— С чего ты взял? Какая охота, уважаемый?

— Вон, смотри, — показал он на юг.

Над лесом кружилась птичья стая такого размера, что небо было чёрным. Вороний грай был слышан даже здесь.

— Иногда случается. Ладно, езжайте, может я ошибся. Держитесь на холмах, по долинам не ходите.

Поехали. Старик ещё долго стоял на косогоре, глядя нам вслед.

Полагая, что дед плохого не посоветует, мы держались почти вплотную к горам, насколько это было возможно. Вороньё почему-то следовало за нами, и это нагнетало и без того тяжелую атмосферу. Мне казалось, что вороны предупреждают о вселенских катаклизмах. Мерещился Ангел Мести с чёрными крылами за спиной, так давило на психику это сопровождение. Девушки постоянно оглядывались по сторонам, будто из-за скал может выскочить какое-нибудь инфернальное чудовище. Чувство тревоги всё усиливалось. Вдали завыл волк, и следом ему, с другого конца степи, ответил другой. Меня пробрала дрожь. Наконец, когда мы взобрались на обрывистый утес, утюгом выпирающий из скального массива, увидели пыльное облако, которое катилось нам навстречу. Вороны, казалось, и вовсе обезумели. Карканье и хлопанье крыльев слилось в единую какофонию. Громадное овечье стадо приближалось всё ближе, уже видны верховые пастухи и с ними – волкодавы. В стороне от пыльного облака скакали охранники.

Я уже примеривался, как мы начнем боевые действия, но Зоркий Сокол Сандра объявила:

— О! Глядите!

Я вперил взор в степь, но не видел ничего особенного.

— Волки, волки. О… сколько их!

Омогой выдохнул:

— Большая Охота!

Все начали истово креститься. Девчонки побледнели. Мужики держатся, но видно было, что Большая Охота вселяет в них ужас. Серых волков на серой равнине почти не видно. О, мама миа! Я, наконец, рассмотрел не менее двенадцати стай по пять-шесть волков в каждой. Их, наверняка, было больше. Сейчас будет локальный армагеддец. Пастухи и охрана засуетились, но было понятно, что им надо спасаться, а не охранять стадо. Собаки самоотверженно бросились на врага, но волки просто задавили их числом. Пять-шесть волков на собаку, взвизг, скулеж, клацанье челюстей, стая прыскает в стороны, а на земле остаётся растерзанная собака. Феерическое зрелище! Я оглянулся на своих. Все с напряжением смотрели на битву. Даяна, оказывается, азартная. Подалась вперед, подпрыгивает в седле, что-то выкрикивает, глаза горят, рукой взмахивает. Я тоже когда-то за Спартак болел. Моя лошадь чует волков, трясётся, как эпилептическая. Волчья сыть, травяной мешок

Овечье море колыхнулось и развалилось на куски. Но что-то в этой охоте было не так. Волки не кинулись резать всех подряд, как этого следовало бы ожидать, а целенаправленно разгоняли пастухов и охрану. Часть людей, вместе с мытарем, рванула в глубину степи, отсюда видно мелькающие между холмов золотые одежды упыря. Десяток волков выгоняет на нас часть охранников, и когда становится понятно, что людям некуда деться, разворачиваются к стаду, выхватывают оттуда по овце. Закидывают на загривок и растворяются в степи.

Наши бойцы уже спускаются по склону навстречу охранникам. Первый помчался Хараадай, придурок, оторвался от своих. Налетает на противника. Нет, слабоват в технике наш казачок. Одна ошибка – и он валится с коня. Проткнул его опричник. Будай боторовы сыновья держатся кучно, видать, слаженная команда. Таламат раскручивает цепь, и, как боло, бросает его в первого охранника. Попадает так ловко, что цепь буквально выкручивает того из седла. Я с горки наблюдаю за битвой. Не барское это дело, саблей махать.

— Почему ты не бьёшься? — Мичил возмущен моим бездействием.

— Патамучта! — отрезал я.

Таламат и Кураадай работают в паре. Ведущий-ведомый, как истребители, один отвлекает, второй прикрывает. Не останавливаясь, завалили первого, и взялись за второго бойца. Лязг сабель, выкрики, кони кружат, пыль столбом. Даяна послюнявила палец, проверила ветер, приложила стрелу к луку и со ста метров положила её в шею противнику, стоило тому остановиться на секунду. Тиниктэй, наконец, с помощью Омогоя валит последнего противника. Разгоряченные кони пока не могут остановиться, но понятно, что счет семь-один в нашу пользу. Сильны опричники, сильны. Подъезжаем к поверженному цепью бойцу, а он уже всё понял. Он всё понял гораздо раньше, когда первым рванул на нас, думал, его легко убьют. Теперь он знает, что смерть будет долгой и мучительной.

