Билинский проигнорировал столь неконкретнее заявление посланника, не пользовавшегося симпатиями в Вене, и не поставил МИД в известность о нём. Последнее обстоятельство — в сочетании с легкомыслием в обеспечении безопасности гостя, которую в день трагедии проявил боснийский губернатор генерал Оскар Потиорек, — породило версию о том, что покушение на эрцгерцога подготовили антиславянские круги двуединой монархии с провокационной целью — создать повод для нападения на Сербию. «Обстановка убийства, — писал живший тогда в Париже большевистский публицист Михаил Вельтман, — бросает странную тень на австрийскую полицию. Всё это наводит на мысль, что здесь мы имеем дело с провокацией. Мне кажется, что трагедия в Сараево является плодом комплота[2] — военного или полицейского — не знаю». Однако эти утверждения ничем не подкреплены и давно не принимаются всерьёз.

Запланированное на Витов день, посещение эрцгерцогом Сараева как будто само подталкивало сербских радикалов к решительным действиям, но, как заметил Фей, «это не снимает с сербского правительства вины за сокрытие сведений, касавшихся заговора на убийство, заговора, в котором принимали участие его собственные офицеры. В частной жизни такое преступление называется укрывательством». Не случайно глава «Участие сербского правительства в покушении» занимает в книге Полетики почти сто страниц.

Чтобы правильно понять, как случившееся воспринималось тогда, послушаем мнение видного американского юриста профессора Джона Бёрджеса, высказанное в начале 1915 г. Чтобы сделать ситуацию на далёких Балканах более понятной для соотечественников, он напомнил, как в 1914 г. Соединённые Штаты приняли участие в свержении мексиканского президента Викториано Уэрты, который, в свою очередь, пришёл к власти в результате переворота и убийства своего предшественника. «Теперь представим, что американский вице-президент с супругой приехал в город Остин, штат Техас, и был там убит в результате заговора, спланированного в Мехико. Вскоре выяснилось, что к покушению причастны высшие чиновники мексиканского правительства, оружие для него получено из арсеналов мексиканской армии, убийцы с оружием в руках перешли границу с ведома мексиканских властей, и все это было частью заговора, организованного в Мексике руководителями страны как в правительстве, так и за его пределами, с целью отторгнуть от США Техас, Аризону, Нью-Мексико и Калифорнию и воссоединить их с Мексикой. Как поступили бы Соединённые Штаты? С учётом того, что они уже сделали, с уверенностью могу сказать, что они стёрли бы Мексику с лица земли. Если бы какая-то третья держава попыталась вмешаться, Америка посоветовала бы ей отойти в сторону и заняться своими делами. Или её бы тоже стёрли с лица земли». Может, грубовато, но по существу — повторю, с точки зрения тогдашней политики.

С момента сараевской трагедии умы будоражил вопрос о причастности к ней России, а именно посланника Николая Гартвига и военного агента полковника Василия Артамонова, поскольку связь обоих с националистическими и офицерскими кругами Белграда, а не только с правительством, была очевидна. Роль Гартвига в принятии Сербией политических решений не подвергалась сомнению. В период «борьбы за приоритет» он поддерживал Пашича против военных. «Если событий не предвиделось, он, не стесняясь, начинал создавать их», — писал после войны в одном из европейских журналов осведомлённый югославский источник из круга «Чёрной руки», укрывшийся под псевдонимом Марко.

Находясь в конце января — начале февраля 1914 г. в Петербурге, Пашич попросил Николая II продать Сербии 120 тысяч винтовок[3], обещая в случае необходимости выставить полумиллионную армию. Это было сделано после предварительных консультаций с Гартвигом, о чём мы знаем из письма русского посланника в Болгарии Александра Савинского, который в эти дни докладывал Сазонову: «Во время моей остановки в Белграде я имел несколько длинных бесед с Гартвигом, который, по-видимому, надеялся быть вызванным вами в Петербург к приезду туда сербского престолонаследника и Пашича. Видя, что неполучение от вас на это разрешения ему очень неприятно, я спросил его, о чём именно он собирался говорить в Петербурге. На это он мне ответил, что об очень многом — и главное о выдаче сербам ружей и патронов, для чего он предполагал видеться и с министром финансов, и с военным министром. Из дальнейшего разговора я убедился, что мысль Гартвига — натравить Сербию на Австрию. Конечно, не мне судить о степени опасности такой политики в настоящую минуту, и я считаю только долгом сообщить вам о вышеизложенном».

