К сожалению, несколько лет назад Клифф отрубил «Фостер-Кам». Весть о сайте разошлась, и какое-то время трейдеры каждой конторы на Уолл-стрит устраивали конференц-звонки Клиффу домой, обычно делая ставки на то, после скольких звонков Фостер явится пред очи камеры. Все закончилось, когда спец по акциям «Голдман Сакс» подглядел, как прислуга Халеков читает «Космополитен» на их постели. И Клифф решил, что хорошего понемножку.

Полдень, а от Сэм ни слова.

Я прождал весь ленч. Вокруг разыгрывался обычный цирк. В фойе сбегались курьеры со всех кухонь Манхэттена. Наши ассистенты встречали их внизу и возвращались едва ли не с каждым блюдом, существующим под солнцем: пиццы с десятком начинок, гамбургеры с голубым сыром и тушеным луком, кудряшки картофеля фри, совсем раскисшие по пути, халапеньо-бурритос, огненные, как пожар пятой категории, крылышки-буффало с «Табаско», курочка генерала Цо, плавающая в кунжутном соусе мадам Чан, плоские хот-доги с тертым сыром, сандвичи с пряными чесночными тефтелями. Суши не заказал никто. Еда должна быть жирной. Еда должна быть калорийной.

Час пятнадцать, и по-прежнему ни слова.

К 2.30 дня ОФЛ разил пищевыми отходами. Жирные, прочесноченные объедки теперь коагулировали в открытых картонных коробках, громоздившихся в мусорных корзинах. Бесподобные блюда, протухающие прямо на глазах, пошли войной против человеческого обоняния. Вонь поднялась ошеломительная.

Я даже не притронулся к своему салату и все думал, стоит ли приступать. Мои раздумья прервала Энни.

– Гроув, Алекс Романов у тебя на второй линии.

Он-то с какой стати звонит?

Романов – не клиент. Мы время от времени встречались на вечеринках Чарли, но между нами не было ничего общего, кроме рынков. Когда они закрываются, я кручу педали; он же спаррингует в любительской лиге бокса. Или летает на дельтаплане. Или гоняет на своем «Порше» по трассе на Лонг-Айленде. Ради острых ощущений – что угодно. Но «следующий Уоррен Баффетт»{24}, как окрестил его «Бизнес уик», никогда мне не звонил.

– Гровер, Сэм попросила меня позвонить.

– Она в порядке?

– Она просто испереживалась, – негромким, но полным силы голосом ответил Романов. – Она у родителей. И да, она в порядке, Гровер.

– Меня до сих пор тошнит при мысли о случившемся.

– Как и всех нас, Гровер.

Меня корежит, когда меня называют полным именем, особенно три раза на три фразы. Еще и снисходительно. Впрочем, выговаривать следующему Уоррену Баффетту сейчас не время.

– Я пытался дозвониться до Сэм с субботы.

– Она мне сказала. Потому и звоню. Служба начинается в храме Святого Иосифа в среду в десять. Ну, я поскакал.

– Я приду, – ответил я гудкам в трубке. Несмотря на мою досаду по поводу «Гровера» три раза подряд, я был рад, что Романов позвонил. Сэм в порядке.

В 3.35 дня я подвел черту. Промышленный индекс Доу-Джонса неуклонно падал с самого открытия. Опустился до 87 пунктов, прежде всего из-за одной из фармацевтических компаний, прекратившей разработку многообещающего лекарства. Мои портфели, набитые медицинскими акциями, понесли ущерб. Но мне было по барабану. Моя голова была вне игры, картины гибели Чарли по-прежнему стояли у меня перед глазами.

По пути я услышал, как Пэтти добивает клиента.

– Бобби, слушай меня. «Ай-би-эм». Слышал такое название? «Ай-би-эм» выставили на торги. На торги, Бобби, на торги. – Она грохнула кулаком по столу и тут же яростно затрясла этой рукой. – Такой выгоды ты не получишь даже в «Файленс Бэйсмент»{25}.

Слишком назойливо, подумал я. Не мой стиль.

Неусыпно бдительная Пэтти углядела, что я ухожу до закрытия рынка, и разыграла целое представление, поглядев на часы. Потом прикрыла трубку ладонью и заорала на весь ОФЛ:

– Спасибо, что зашел, О’Рурк!

Чего ей неймется?

Внимание Пэтти заставило меня насторожиться. Вообще-то обычно мы с ней не разговариваем. Она, как и я, топ-продюсер. Как и я, она один из главных источников прибыли в нашем отделе – хотя и не самый крупный. Я по-прежнему ее делаю. Наверное, это злит ее до усрачки.