Девушки, как богини смерти, уже возле него и ножиками распускают одежду поганца на ленты. Омогой двинул кулаком по затылку, чтобы подследственный не трепыхался, Таламат накидывает ему на шею веревку. Руки, ноги и голову привязывают ремнями, ремни – к заранее заготовленным кольям. Колья внатяг вбивают в землю. Витрувианский человек готов. Всё быстро и слаженно, как будто каждый день распинают преступников. Мы все становимся в круг, Таламат взмахивает саблей и рассекает брюшину. Из живота выпирают сизые кишки. Мне сразу поплохело, пацан начал блевать, и девахам стало дурно. Вороньё, которое кружило в отдалении, как сошло с ума, кинулось на убитых. Один ворон сел на голову преступнику, встопорщил крылья, сказал "Кр-р-р-ак!" и клюнул в глаз всё ещё живого человека. Мне поплохело окончательно. Тьфу, мерзость. И к чему такие жестокости? Обычаи, возведённые в ранг закона. Мы только что вполне обыденно линчевали человека. Всё, пошли отсюда. На эту скотобойню у меня нет сил смотреть.

Отходим к своим коням. Какой сегодня насыщенный день. Волков как не бывало, вороньё рассосалось, овцы успокоились и начали сбиваться в гурты. От пережитого нервного напряжения навалилась усталость. Наступила тишина.

Даю команду похоронить убитых, а сам отправляюсь к подножию скалы. Нахожу десяток сухих палок и развожу костёр. Подтягиваются бледные, но довольные женщины. Месть свершилась, вся спокойны, их даже не пугают возможные осложнения с властями и родственниками убитого. Мы, в общем-то, в своём праве. Пока девушки готовят перекус, подходят мужики, и я всех хвалю. Молодцы, бойцы, так держать. Кто нас тронет – всех в асфальт закатаем!

Размышляю, как дальше жить. Возвращаться в своё стойбище? Нет, я не могу так жить. Мне нужны простыни, пододеяльники, подушки, одежда, бельё. Харч кончился, муки нет, круп нет. Надо ехать на базар, затариваться, причем по-крупному. Свою социальную функцию на текущий момент я выполнил, что будет дальше – не знаю и знать пока не хочу. Всех врагов усмирили, всем показали, что трогать нас чревато, обычаи мы блюдем и за своих мстим. Талгат говорил, что меня искал Улахан Тойон, и я подсознательно ждал, что за мной приедут гонцы от него, но не дождался. Пора самому нанести визит что ли? А пока я решил встать на скользкую дорожку товарища Корейко и прихватизировать железнодорожный состав с медикаментами. Если красть, так красть, что мелочиться. Около тысячи овец – это не жвачки в супермаркете тырить. Если поймают, то один чёрт, за что на кол посадят – то ли за самосуд, то ли за ограбление. По крайней мере, слава Бутча Кэссиди мне будет обеспечена. Начинаю раздавать ценные указания:

— Омогой, ты с братьями можешь взять овец, сколько надо.

— Хорошо, Магеллан. С тобой интересно, пусть с тобой пребудет слава Тэнгри. Если что, зови нас, мы тебе поможем! — братцы начали отгонять гурт овец, который был поближе, под сотню голов. Ещё бы. Такие дивиденды с безнадёжного предприятия.

Так, от лишних ушей избавились. Моя компания смотрит на меня с ожиданием. Я продолжаю:

— Я еду в город. Со мной поедут Таламат и Мичил. Остальные возвращаются к кочевью. Погоните всё стадо овец к нам. Они теперь бесхозные. Мы же никого не ограбили, правда? Пастухи разбежались, мы подобрали.

Раздаются смешки. Вдалбливаю в головы наше видение событий. Ехали, никого не трогали, нашли овец, отогнали к себе, может хозяин найдётся. Все поняли, но это всё пустое. Через пару дней вся степь будет знать, что мы ограбили налоговую службу.

— Когда пригоните, сразу начинайте готовить еду впрок. Много еды. Зарежьте хоть половину баранов, но еды в запасе должно быть на три месяца. Коптить, вялить, делать колбасы и всё такое. Я скоро вернусь, всем привезу гостинцы.