Она, конечно, поняла, что адреса совпадают, но, чтобы не ударить в грязь лицом, ткнула пальцем в первый и уверенно сказала:

— Тупые вы, что ли? Наш вот этот!

Довольный, что Фонтанна выбрала за них, Бен не стал раздумывать, откуда она это знала, и бросился к дверям. Ковбой тоже не усомнился в ее выборе, но из отделения вышел как-то не особенно охотно.

По правде говоря, Фонтанна знала не больше их, но, поскольку адреса совпадали, риск был невелик.

«И потом, — думала она, — слоны — это вполне по-африкански».

Только на улице Фонтанна заметила, что у Ковбоя опять озадаченный вид.

— Ты знаешь этот тупик? — мягко спросила она.

Репутацией друга-который-знает-все Ковбой не особенно дорожил, тем более она и так уже была подмочена, но тут уже приходилось наступить на профессиональную гордость почтальона.

— Никогда не слыхал, — ответил он.

Фонтанна на него не рассердилась, но огорченно уронила руки.

Ковбою хотелось провалиться сквозь землю.

Но Бен не пал духом.

— Если просто идти, — сказал он, — то рано или поздно мы на него наткнемся.

Они шли долго-долго, то убыстряя шаг, то замедляя, в зависимости от того, что брало верх во внутренней борьбе: надежда или отчаяние.

Первой не выдержала Люси. Она светила все слабее и слабее, и путники шли все тише и тише, а когда очутились в полной темноте, остановились совсем.

И почувствовали, до чего устали.

Тогда они сели рядком посреди невидимой улицы. Фляжки давно опустели. И сказать было нечего.

Незаметно глаза их привыкли к темноте, а уши — к тишине. Незаметно они влились в ночь. Усталость прошла, они хитро переглянулись и поднялись на ноги.

Теперь по улицам спящего города бежали три кошки по имени Бен, Ковбой и Фонтанна. Проворные и ловкие, они бесшумно скользили по движущимся улицам в поисках добычи — обиженного бакалейщика.

Ни надежды, ни отчаянья больше не было, только зоркие глаза, устремленные вперед тела, только неукротимый порыв, которого ничто, даже тьма, не могло остановить.

И все-таки они остановились.

— Слышите? — сказала Фонтанна.

— Бьют тамтамы, — сказал Бен.

— Мы уже близко, я чую, — сказал Ковбой.

Бен, Фонтанна и Ковбой пошли на рокот тамтамов и скоро очутились у поворота на улочку, где прежде никогда не бывали, такую узкую, что туда не протиснулся бы даже слоненок. Им самим пришлось бы пробираться тут гуськом. Но звук доносился именно оттуда.

Они остановились и стояли в нерешительности.

Бен решил закурить и чиркнул спичкой — пламя ее на миг осветило табличку на стене.

«Слоновый тупик», — успели они прочесть.

— Йе-е-е-е! — заорал Ковбой.

Фонтанна захлопала в ладоши.

А Бен сказал:

— Супер!

На радостях они даже не удивились, почему крошечная улочка получила такое название, а вместо этого раскурили в честь победы сигарету на троих. При каждой затяжке заветная табличка вспыхивала красным светом.

Когда перекур победителей завершился, они свернули в тупик. Вскоре к тамтамам присоединились другие, более тонкие инструменты. Флейты, гитары и лихая, манящая труба. Чем дальше, тем шире и шире становился проход, пока не привел путников к огромным широко распахнутым воротам, в которые свободно прошло бы целое стадо слонов.

А уж трое друзей и подавно. Звонить у открытых ворот они не стали, просто вошли и увидели большой дом с неосвещенными окнами.

Стучать в дверь тоже не пришлось, поскольку дверей в доме не было. Темным коридором они прошли его насквозь. С другой стороны долетало пение, вспыхивали отблески света, смех и голоса делались все ближе и слышнее, и, наконец, друзья вышли в сад.

Там бушевало празднество.

В глубине сада пылал большой костер, во всю мочь играл оркестр, повсюду отплясывали мужчины и женщины.

Слева стоял длинный стол, а на нем самые разные посудины: кастрюли, кувшины, миски и множество бокалов и стаканов.

Справа другие мужчины и женщины — а может, те же самые, наделенные даром делать две (и более) вещи сразу, — валялись на траве или сидели на земле, болтали, пили, хохотали.

В саду стояла невероятная, прямо-таки африканская жара.

