Как только Книжник открывал книгу, он чувствовал себя счастливым.

Или, по меньшей мере, ему было хорошо.

Он радовался, как ребенок.

Питал такую слабость.

Ему казалось, что кто-то думает, заботится о нем.

Словом, читая книгу, Книжник чувствовал себя любимым.

Книжник был довольно полным, довольно высоким, но вообще-то он терпеть не мог читать описания внешности, его интересовали только волосы героев.

А потому скажем только, что он, как большинство людей, носил ботинки, брюки, рубашку и пиджак.

Была у него также шляпа, обычно он держал ее на вешалке, а изредка надевал на голову.

Самым же интересным в Книжнике было то, что сам он походил на книгу. Казалось, у него была картонная обложка и множество страниц, на которых скрупулезно записывалась его жизнь, все крупные и мелкие события, не исключая средних. Вот только неизвестно было, сколько там уже исписано страниц и сколько оставалось исписать. Сам Книжник тоже этого не знал. Да и какая разница.

Еще в одном он был похож на книгу: все его чувства легко читались на лице. Не то он не умел скрывать их, не то не собирался.

И, наконец, последнее, что роднило его с книгами: он тоже никогда не покидал лавку.

Книжник никогда не покидал лавку, потому что лавка никогда не закрывалась, или наоборот: лавка никогда не закрывалась, потому что Книжник никогда ее не покидал.

Лавка Книжника была открыта день и ночь, круглый год, семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки, без выходных и перерывов и так далее.

Об этом лаконично сообщала надпись на дверях, которую он сделал прочной краской: «Открыто».

Такой он видел свою лавку — всегда открыто.

А вдруг кому-нибудь срочно понадобится книга и он окажется перед закрытой лавкой — такого Книжник допустить не мог.

Он отличался обостренным чувством ответственности.

И это была одна из причин, побудивших его открыть лавку.

Первое время он запирал лавку вечером, а сам сидел внутри и ждал, чтобы кому-нибудь срочно понадобилась книга. Тогда он распахнул бы дверь — вот получился бы сюрприз!

Но этот кто-нибудь никак не приходил. Что ж, Книжник взял краску и кисть, и лавка стала навсегда открытой.

Но несмотря на это Книжник все же спал. И спал довольно крепко — ведь сон необходим для человека, проводящего весь день за чтением. К тому же, как еще увидишь сны?

Почти что половину всего времени он спал — ночную половину. С последним посетителем он засыпал и с первым просыпался.

Когда в лавке никого не было и у Книжника оставались силы читать, он читал, уткнувшись в книгу. И так зачитывался, что иногда не слышал пудупудупуду над дверью.

— Добрый день… — произнесла молодая женщина. Она робко вошла в море книг и побрела, ища хозяина.

Услышав смятение в голосе, Книжник выскочил из-за конторки.

Женщина судорожно вздохнула и спросила, не может ли он ей помочь.

Книжник посмотрел ей в лицо — вылитая Дева Мария.

— Не знаю, — ответил он.

Женщина сочла ответ вполне любезным и сказала:

— Но можете хотя бы попытаться.

— Пожалуй.

Она искала книгу для матери, которая на самом деле была ей не матерью.

Книжник предложил ей Библию, она опешила, а он смутился — ну, просто у него не шло из головы, до чего она похожа на Деву Марию.

Женщина задрожала.

Чтоб ее успокоить, Книжник хотел положить руку ей на плечо и объяснить, что он не думал ничего такого, о чем говорится в книге, которую он предложил ей, но она оттолкнула его руку и зарыдала.

Она пробормотала, что никогда не стала бы так откровенно рассказывать ему о своей матери, если бы знала, какой он негодяй.

И выскочила вон.

Книжник был ошеломлен.

Ошеломлен и расстроен.

Он постоял, подумал, подошел к одной из полок и вынул толстый том — не мог же он держать у себя в лавке книгу, которая заставляет рыдать молодых женщин, чья мать не мать на самом деле.

И в тот же миг — пудупудупуду — Бог покинул лавочку.

Книжник не огорчился.

Не в первый раз такое было, и каждый раз Он очень скоро возвращался.

Лицо той женщины стояло у Книжника перед глазами, он злился на себя. Он вышел на порог, выглянул на улицу, но никого не увидел. Посмотрел на дверь бара напротив, немножко подождал — не там ли женщина. Но все напрасно.

Она ушла.

И если он увидит ее снова, то, вероятнее всего, не скоро, учитывая, сколько книжных лавок в городе.

Что ж, Книжник мысленно пожелал ей удачи и вернулся за свой столик.

В виде наказания он не позволил себе выпить чашку чая и снова погрузился в книгу.

Бесспорно, Книжник проводил за чтением больше времени, чем все его коллеги вместе взятые, поскольку у него имелось большое преимущество — он не испытывал желания писать.

Ни малейшего желания.

Не то чтобы ему такая мысль не приходила в голову — иной раз приходила, но долго не задерживалась. И Книжник тоже не задерживал ее.

Он увлекался только чтением.

Читал со страстью.

И никогда ничего не писал, за исключением названий трав на этикетках, которые наклеивал на банки, да адресов своих сестер и братьев на конвертах.

При всем при этом Книжник не осознавал, насколько отличается от всех.

Он искренне считал себя таким же, как все люди, во всяком случае, как все владельцы книжных лавок, что в его городе, по сути, было то же самое.

На сей раз Книжника оторвал от чтения стук шпилек по полу, его сопровождал, а вскоре перегнал аромат пиона.

Пошарив по углам, посетительница быстро нашла Книжника и спросила:

— Вы не могли бы мной заняться?

Книжник оглядел ее: красивые волосы, красивые глаза, все остальное не хуже — и ответил:

— С удовольствием.

Тогда и она оглядела Книжника, улыбнулась и сказала:

— Правда?

И они тут же занялись любовью, прислонившись к полке с русской классикой. Получилось отлично, ей было хорошо, ему тоже.

В лавку вошли несколько человек. Женщина поцеловала Книжника и ушла.

Пудупудупуду…

Книжник оглядел и этих новых посетителей, постоял в нерешительности. В идеальном мире, подумал он, все должны заниматься любовью со всеми.

Вздохнув, он все-таки вернулся на свое место за столиком.

Вести себя в книжной лавке, как в идеальном мире, подумал он, было бы страшно неудобно.

Сидя в кресле, Книжник следил за группкой посетителей.

Ей было трудно пробираться между стеллажей, проходы не были рассчитаны на пропускание больших и малых групп. Книжник не нарочно поставил стеллажи так тесно, но сейчас, глядя на группку, невольно подумал, что оно и неплохо.

Еще он невольно подумал о бывших друзьях и снова посмотрел на посетителей, они столпились меж двух стеллажей и шептались без умолку.

Он раскрыл было книгу, но при них не читалось.

И подмывало выкинуть их вон из лавки всех по одному, хотя бы для того, чтоб убедиться, что группу можно разделить на составные части, но Книжник овладел собой.

А группка с большим трудом протиснулась к столику.

Все загалдели разом, но слаженно, и Книжник понял, о чем они его спросили в один голос:

— Какую книгу у вас больше всего покупают?

Книжник посмотрел во все лица по очереди и встал с кресла.

Многоликая группа неловко двинулась за ним.

Книжник повел ее самыми узкими проходами, там, где обычно могли проскользнуть только дети; хоть стыдно, но приятно было слышать за спиной пыхтенье и шуршанье.