Следующие месяцы, прошедшие в бесплодных дипломатических баталиях (они исчерпывающе описаны в книге Готлиба) между Берлином, Римом и Веной, показали, что Тройственный союз приказал долго жить. По мере ухудшения положения Австро-Венгрии на Восточном фронте итальянцы всё настойчивее требовали территориальных «компенсаций», прежде чем предпринять какие-либо действия. Германия призывала Австрию к компромиссу. Наконец, 8 марта 1915 г. Коронный совет под председательством Франца-Иосифа постановил принять итальянские требования и начать обсуждение вопроса о компенсациях за счёт австрийской территории. Но было поздно: пятью днями раньше по поручению Соннино посол в Лондоне маркиз Гульельмо Империали начал официальные переговоры с Греем. О французских Ницце и Корсике речь уже не шла, но колониями предлагалось поделиться.

Первые семь месяцев войны принесли всем сторонам огромные потери. И Тройственный союз, и Антанта присматривались к «свежим» армиям, даже если те невысоко котировались в военном отношении. Итальянцы, конечно, были куда более серьёзным союзником, нежели румыны, болгары или греки. Франция, выдержавшая особенно сильный удар, была готова «покупать новые жизни» где только можно. Россия не хотела чрезмерного усиления Италии на Балканах, где планировала создать южнославянское государство под эгидой Сербии и своим покровительством. Торг за земли на восточном побережье Адриатики и за острова около него оказался жёстким, но 26 апреля 1915 г. увенчался Лондонским договором между Римом, с одной стороны, и державами Антанты, с другой. Италия согласилась вступить в войну на условиях различных территориальных «компенсаций» по завершении конфликта. Большей их части она, правда, так и не получила.

«В Духов день 23 мая 1915 г., — завершил Готлиб своё исследование, — когда австро-венгерскому послу было сообщено об объявлении войны, в Риме, не считая нескольких демонстраций, организованных перед дипломатическими миссиями стран Антанты, царило спокойствие усталости и дурных предчувствий. Зато в правительственных канцеляриях Европы царило возбуждение. Десятимесячная дипломатическая борьба нанесла серьёзный и непоправимый ущерб союзу между Веной и Берлином. Отношения между Россией и Западом, уже подорванные турецкой неразберихой, стали ещё более напряжёнными. Италия стала союзником Антанты на условиях, которые не сделали её дружественной Франции и России державой».

Действующие лица в Лондоне:

→ Король Георг V

→ Премьер-министр сэр Герберт Генри Асквит

→ Министр иностранных дел сэр Эдуард Грей

→ Постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Артур Никольсон

→ Первый лорд адмиралтейства (морской министр) Уинстон Черчилль

→ Французский посол Поль Камбон

→ Российский посол граф Александр Бенкендорф

→ Германский посол князь Макс фон Лихновский

В начале XX в. Британская империя занимала исключительное место в мировой политике. Её владения, включая самоуправляющиеся доминионы вроде Канады и Австралии, находились на всех пяти континентах. До последней четверти XIX в. Англия оставалась главной «мастерской мира», занимая ведущие места как в науке, так и в промышленности, пока её не начали теснить Германия и США. Британский гражданский флот господствовал в мировой торговле, что подкреплялось самым мощным в мире военным флотом. С помощью цепочки аванпостов от Гибралтара до Сингапура и Гонконга империя, прозванная «владычицей морей», фактически распоряжалась намного большей территорией, чем та, которой владела формально.

Менее известен тот факт, что англичане контролировали проложенные по дну океанов телеграфные кабели. До изобретения телевидения и Интернета и при слабом развитии радио это означало господство на мировом информационном поле. С началом войны они отрезали Германию от Америки и пропускали в Новый Свет лишь то, что выгодно Антанте. Можно лишь удивляться, что в условиях одностороннего информирования о происходящем и направлявшейся из Лондона пропагандистской войны Соединённые Штаты оставались хотя бы формально нейтральными до начала 1917 г. В создании позитивного имиджа англичане также опередили всю планету, сделав всемирными слова «джентльмен» и «парламент» и представив свой государственный строй как самый совершенный.

Если это не «мировое господство», то что?

