После ужина Кохияма решил зайти к профессору Нисидзаке. Размышляя о прочитанной статье, он чувствовал, что смог бы разобраться в ней до конца, если бы чуть побольше смыслил в медицине. Единственным человеком здесь, у которого можно было получить консультацию, был старый профессор, спрятавшийся в своей квартире, точно улитка в раковине. И Кохияма пошёл к нему.

— Опять что-нибудь стряслось? — тревожно спросил профессор и стремительно вытянул руки вперёд, как бы желая удержать Кохияму на некотором расстоянии от себя.

Поистине Кохияма был для него чем-то вроде злого духа. То он вынудил его дать разрешение позвонить по телефону, хотя это было категорически запрещено, то просил его осмотреть больную Эмму, то допытывался у него, какой характер носили исследования Убукаты. В общем, этот молодой человек только и делал, что беспокоил его по разным поводам, к которым он не имел и не хотел иметь никакого отношения.

— Нет-нет, ничего особенного не случилось, — поспешил успокоить его Кохияма. — Я просто хотел узнать у вас кое-что из основ бактериологии.

— Хм! Разве это так спешно? Думаю, что с этим можно было бы потерпеть и до завтра.

— Простите, но я полагал, что для вас сейчас как раз самое удобнее время…

Из глубины квартиры доносились громкие звуки телепередачи. Кохияма отчётливо представил себе старенькую профессоршу, уютно устроившуюся в кресле перед телевизором. Для этих стариков телевизор, наверное, вообще был единственным средством связи с окружающим миром. Телевизор возмещал им недостаток общения. Странно, наверное, было видеть эту престарелую пару, бесстрастно наблюдавшую за тем, что происходит на экране. Впрочем, могло быть и наоборот: возможно, лишь перед экраном телевизора они и выражали вслух свои переживания.

— Вы, кажется, думаете, что я смотрю телевизор? — сказал профессор, заметив смущённый взгляд Кохиямы. — Нет-нет, я пишу письмо сыну в Америку, он учится там.

— Значит, вы не можете уделить мне немного времени?

— К сожалению, друг мой. Письмо для меня сейчас важнее. Тем более что у меня и так не меньше часа ушло на спор с женой, посылать его или нет.

Кохияма вопросительно взглянул на старика.

— Я ей в шутку сказал: «Письмо я продезинфицирую, и, как бы сильны чумные бациллы не были, до Америки они живыми не дойдут». Но жена у меня — человек старых взглядов, и, кроме того, она очень тревожится за сына. А вдруг, говорит, дойдут? Ты что, хочешь наслать чуму на Америку, которой мы должны быть так благодарны? Ведь тогда там все, говорит, перемрут!

— Но разве письмом можно занести чуму?

— Нет, конечно, — усмехнулся профессор. — На солнце чумная бацилла моментально погибает, а в сухом воздухе настолько слабеет, что перестаёт быть опасной. Всё это верно, но в теперешнем положении я вынужден считаться даже с нелепыми страхами жены.

— Конечно, — согласился Кохияма. — Сейчас у нас у всех нервы не в порядке.

— Да-да, — закивал головой профессор. — Кстати, а какой у вас вопрос ко мне?

— Меня интересует проблема наследственности у микробов.

— Хм! Вас интересуют исследования покойного Убукаты? — Лицо старика приняло неприязненное выражение.

— В какой-то мере да, — ответил Кохияма. — Точнее, меня занимает вопрос: существует ли связь между исследованием устойчивой кишечной палочки и исследованием противолекарственной устойчивости чумных микробов.

— Что вы имеете в виду?

— Не передаётся ли свойство устойчивости кишечной палочки и чумному микробу?

— Кохияма-сан, я не занимался специально изучением наследственности у микробов и поэтому не могу точно ответить на ваш вопрос. Разумеется, я знаю больше вас и кое-что мог бы вам разъяснить, но на это потребовалось бы по меньшей мере два-три часа…

В общем, Нисидзака сказал то же самое, что и Тэрада, — обычный ответ учёных дилетантам.

— Я узнал, что устойчивые кишечные палочки передают это своё свойство дизентерийным бациллам, — сказал Кохияма.

— Хм! В самом деле? — торопливо проговорил профессор и испуганно повернулся в сторону гостиной, словно прислушиваясь к тому, что делает жена.