Наплевать. Мы сосредотачиваемся на бизнесе и избегаем отвлекающих факторов, а уж Гершон своей настырностью вошла в легенды ОФЛ. Она всегда говорила молодым фондовым брокерам: «Тут как в гольфе. Этот бизнес – не командный спорт». Но при этом Пэтти завязала беседу утром. Теперь она отрывается от клиента, чтобы снова высказаться. Топ-продюсеры так не поступают.

Я с улыбкой показал леди Золотой Рыбке большой палец и направился к лифтам.

Последнее, что я расслышал в тот день среди гомона, был Каспер. Он снова усердно трудился.

Клац. Клац. Клац.

В среду заупокойные службы провел монсиньор Бэрд – сперва в церкви Святого Иосифа в Гринвич-Виллидж, а затем на кладбище Вудлон в Бронксе. Порой мне казалось, что Чарли относится к своему приходскому священнику малость чересчур нечестиво. Обыгрывая фамилию, называл его «Бёрд», то бишь «птичка», да и салют одним пальцем, на нью-йоркском диалекте именуемый «показать птичку», отнюдь не самое достойное сравнение для святого отца. Но уж таков был Чарли.

Монсиньор Бэрд эти прегрешения проглядел.

– Чарли Келемен давал больше, нежели имел, – сказал он заплаканной конгрегации под священными сводами храма. Похвалы хлынули из его уст непрестанным потоком, панегирик изливался, как грошовый роман из-под пера Горацио Элджера{26}.

И отнюдь не без оснований. Чарли одолевал любые бедствия. Когда ему было три года, отец бросил семью ради шалашовки по кличке Джейн-Джекпот. Его мать умерла пару лет спустя, оставив его на руках у замшелой тетки. Тощий мальчонка с кудрявыми каштановыми волосами и большими белыми зубами каким-то образом наскреб достаточно денег для посещения Провиденс-колледжа. И окончил его с отличием.

Вскоре по возвращении академической шапочки и мантии в альма-матер Чарли приняли на работу в «Барклайс Банк». Тогда он уже стал дородным юношей. Хорошая новость: во время стажировки он познакомился с Сэм. Плохая новость: банковское дело оказалось уж чересчур кхы-кхы. Тогда-то Чарли и учредил «Келемен Груп» – управляющую финансовую компанию, вкладывавшую средства в хедж-фонды.

Бизнес пошел на ура. Благодаря своей филантропической щедрости Чарли свел знакомство с десятками толстосумов. Вдобавок он обладал сверхъестественным рыночным чутьем, этаким личным «ЛоДжеком», выявлявшим лохотронщиков среди хедж-фондов. Совокупляя богатых инвесторов со своим портфелем талантливых финансовых менеджеров, Чарли никогда не оглядывался. И становился богаче и жирнее с каждым днем.

На какую-то минуту посреди панегирика монсиньор Бэрд вдруг заговорил как балаганный зазывала, а не католический священнослужитель.

– В прошлую пятницу нам нанесли удар под дых, – сетовал он. – Чарли Келемен преподал нам один из величайших уроков в жизни.

Разумеется, благочинный отец подразумевал преуспеяние, сопровождавшее самозабвенный альтруизм Чарли. Мой лучший друг неизменно раскошеливался на помощь больным, нуждающимся и психически неуравновешенным.

А может, монсиньор Бэрд разогревал скорбящих к появлению блюд для пожертвований. В церкви нас насчитывалось свыше 250 душ банкиров, хеджи и рекламщиков с Мэдисон-авеню{27}. Алекс Романов, которого Чарли прозвал Русским Маньяком, а вовсе не следующим Уорреном Баффеттом, занял ту же скамью, что и мы с Энни. Пришли погоревать и Бетти Мастерс со Сьюзен Торп. Как и Кранч, прибывший вместе с парикмахерами из всех трех своих салонов. Блюда для лепты в пользу Святого Иосифа сулили превосходные сборы любому взалкавшему падре.

Блеск богатства – это одно. Надломленные души – совсем другое. Среди скорбящих были разведенные супруги, переживающие предательство, вдовы, дрейфующие в собственных морях отчаянного одиночества. Один взвинченный инет-банкир, недавно выхолощенный уведомлением об увольнении, трясся из-за перспективы больше никогда не увидеть семизначных чисел. Чарли Келемен – опекун, защитник, надежа обездоленных – спас десятки психически поколебавшихся. Его друзья, в свою очередь, принимая его щедрость, вовлекались в его дружескую когорту. А теперь, лишившись вожака, они казались потрясенными и обессиленными.