыми руками он схватил крысу за ухо и скрылся за дверью.

— Вот это, пожалуй, зря… — тихо сказал Катасэ.

— А что он собирается делать? — спросил Муракоси.

— Наверное, вскроет, сделает анализ, только вряд ли он обнаружит чумную бациллу, а впрочем…

Понизив голос до шёпота, Катасэ и Муракоси принялись что-то обсуждать.

Между этими двумя и Тэрадой, по-видимому, существовали какие-то разногласия. Они то и дело спорили относительно того, как лучше обобщить исследовательские данные, полученные покойным Убукатой. И эти споры грозили вот-вот вылиться в открытый конфликт.

Судя по всему, Убуката не ограничивался работой в институте и добрую половину своих исследований проводил дома, превратив свой кабинет в лабораторию. Таким образом, значительная часть полученных им данных оказалась не в институте, а на квартире.

Каждый раз, когда возникали споры, Катасэ принимал сторону Муракоси и даже подогревал его. Муракоси был назначен официальным представителем института, отвечавшим, согласно приказу директора, за обобщение материалов, которые будут обнаружены у Убукаты. Тэрада же был привлечён просто им в помощь. Правда, он был старым другом Убукаты, и кроме того, соприкасался с ним как сотрудник биологической лаборатории Института фармакологии Гоко и специалист по антибиотикам, но для работников института Каньо он был сейчас не очень-то желанным гостем.

Однако, после того как квартира Убукаты превратилась в засекреченный чумной изолятор, роли переменились я Тэрада из гостя превратился в хозяина, оттеснив Муракоси на второй план. Тэрада сразу же прибрал к рукам все материалы покойного, явно желая продолжить его незавершённые исследования. На язвительные замечания Катасэ по этому поводу Муракоси лишь беспомощно разводил руками.

— Да поймите же, Катасэ, я вовсе не бактериолог, моя специальность — риккетсии, — оправдывался он.

Вернувшись в гостиную, Эмма ещё долго не могла прийти в себя.

— Какая всё-таки жуткая вещь — смерть!..

— Лучше не думать о ней, забудьте эту историю, — успокаивал её Кохияма.

— Не надо меня утешать. Смерть отца перевернула мою жизнь вверх дном. Скоро начнётся демонстрация новых заграничных мод, а для меня всё кончилось. Я не могу показываться в клубах, не могу сниматься в кинорекламе, выступать по телевидению.

— Ну, всё это вы быстро наверстаете, — утешал Кохияма. — Через каких-нибудь десять дней…

— Поймите, что я вовсе не стремлюсь к роскоши. Все свои силы и способности я стремлюсь отдать этой работе, и ничего другого мне не надо.

— Тем более вам не о чем беспокоиться. Считайте, что у вас просто кратковременный отдых. Подождите, потерпите…

— Ждать? Терпеть? Вы думаете, это для меня внове? Вы ведь ничего обо мне не знаете. Я ждала и терпела и в школе, и в колледже, и даже в университете. Всю жизнь за своей спиной я слышала лишь одно: «Метиска, метиска!..»

— Расскажите мне о себе.

— Вы газетчик, и вас интересует жизнь моего отца, не так ли? Поэтому вы и согласились пробыть это время здесь. Я угадала? — Лицо Эммы сделалось строгим. Она изучающе смотрела на Кохияму. Он вспомнил, как она в траурном платье стояла у изголовья гроба и он впервые встретился с ней взглядом. И снова лицо девушки показалось ему удивительно похожим на лицо той еврейской девочки, что погибла в немецком лагере в Освенциме.

— Послушайте, Эмма, — снова заговорил Кохияма. — Мы ведь теперь товарищи по несчастью, и наша общая тюремщица — чума…

— Ловкий ход, — усмехнулась Эмма. — Вы хотите сказать, что теперь мы должны друг о друге всё знать?

— Всё? Я не думаю, чтобы вы и сами всё о себе знали…

— В каком смысле? Впрочем, вы правы. Я, например, ничего толком не знаю о своей матери. И теперь, когда умер отец, о ней знает только полусумасшедший Тэрада.

Эмма резко отвернулась и подняла глаза на висевшую на стене икону с изображением богородицы. Возможно, это была единственная вещь, оставшаяся ей на память от матери и заставлявшая её часто вспоминать женщину, которая дала ей жизнь, но которую она совсем не знала.

Словно обессилев, Эмма откинулась на спинку дивана и чуть слышно прошептала:

— Бедная моя Пиро! Как мне без неё скучно! — Пиро была кошка, которую Эмма сама вырастила и очень любила.

— С Пиро всё в порядке, — поспешил ответить Кохияма. — Её взял к себе на это время институтский шофёр…

— Неправда! — вскрикнула Эмма. — Я всё знаю. Сумасшедший Тэрада убил её!

Это действительно было так. Тэрада, считая, что кошки, как и крысы, могут быть переносчиками чумы, отравил любимицу Эммы. И девушка, со своей обострённой чувствительностью, сразу почувствовала в словах Кохиямы фальшь.

Она ушла в свою комнату, и вскоре оттуда послышались оглушительные звуки стереофонического проигрывателя. Вероятно, Эмма включила его в надежде отвлечься и сейчас, возможно, даже танцевала, оставшись в комнате одна.

Но когда Кохияма через некоторое время, не спрашивая разрешения, приоткрыл дверь в её комнату, он увидел совсем иную картину. Эмма сидела посреди комнаты на ковре и под грохот музыки тихо плакала.