Дом не спал. Он охранял спокойный сон Фонтанны с Беном, их ровное дыхание. Когда над озером летела с громким криком стая птиц, он позаботился прикрыть все окна, а потом опять открыл их.
В доме (продолжение)
Разум Фонтанны на своем разумном ложе протер глаза кулаками.
«Отлично спалось!» — подумал он, встал и поднял свои шторы.
У Фонтанны открылись глаза.
Ее рука лежала между ног у Бена, а рука Бена — у нее между ног. Она с улыбкой убрала их обе и вышла на балкон.
Близился вечер, мягкий предзакатный свет окутывал озеро. Фонтанна потянулась с расстановкой и со смаком. Недовольно взглянула на опустевшее блюдо, заметила под ним записку, вытащила и принялась читать, не успев оттянуться.
Фонтанна, я понял!
Когда встречаются две мрази, они не умирают.
Поскольку обе они — мрази, мнительные и тупые, то, углядев себе подобного, решат, что перед ними то самое животное, которым все они себя считают. Поэтому при встрече они просто-напросто станут друг другом.
И поплывут себе своей дорогой, целые и невредимые.
Как только ты заснула, показалось чудовище. У него такая длинная шея, что он легко достает до балкона. Оно красивое, хотя и зверское на вид. Но в общем-то довольно милое.
А звать его, наверно, Чудик.
Оно хотело есть, и рожа у него была такая же, как у тебя — ты ведь тоже зверски красивая, — когда ты голодна, и я скормил ему остатки рататуя. Оно лопало за милую душу (значит, питается не только мразями).
Потом оно изобразило что-то, смахивающее на улыбку — хоть я не очень-то уверен, — и унырнуло в озеро.
Жаль, ты его не видела, но не горюй, оно еще вернется. Ты так сладко спала, что я не стал тебя будить.
Не сердись!
Бен
— Зверски красивая! — прошептала Фонтанна и улыбнулась…
Она сложила записку и спрятала в карман.
«Что ж это за чудовище такое, которое жрет рататуй?» — подумала она и скинула одежду.
Потом залезла на перила, встала во весь рост спиною к озеру, зажмурилась, сосредоточилась…
Бен проснулся ровнехонько в эту минуту.
Увидел силуэт Фонтанны на фоне неба и протер глаза. Так и есть — она, с закрытыми глазами, голая, на узкой перекладине. Вот вытянулась в струнку с поднятыми руками, поднялась на цыпочки и взлетела! Такой прыжок из задней стойки он видел только раз, в кино, еще ребенком.
— Класс! — охнул он и прислушался.
Но тело Фонтанны вошло в воду беззвучно.
Бен вскочил с постели, живо стянул с себя одежки, попятился в дальний конец кровати и сиганул с разбега, через всю спальню и балкон, через перила, прямо в озеро.
И тело Бена врезалось в воду беззвучно.
Они поплыли навстречу друг другу. Фонтанна оплела его руками и ногами. Бен снизу приподнял ее за бедра. В воде она казалась невесомой, словно надувной.
— При… вет… Чу… дик… — шепнула Фонтанна.
Чудик быстро утомился.
Они еще раз окунулись и вернулись в дом.
* * *
— Иди, я тебя одену, — сказала Фонтанна.
Она взяла Бена за руку и потянула в спальню.
Открыла шкаф, порылась в вещах архитектора и вытащила гавайскую рубашку и белые штаны.
Бен сел на край кровати, посмотрел вниз и сказал:
— Вот черт… я, кажется, хочу еще.
Дрожь пробежала по телу Фонтанны.
— Правда? — с чувством спросила она и повернулась к нему. А вглядевшись, ответила сама себе: — Черт, и правда!
Она подошла к Бену, опустилась на колени и обхватив ладонями груди, зажала Чудика между ними.
Груди заколыхались.
Сверху — вниз.
Снизу — вверх.
Снизу — вверх.
Сверху — вниз.
Сверху — вниз.
Вверх и вверх. Вниз и вниз.
Раз и два, два и раз.
Раз и двах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-ах-а-а-ах…
Фонтанна улыбнулась, облизнула подбородок и снова начала перебирать одежки.
Потом одела Бена, а себе нашла красное вечернее платье и надела, хоть оно было узковато. Три пуговицы отскочили, когда она его натягивала.
— Пора приложиться к бочонку, — высказался Бен, наряженный в гавайскую рубашку и белые штаны.
Он полез на чердак, а Фонтанна спустилась на кухню, он — за бочонком вина, она — за рюмками. Встретились на балконе.
Настали сумерки.
День догорал над безмятежным озером.
Они сидели на балконе и потягивали вино.
Оба молчали и слушали вечернюю тишину. Окрестные звери чуяли приближение ночи. В преддверии ее они собирались в семейном или дружеском кругу, обустраивали свои норы и логова, а покончив с дневными хлопотами, смеялись, отдыхали, выпивали.
Когда разгорелся закат, Бен вынес на балкон проигрыватель и поставил диск, который тщательно выбрал.
— Лакомый кусочек на закате, — сказала Фонтанна перед тем, как прозвучали первые ноты.
Грустная-грустная мелодия вылетела из динамика, вспорхнула над балконом, пропитала все озеро. Звери не испугались. Они слушали музыку, грустную-грустную.
— Какая грустная мелодия, — вздохнула Фонтанна. — Но очень красивая.
— Очень красивая грустная мелодия, — заключил Бен.
И они снова замолчали.
Чтоб слушать музыку и созерцать закат.
* * *
— Я этот язык совсем не знаю. А ты понимаешь, что он поет? — спросила Фонтанна.
К музыке добавился густой, печальный мужской голос. Он разносился над озером дыханием осени. Листья желтели и падали в воду, если оно их касалось.
Бен вслушался и стал переводить:
— Я потерял друзей
Из-за того, что думал о себе,
Я потерял жену и детей
Из-за того, что думал о себе,
И теперь я один, и я плачу,
И думаю только о них,
И все жду, когда же
Потеряю себя самого…
Музыка все играла, но певец на время замолчал, и Бен тоже сделал передышку. Бочонок между тем заметно полегчал.
Но вот тягучее, как молитва, пение возобновилось.
— А что теперь? — спросила Фонтанна, и Бен снова превратился в толмача:
— Пусть поскорей наступит этот день,
Тогда я снова обрету
Своих потерянных друзей,
Потерянных детей
И потерянную жену,
Но никогда уж больше
Не обрету самого себя.
Песня окончилась.
— …ну, что-то в этом роде, — сказал Бен.
Бочонок еще сбросил вес.
Когда отзвучала жалобная песнь одиночества, уже совсем стемнело. Бен и Фонтанна наливали, пили и сочувствовали несчастному.
— Бедняга! — вздохнула Фонтанна.
— Сам виноват.
— Наверно, он не понимал.
— Надо было думать!
— Как ты думаешь, он их найдет? — спросила Фонтанна.
— Вряд ли, — ответил Бен. Вино и песня настроили его на мрачный лад.
— Бен!
— Ммм?
— Пожалуйста!
— Никакой я не пожалста.
— Ну, Бен!
— Что?
— Скажи, что он их найдет!
