Гётцендорфу принадлежит и такое откровенное признание насчёт соотношения сил и упущенных возможностей: «В 1908—1909 гг. это была бы война с картами на столе, в 1912—1913 гг. — игра случая. Теперь это игра ва-банк». Но ни его, ни Берхтольда это не остановило.

Австрийцы стремились представить происходящее как локальный конфликт, не требующий вмешательства других держав, однако в условиях блокового противостояния это было как минимум легкомысленно. На что они рассчитывали? На повторение ситуации прежних балканских войн? Но в них не участвовала ни одна великая держава, включая Австрию. На то, что поддержка Германии удержит Россию от выступления на стороне Сербии, как это было во время боснийского кризиса 1908—1909 гг.? Это более вероятно, но не менее наивно. Российский посол в Константинополе Михаил Гире писал 27 июля Сазонову:

«События балканской войны, поражение Турции славянскими государствами и усиление последних за её счёт привели к торжеству идеи славянства в ущерб интересам Австро-Венгрии, а следовательно, к усилению престижа Тройственного согласия в ущерб Тройственному союзу и к нарушению таким образом существовавшего ранее политического равновесия. Не будучи в состоянии примириться с создавшимся за последнее время и столь невыгодным для неё положением, Австрия, а за нею, быть может, главным образом Германия естественно старались найти выход из него и неминуемо должны были воспользоваться первым представившимся удобным случаем, чтобы вернуть себе прежнее положение и престиж на Ближнем Востоке и восстановить равновесие в пользу Тройственного союза. Таким удобным случаем и явилось убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда… Не может быть сомнения в том, что, будучи предоставлена сама себе, Сербия в конце концов будет раздавлена своей могущественной соседкой. Такое блестящее достижение Австро-Венгрией поставленной ею себе цели, торжество её, а следовательно, и торжество поддерживающего её Тройственного союза будет иметь своим неизбежным конечным результатом полное нарушение политического равновесия на Балканском полуострове в пользу последнего. Я считаю своим долгом обратить внимание на то, что успешное завершение предпринятого Австро-Венгрией шага будет иметь также результатом полное разрушение нашего престижа и добытого путём стольких жертв и усилий положения на Ближнем Востоке, самым пагубным образом отразится на всех наших экономических интересах и сведёт на нет все достигнутые за последние годы результаты. Создастся такое невыносимое для нас положение, что недалеко, быть может, то время, когда мы сами, чтобы найти из него выход, будем вынуждены принять на себя инициативу войны».

В Петербурге это понимали. Должны были понимать и в других столицах.

Действующие лица в Санкт-Петербурге (Петрограде[5]):

→ Император Николай II

→ Великий князь Николай Николаевич-младший, командующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа

→ Председатели Совета министров Владимир Коковцов (1911 — 1914) и Иван Горемыкин (1914—1916)

→ Министры иностранных дел Александр Извольский (1906—1910) и Сергей Сазонов (1910—1916)

→ Военный министр генерал от кавалерии Владимир Сухомлинов

→ Начальник генерального штаба генерал от инфантерии Николай Янушкевич

→ Начальник мобилизационного отделения Главного управления генерального штаба генерал-майор Сергей Добровольский

→ Французский посол Морйс Палеолог

→ Британский посол сэр Джордж Бьюкенен

→ Германский посол граф Фридрих Пурталес

→ Австрийский посол граф Фридрих фон Сапари

→ Сербский посланник Мирослав Спалайкович

Говорить о России применительно к событиям Первой мировой войны одновременно и легко, и трудно. Легко из-за обилия документов, написанных по-русски, что исключает возможность ошибок и «трудностей перевода», хотя у дипломатов особый язык — витиеватый и порой двусмысленный. Трудно — потому что это наша страна, наше прошлое, к которому мы не можем относиться равнодушно. События отечественной истории порождают небывалое количество нелепых фантазий,, беспочвенных утверждений и откровенных фальсификаций, с которыми необходимо бороться на основании документов, установленных фактов и методов научного исследования. И быть готовым к тому, что результат не будет соответствовать расхожим представлениям.

В начале XX в. Россия вела такую же империалистическую политику, как и другие великие державы. После большевистской революции за границей её попытались представить чуть ли не главным агрессором. Политизированная советская историография, возлагавшая на свергнутый режим ответственность «за всё», поначалу не возражала. Потом идеологический вектор поменялся: «царская» политика осуждалась, но не так резко, как действия других стран. Это легко проследить при сравнении изданий труда Николая Полетики «Происхождение мировой войны», вышедших в 1935 и 1964 гг.[6] Такая тенденция сохраняется и сегодня, когда некоторые авторы, в основном не профессиональные историки, пытаются представить Россию исключительно жертвой обстоятельств, а то и зловещего «всемирного заговора», видимо, думая, что так «патриотичнее».

Наша страна — как и все остальные участники драмы — не нуждается в подобных «оправданиях», поскольку речь идёт об ответственности узкого круга людей — опять же, как и в других странах.

После поражения в войне с Японией в 1905 г. дипломатия России снова переориентировалась на Европу. Это совпало со сменяй главы МИД: опытного, но несамостоятельного графа Владимира Ламсдорфа, бывшего, как и его предшественники, лишь начальником «дипломатической канцелярии» при царе, сменил умный, энергичный и несколько авантюрный Александр Извольский, который ранее возглавлял миссии в Ватикане, Белграде, Мюнхене (Бавария имела свою дипломатическую службу), Токио и Копенгагене. Заручившись поддержкой императора Николая II и председателя Совета министров Петра Столыпина, Извольский добился тактической самостоятельности, заигрывал с прессой и Государственной думой, но не считал нужным согласовывать свои шаги с другими министрами, что приводило к постоянным конфликтам.

В области внешней политики главными целями Извольского стали заключение союза с Англией и Францией против Германии и обеспечение контроля над Босфором и Дарданеллами. По Лондонской конвенции 1841 г., которую подписали Великобритания, Россия, Франция, Австрия и Пруссия, проливы были закрыты для прохода чьих-либо военных кораблей в мирное время. За турецким султаном сохранялось право разрешать проход лёгких военных кораблей, состоящих в распоряжении посольств дружественных стран; режим проливов во время войны конвенцией не оговаривался. За её выполнением строго следила Англия, стремившаяся не допустить Россию в Средиземное море, что помешало черноморской эскадре принять участие в русско-японской войне. После поражения в Крымской войне 1854—1855 гг. России пришлось отказаться от военного флота на Чёрном море, но разгром Франции Пруссией в 1871 г. и изменение баланса сил в Европе позволили Петербургу добиться отмены запрета.

В начале XX в. Россия превратилась в сильнейшую черноморскую державу, и ей стало тесно в пределах Чёрного моря. Планы десанта на Босфоре не раз обсуждались в высших сферах, но не были осуществлены из-за неминуемого конфликта с Лондоном. Оставалась мечта о дне, когда «славянский стяг зареет над Царьградом», как писал Валерий Брюсов в 1900 г. Память о киевском князе Олеге, прибившем в знак победы свой щит к вратам Царьграда в 907 г., превратилась в политический императив.