Бен и Фонтанна пытались углядеть в толпе Фабиана Вальтера или Вальтера Фабиана, Ковбой же начисто забыл, зачем пришел, наткнувшись на молоденькую красотку-метиску. Едва увидев ее, он включился в веселье, схватил стакан вина, который ему протянули, и заплясал с нею в паре.

Бен и Фонтанна брели по саду в поисках негра-бакалейщика. Искали сосредоточенно и серьезно, но не могли без улыбки глядеть на все, что творилось вокруг.

— Да они, черти, все тут пьяные! — прыснула Фонтанна.

Лавочник отыскался под кустом. В одной руке он сжимал лейку, в другой — несколько стаканов сразу. При виде Фонтанны он радостно закричал:

— О, вы тоже пришли! Да еще с друзьями!

Бену его восторг не понравился, и он приступил сразу к делу:

— На что же это вы обиделись?

— Ага! Вы, значит, тоже видели табличку!

— Целых три раза, — заметила Фонтанна.

— Извините, если я доставил вам беспокойство, — сказал бакалейщик заплетающимся языком. — Да нет, извиняться не за что! Присядьте сюда, я вам все объясню.

Бен и Фонтанна сели на траву и твердо решили не открывать рта, пока африканец не договорит до конца.

— Выпейте-ка для начала по стаканчику тропического пунша, — предложил он. — Тут у меня жарковато.

— У меня и правда пересохла глотка.

— С удовольствием попробую, — хором ответили Бен и Фонтанна, позабыв о своем зароке.

Фабиан Вальтер или Вальтер Фабиан налил в стаканы пунш и собрался с мыслями.

— Это мы придумали такую штуку, — начал бакалейщик. — Когда кто-нибудь из нас, то есть из тех, кто тут собрался, чувствует, что пора устроить праздник, что всем этого хочется и надо только дать толчок, он приходит ко мне, и я закрываю свою лавку. Такой сигнал: все видят, что лавка закрыта и понимают — будет праздник.

Я не хочу сказать, что все гости прошли сегодня мимо лавки, но достаточно и одного, чтобы очень быстро узнали остальные.

Фонтанна с улыбкой оглядела гостей:

— И кто же это был сегодня?

Вальтер опрокинул стакан и помрачнел:

— Сегодня — особый случай. Сегодня это был я сам. У меня лопнуло терпение. Слишком давно никто не приходил и не отрывал меня от работы. А мне давно уж все осточертело. И вот сегодня утром я не выдержал. Ждал-ждал — никого, вот я и обиделся. Сел было за кассу и тут подумал: «Ну нет уж, хватит!» Наскоро нацарапал табличку, из-за которой вы пришли, прицепил ее, захлопнул дверь и ушел. Домой идти не хотелось, и я целый день прошатался по городу. Так был обижен, что начал во всех сомневаться. Усомнился в друзьях, в тех, кто сейчас тут веселится. Как оказалось, сомневался зря, доказательство — этот праздник. Но что вы хотите, от скуки и одиночества в голову лезет черт-те что! — Фабиан долил свой стакан, повторил себе под нос: «Черт-те что!» — и стал рассказывать дальше: — В общем, дошел я до дому, сел на это самое место и — сейчас самому не верится! — стал думать, как бы поскорее покончить счеты с жизнью. — Он отхлебнул пунша и расплылся в широкой улыбке: — Вдруг, уже стемнело, слышу — тамтамы! Я пробежал через дом, выбежал к воротам — это шли они! Мои друзья! Все-все! Парад друзей. Они несли с собой инструменты и выпивку, пели и плясали на ходу.

И тогда — такой уж я! — я расплакался. От стыда, что мог в них усомниться, а еще больше от счастья. — Фабиан страшно разволновался и отпил еще глоточек. Казалось, он пьянел от своих слов не хуже, чем от пунша. — Хорошо, что они не такие нюни, как я, хлопнули меня пару раз по спине, налили стаканчик и устроили в саду всю эту кутерьму. Вы не представляете, или нет, раз вы сюда пришли, хотя были не в курсе, то вы уж точно представляете, как здорово иметь друзей. — Вальтер высоко поднял рюмку и патетическим от хмеля голосом произнес: — А теперь вы тоже здесь, и вот я хочу… хочу сказать, что друзья — это самое главное на свете, нет ничего важнее дружбы, а без нее и жить не стоит!