До 1902 г. Великобритания не была связана никакими союзами с взаимными обязательствами. Первый такой договор она заключила с Японией, которая находилась далеко, конкурентной опасности ещё не представляла, но зато подходила на роль аванпоста на Дальнем Востоке и противовеса главному стратегическому противнику — России. Второго главного противника — Германию — удалось уравновесить с помощью Франции. В 1904 г. Лондон и Париж заключили ряд письменных соглашений, урегулировав спорные вопросы, которые в основном касались колоний. Но главным итогом оказалась не оформленная на бумаге договорённость о возможности совместных действий против Берлина. В дипломатии это называют «взаимопониманием». Оно началось с совместного противостояния германским интересам в Марокко во время кризиса 1905 г. и закончилось мировой войной.

В начале века британская дипломатия считалась лучшей в мире — по крайней мере, самой эффективной. Её основу составляли кадровые чиновники МИД, потолком карьеры для которых был пост «постоянного заместителя министра». «Постоянного» — потому что он не менялся вместе с министром, который назначался из числа депутатов парламента от правящей партии. Высшее руководство внешнеполитического ведомства и послы в столицах великих держав, конечно, могли влиять на шефа, но не они определяли стратегический курс. От министра зависело очень многое. Он мог утаить даже от ближайших сотрудников истинные мотивы и цели политики страны. Он мог не ставить в известность о конфиденциальных переговоpax и «взаимопонимании» ни коллег по кабинету, крфме премьера и, скажем, военного министра, ни парламент, на рассмотрение которого представлялись все формально заключаемые договоры. Он мог закрыть глаза на «взаимопонимание» военных под предлогом того, что это не входит в его компетенцию. А в критический момент мог достать из сейфа документы — скажем, в виде обмена нотами или письмами с послом одной из держав — и объявить о «моральных обязательствах», побуждающих империю к решительным действиям вплоть до вступления в войну. Так оно и вышло.

Среди главных действующих лиц мировой драмы 1914 г. министр иностранных дел Британской империи 52-летний сэр Эдуард Грей, занимавший свой пост с декабря 1905 г., стоит особняком. Любитель сельской жизни, заядлый рыболов и знаток птичьего пения, он до назначения главой МИД двадцать лет был членом палаты общин от Либеральной партии, но никогда не входил в правительство, не считая трёхлетнего пребывания в должности парламентского вицеминистра иностранных дел в 1892—1895 гг. К тому же Грей не имел опыта жизни и работы за границей и не говорил по-французски, что было обязательным для дипломата. С»юз с Токио и «сердечное согласие» с Парижем достались ему в наследство, но оформление Антанты произошло именно при нём, равно как и заметное улучшение отношений с США. Даже с учётом того, что министра окружали высокопрофессиональные дипломаты вроде постоянного заместителя сэра Артура Никольсона, бывшего посла в Петербурге и одного из немногих британских русофилов, Грей сыграл большую личную роль в мировой политике. Тем более удивительны оценки, которые давали ему современники.

«Грей ничего не знает об иностранных делах, — говорил в октябре 1906 г. публицист Генри Брейлсфорд. — Его сила в приятной внешности, хороших манерах и умении демонстрировать здравый смысл и честность перед палатой общин». Через четыре года влиятельный либерал лорд Вердейл охарактеризовал товарища по партии как «невежественного и заурядного человека, неспособного к внешней политике». Депутат Марк Непир считал министра «тупицей и занудным оратором», хотя и не лишённым личного обаяния. Журналист Гамильтон Файф назвал его «бестолковым, плохо образованным, благонамеренным английским джентльменом, непригодным для своей должности и неспособным выпутаться из отравленной сети интриг, в которую превратилась европейская дипломатия. С момента назначения министром он был сущим несчастьем, но его ни разу не осудили в палате общин и до сих пор уважают. Мало кто понимал, насколько детские представления о мире и окружающих народах таились за благородной внешностью и глубоким меланхоличным взглядом». Такого же мнения придерживался американский историк Гарри Барнес, автор лучших, наряду с Феем, обобщающих работ о причинах Первой мировой войны. Грей, писал он, «не был изощрённым дипломатом вроде Извольского, Делькассе или Пуанкаре, но являл собой один из крайних в истории примеров беды, которая происходит с государством, вверившим свою внешнюю политику благонамеренному в своей основе и лично честному человеку, но наивному, невежественному, тупому и нерешительному дипломату».