— Кишечные палочки и дизентерийные бациллы живут в кишечнике, это общеизвестно. Но — возможно, вам это покажется нелепостью — у меня невольно возникает мысль: не могут ли кишечные палочки передавать своё свойство противолекарственной устойчивости чумным бактериям?

— Вздор! — сердито произнёс профессор. Вероятно, рассуждения Кохиямы были для него такой же чушью, как и опасения жены, что чума может вместе с авиаписьмом перелететь в Америку. Продолжать разговор не имело смысла. Старого профессора он явно раздражал.

— Давайте закончим нашу беседу! — проворчал он.

Кохияма извинился, что побеспокоил его, но старик продолжат сердито трясти седой головой.

Нисидзака как-то говорил, что однажды он стал жертвой какого-то подвоха, подстроенного ему ребятами из Всеяпонского студенческого союза, и с тех пор был всегда настороже. Кохияма в своё время тоже принадлежал к этому союзу, может быть, старик решил, что ему опять пытаются устроить какую-то каверзу и поэтому так рассердился? Так или иначе, сейчас ему ничего другого не оставалось, как откланяться.

К кому же теперь обратиться? К Тэраде. Больше не к кому. И Кохияма, вернувшись в квартиру Убукаты, поднялся на второй этаж.

Он постучатся в кабинет. Ответа не было. В комнате было тихо — ни звона пробирок, ни шелеста бумага.

Он постучал погромче, какое-то предчувствие подсказало ему, что с Тэрадой что-то случилось. Он уже собирался было нажать на дверь плечом, как до него донёсся чуть слышный голос:

— Кохияма-кун?

— Да, я. Что с вами?

— Сюда нельзя входить. Сейчас я открою, только вы сначала наденьте халат и маску.

Кохияма послушно надел висевший в коридоре халат и специальную маску, которую постоянно носил при себе. У него вдруг появилась надежда: не раскроет ли сейчас перед ним Тэрада секреты Убукаты? Он дрожал от нетерпения.

Дверь открылась. Приглаживая пятернёй взъерошенные волосы, Тэрада, шатаясь, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Надежда Кохиямы оказалась напрасной.

Но предчувствия его не обманули, он был потрясён видом Тэрады. Ещё два дня назад ему показалось, что Тэраду подтачивает какой-то страшный недуг. А сейчас от него осталась одна тень. Это был не человек, а призрак — настолько он исхудал. Лицо пылало ярким, лихорадочным румянцем. Видно, у Тэрады был сильный жар.

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

— Сидел на стуле и, кажется, задремал, — ответил Тэрада.

— Надеюсь, что это у вас не…

Кохияма имел и виду чуму, но не решился произнести это слово.

— Мне приснился дурной сон, — ответил Тэрада.

— Что же именно?

— Мне снилось, будто я снова нахожусь к 731-м отряде в Маньчжурии…

— А помните, вы утверждали, что работали там лишь по борьбе с эпидемией, но самого себя, видно, не обманешь, совесть всё-таки мучает.

Тэрада вдруг пошатнулся, и Кохияма быстро шагнул вперёд, чтобы поддержать его.

— Не приближайтесь ко мне! — прохрипел Тэрада. Кохияма невольно отшатнулся.

— Вот так. На таком примерно расстоянии мы и в отряде всегда держались. А когда работали с бактериями, обязательно надевали резиновые перчатки…

— Каждый человек испытывает потребность в искреннем покаянии. Расскажите мне всё, прошу вас!

— Я не кающийся грешник, а вы не исповедник. Тот, кто действительно должен был за всё ответить и кого, наверное, действительно мучила совесть, тихо и мирно умер.

— Вы имеете в виду Убукату?

— Какая чушь! Убуката был мелкой сошкой. С вашего позволения, он пап, как боец на поле сражения. Я говорю о генерале Исии! Он передал американцам материалы исследований, касающиеся бактериологического оружия, и они укрыли его от преследования советских властей. Он долгие годы наслаждался всеми благами жизни и лишь несколько лет назад мирно почил в 1-й городской больнице на Вакамацу. Умер от рака горла. На его похороны пришла тысяча человек. Как видите, он кончил свои дни в почёте и славе. Разве тут может быть какое-нибудь сравнение со злосчастной судьбой Убукаты!