Пащич сослался на угрозу со стороны Вены, Константинополя и Софии, которые «постоянно ищут повода к тому, чтобы нарушить положение вещей», установившееся после поражения Болгарии во второй Балканской войне 1913 г. Сазонов поддержал просьбу, назвав продажу оружия «желательной по политическим соображениям». Военный министр генерал Владимир Сухомлинов «мариновал» её более полутора месяцев, а потом отказал: «Принимая во внимание сложность политической обстановки в настоящее время, военное министерство считает себя обязанным прежде всего озаботиться снабжением нашей армии». Тем не менее Пашич вернулся «в полном упоении», поэтому Сазонов просил Гартвига выразить ему «самое искреннее сожаление в невозможности удовлетворить его просьбу и оказать Сербии дружескую услугу» и намекнуть на возможность пересмотра принятого решения, если отказ поставит Белград «в затруднительное положение». Премьер ответил «живейшей признательностью» и просьбой поторопиться. Решение о продаже винтовок было принято через два дня после австрийского ультиматума Сербии, когда война — как минимум на Балканах — стала неизбежной.

14 июня — за две недели до покушения в Сараево — Сазонов сказал румынскому премьеру Иону Братиану о возможности войны из-за Сербии, сделав странное по прозорливости предположение: «Что произойдёт, если австрийский эрцгерцог будет убит?» В мемуарах министра об этом ни слова, но есть любопытная оговорка: «Мне лично представлялась особенно нелепой попытка венского кабинета связать убийство эрцгерцога с заграничным заговором после того, как политика Эренталя (австрийского министра иностранных дел в 1906—1912 гг. — В. М.) и рабски за ней следовавшего Берхтольда в течение многих лет накопляла, в самих пределах двойственной (т. е. двуединой. — В. М.) монархии, массу горючего материала, готового вспыхнуть при первой к тому возможности». Значит, информация о положении дел была. Добавлю, что 8 июля в Сараево приехал второй секретарь русского посольства в Вене князь Михаил Гагарин, сразу же взятый под тайное наблюдение местной полицией. Его послали туда — с ведома или по указанию министра? — «на всякий случай», чтобы на месте наблюдать за ситуацией и выяснить, что произошло и как идёт следствие.

О связях «Чёрной руки» с Артамоновым говорили Димитриевич на суде в 1917 г., Микола Ненадович и скрывавшийся в Европе до начала 1930-х гг. Симич (на Салоникском процессе он заочно получил 15 лет тюрьмы). Наиболее сенсационными оказались послевоенные разоблачения Ненадовича, заявившего, что о сараевском убийстве, совершённом по приказу Аписа, знали Артамонов, Гартвиг, Пашич и принц-регент. Бывший член «Чёрной руки», пожелавший сохранить инкогнито, утверждал, что Димитриевич рассказал Артамонову о готовящемся покушении и пожелал иметь гарантии того, что Россия не оставит Сербию один на один против Австрии, поддержанной Германией. Иными словами, речь шла о сознательном провоцировании европейской войны. Артамонов, согласно этому источнику, посовещался с Гартвигом, а затем попросил Аписа подождать, пока не придёт ответ из Петербурга. Через несколько дней военный агент передал начальнику контрразведки телеграмму: «Действуйте, если на вас нападут, вы не останетесь одни», — и значительную сумму денег на подготовку заговора. Симич полностью подтвердил сказанное, включая текст телеграммы.