— Зачем вы мне все это говорите? Запугиваете? Я не трус. Пусть будет то, что будет. Это жизнь! А я ценю жизнь такой, какая она есть!

— Не горячитесь, художник Челард. Просто я пытался убедить, что эта эпоха не для вас. Вы для наступающих времен слишком добры, что ли. Слишком порядочны. Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь. Я хотел предложить вам другую жизнь. Ту жизнь, о возвращении к которой мечтали ваши предки первые земляне на Лурасе. Полетим со мной на Землю, там ценят даровитых людей. Там будет настоящая, разумная жизнь… По сравнению с тем, что вас окружает, это будет, если хотите, почти рай, или даже нечто лучшее. Что я вас убеждаю, вы же читали о Земле, видели фильмы о ней, записи. Что скажете?

Челард задумался, перебирая в уме самые достойные из возможных ответов пришельцу с Земли. Наконец он улыбнулся и сказал:

— В самом начале нашей беседы вы, досточтимый предводитель людей неба, обмолвились, что смерть вашего друга не была случайной. Ибо птицы привыкли к небесам, рыбы к водам, а человек, как древние вазочные деревья пустынных местностей Лураса, привыкает к той местности и той стране, в которой рождается и живет. Он, как эти деревья, впитывает в себя жизненные соки мира, в котором живет. Его корни невидимы, но глубоки и прочны, ибо все мы частицы того мира, в котором живем. Каждый из нас делает то, что может и что должен делать. Мое счастье в умении выдумывать дворцы и крепости, планировать и возводить города, лепить скульптуры и писать картины. И я делаю это для моих близких, для моих друзей, для той цветущей страны, в которой живу. Боюсь, другого счастья мне не дано. Я не сумею привыкнуть к той, другой, планете, к тем райским условиям, о которых вы говорили. Я дитя своего века, своей, пусть нелегкой, кровавой эпохи. Так же и мой брат. Да, если я возвожу города, он их разрушает. Если я уйду с вами, нарушится тайное равновесие мира, ибо зло и добро должны быть уравновешены в природе.

— Хм! Затейливо, но, пожалуй, справедливо…

— Да. Вы, я вижу, осуждаете брата Клая. Он привык скакать впереди войска на коне, стремительном, как молния. У него горячая, кипящая кровь. И эту кровь, и кровь других, как врагов, так и друзей, он готов проливать слишком легко. Наверное, в этом его счастье. Я ему не судья. Его путь к императорскому трону был совсем не легким. И неизвестно, как сложатся наши судьбы далее. Но Кальтов никто и никогда еще не называл отступниками. Никто из наших не избегал трудностей и не бежал перед битвой с поля боя. И не мне прятаться на Земле от возможных невзгод будущего, трусливо уходя от сложностей моего мира. Да, как художнику, мне любопытно было бы взглянуть на вашу жизнь на Земле, но жить там постоянно я едва ли сумею. Скорее всего, меня там ожидает участь вашего Маренти.

— Что ж, веский довод. Отказ так отказ. Была бы честь предложена. Впрочем, я и ожидал отказа. Рад, что не ошибся. Вы правы, Челард, равновесие мира нельзя нарушать. Скоро я покину вашу планету. Думаю, земляне больше не будут вас тревожить своими посещениями. Живите, как умеете. Хотя определенное беспокойство за судьбу молодой цивилизации Лураса у нас все же остается, как ни крути, был факт воздействия землян на ход исторического процесса на планете… Осталась у вас в руках еще кое-какая земная техника… Ну, не будем об этом. Обстоятельства в будущем, как я уже говорил, могут измениться, и вы, Челард, возможно, когда-нибудь горько пожалеете о том, что сегодня не приняли моего предложения.

— Нет. Не пожалею!

— А вы упрямец, такой же, наверное, как ваш братец. Ладно, — махнул рукой Строков, — забудем этот разговор. На память о нашей встрече я дарю вам один талисман. Я снял его с руки моего друга Маренти.

Строков достал из кармана летной куртки металлический переговорный браслет и протянул его Челарду:

— Носите на запястье. Возможно, если когда-нибудь измените свое решение или смерть вплотную подойдет к вам и уже не будет никакого видимого спасения, нажмите вот на эту маленькую голубую кнопку и позовите нас. Не обещаю немедленной помощи, сами знаете, мы не боги и далеко не всесильны, но то, что в наших силах, постараемся сделать.

— Благодарю, но надеюсь, что ни мне, ни кому из моих близких не придется воспользоваться этим даром. Равным образом нам одарить вас трудно. Разве что вы согласитесь принять в дар записки астронавтов звездолета, те документы, что хранятся в корабельной библиотеке. Для нас это только память о предках, вам, вероятно, эти записи расскажут о чем-то большем.

Челард извлек из заплечной дорожной сумки небольшую металлическую шкатулку и подал ее Строкову.

— Что это?

— Этот металлический футляр не могли вскрыть, не повредив, самые искусные мастера Калии. По преданию там, внутри, какие-то очень ценные документы. Это хранилось более сотни лет. Предводитель людей неба — наших предков — запретил своим детям открывать этот ларец. Он завещал, пусть даже через тысячу лет, но передать его посланцам небес, у которых будут те же магические знаки, что хранятся в нашей крепости, в Черной башне.

— А вы, Челард, все же пытались добраться до содержимого этой шкатулки? А как же заветы предков?

— Заветы предков чтим свято, — спокойно ответил Челард. — Мастера исследовали ларец в моем присутствии. Если бы удалось его открыть, не повредив замков, я бы только одним глазом взглянул на то, что там хранится, а потом закрыл ларец. И он бы хранил свои тайны до появления посланцев небес.

— Хм! Какие вы еще дети… — пробормотал Строков. — Челард, когда-нибудь любопытство вас погубит. Ну ладно. Маренти знакомился с содержимым вашего ларца?

— Нет. До этого не дошло. Он изучал записи людей неба, хранящиеся в Черной башне. Корабельный журнал…

Строков внимательно осмотрел металлическую шкатулку и удовлетворенно хмыкнул:

— Кажется, я догадываюсь, что это такое. Электронный замок… Код… Дешифратор… Хорошо, что вам не удалось его вскрыть, тогда бы вся информация погибла. А информация, возможно, очень важная. Что ж, посмотрим… Кажется, Челард, вы оказали нам великую услугу. Теперь я ваш должник… — Строков на секунду задумался: — Да, хотя о многом мы уже догадываемся, для нас, для науки земной, это будет большая ценность.

Челард вопросительно посмотрел на Строкова.

— Что же там скрыто?

— Записи траекторий их полета… Все подробности. Наверное, еще что-то, чему капитан звездолета придавал исключительное значение.

Строков поднялся со скамьи и с достоинством поклонился. Встал и Челард.

— Я вас провожу.

И они пошли через сад по уже сохнущей траве, мимо кустарников, начинающих терять листву, мимо согнувшихся под тяжестью плодов, но еще зеленых яблонь…

В Калии наступала осень.

В уютной светлой комнате в креслах за низеньким журнальным столиком сидели двое.

На столике разложены свежие горячие пирожки в вазочке, в двух тарелках аккуратно нарезанные бутерброды с натуральным сливочным маслом и столь же натуральной марсианской колбасой. Стоял кофейник, чашечки с кофе. На краю столика лежали две коричневых папки, набитых какими-то бумагами, а перед одним из собеседников, а именно хозяином квартиры, неким Юрием Алексеевичем Шакаловым, лежала еще и стопка цветных фотографий формата восемнадцать на двадцать четыре.

Хозяин — светловолосый мужчина вполне добродушного вида и достаточно солидной комплекции восседал за столиком в светло-коричневом домашнем халате, неторопливо, маленькими глотками пил из чашечки кофе и рассеянным взглядом посматривал то за окно на проплывающие мимо облака, освещенные печальным осенним солнцем, то на своего гостя, вкушавшего очередной бутерброд.

Гость — высокий худощавый шатен с красивыми карими глазами был старым школьным другом хозяина и заметно волновался. Одет он был в кремовый парадный мундир офицера космофлота и даже в столь уютной домашней обстановке выглядел подтянутым и несколько настороженным. Звали его Евгением Владимировичем Степкиным, и был он явно чем-то сильно огорчен, и даже эта встреча с другом детства, казалось, не столько радовала Евгения Владимировича, сколько удручала и вызывала какие-то достаточно грустные мысли и столь же печальные воспоминания. Даже обычные среди друзей шуточки и жизнерадостные гримасы хозяина не могли вывести Степкина из странного оцепенения.