Простились вовремя. Едва Морозов вернулся к Петрову, который уже приготовился к выходу, как в дверях выросла длинная фигура начальника.

— Задержался ты, агроном, — сказал он, осматриваясь по сторонам. Барак как-то притих. — Ну что? Потопали?

— Петров очень слабый, пока растормошил его, пока помог одеться… С одной-то рукой не очень…

— Такие вещи, как руки, терять не положено. — И хохотнул: — Новые не вырастают. Готов к походу?

Втроем они вышли за вахту, спустились вниз. Восемь инвалидов неторопливо, как во сне, грузили дукчанские машины. Шоферы, увидев начальство, тоже взялись за вилы. Прошли мимо на остров, куда был сделан пешеходный мостик. Сергей подобрал у конюшни лопату и теперь рыл пробный шурф. Показал Петрову и начальнику отвесную стенку:

— Видите темный слой? Это природный гумус из наилка. Самый плодородный слой. А глубже песок, так? Пахать поле вряд ли надо, чтобы не выворачивать песок наружу. Раскорчуйте гнезда тальника, сровняйте поверхность и возите перегной лошадьми, один воз на десять квадратных метров. Это хорошая доза. Вы, Павел Петрович, с разрешения майора и с его письмом приезжайте в Дукчу, возьмете культиватор, у нас есть списанные, за день-два отремонтируйте. Впрягайте три-четыре коня, за пару дней прорыхлите культиватором вдоль и поперек для начала гектар или два, лопатами сделайте гребни, обязательно с юга на север. А потом к нам с письмом за рассадой. Семена моркови, редиса, свеклы тоже можно получить в совхозе. Успеете посеять, если не все десять гектаров, так половину и то хорошо. Я подъеду, как будет время.

— Будем рады, — сказал майор и откинул голову. — Тебе все понятно, Петров?

— Так точно, гражданин начальник! Могу подбирать звено? Человек десять?

— Да хотя бы и сто! А ты, Морозов, приезжай, не будем терять связи, раз полезны друг другу, так?

— Пока наши машины сюда ходят, это не трудно. Письмо пишите на имя директора совхоза Бабичева, или главному агроному Пышкину.

— Запоминай, Петров. Напишешь сегодня же. Пошлю человека за семенами, чтобы не терять дня.

— Петрову пропуск нужен, — напомнил Сергей. — И всему звену. Лучше, если они шалаш себе поставят на лето, чтобы оберегать поле.

— Будет пропуск, если постараются. Свой огород, как же!

Майор был необычайно доволен. Все так просто и несложно, никаких хлопот для него! А приедет начальство, можно показать сделанное и заслужить похвалу. Колыма, а они с овощами! И не возникло у него горечи, что до сих пор не додумались до такого простого дела. Ведь тысячи людей, сколько из них могли бы поработать на земле, да получить в обед хоть две редиски!

В хорошем настроении пребывал и Морозов. Его друг Черемных получит пропуск — это раз. Навоз — бесценнейшее средство для урожая на Колыме пойдет в совхоз и будет идти, пока майор не хватится и не наложит запрета: себе нужней…

Спустя два часа Сергей докладывал Пышкину о первых десятках тонн конского навоза, получил «добро» на продажу семян инвалидному городку и не удержался высказаться по поводу «дубовых» руководителей, которые не используют возможности огородничества на Колыме. Что эти пять совхозов, когда можно иметь сотню подсобных хозяйств везде, где имеются лошади или коровы!

Сергей, не дожидаясь попутки, ушел на Дальнее поле. Шел и перечислял, что надо сделать для посадки капусты, для разделки целины. Его приятно удивил Любимов, который уже кое-что сделал. Наладил две конные сеялки и без агронома закончил посев столовой свеклы и моркови, а тракторист нарезал на трети пашни гребни под капусту. Хоть завтра начинай, были бы люди.

Стояла ветреная и мокрая погода, по распадку со стороны моря низко бежали рваные облака, из них временами сыпался мелкий и холодный дождь, все на земле потемнело, обрело старческую, немилую окраску. Тоже весна называется…

Пышкин сказал, что пора посадки наступит, как подтянется рассада в парниках. Она, как видел Сергей, была уже «на выходе», рамы открыты, зеленый лист кое-где выпирал выше сруба.

Раз такое дело, то надо поторопить главного, погода для посадки самая благоприятная. С этой мыслью Сергей с первой попутной машиной из-под навоза отправился на усадьбу совхоза.

Появление Морозова в теплице обрадовало старика.

— Загордился, забыл свой дом, — с притворной строгостью пробурчал Василий Васильевич. — Говорят, ты уже консультант? Не рано ли?

— Да они там ни в зуб ногой! — засмеялся Сергей. — Земля под боком добрая, тысячи людей в лагере, коней два десятка и до сих пор не могли сообразить, что можно иметь свои овощи! Тоже хозяева. Навоз отдают нам, мне стыдно брать, но ведь и нам требуется, вон какая землица получилась на целине! Под капусту пойдет.

— Это же тюрьма, милый, а не колхоз или совхоз. Тюрьма! За что начальству платят? За охрану, за страх, за голод, за то, чтобы в будущем никто из выживших и потомков их и не пикнул против указаний, какие они дикие не будь, эти указания. А ты нашел святую простоту, своего майора, и забил ему памарки огородом. Ведь ждет, поди, награды: вот придумал, как лучше кормить лагерников! Вдруг поймет, что сделал святое дело, что ты подтолкнул его на добро. Успеха вам с этим майором и да благословит вас Господь! Пошли в нашу комору, свежими щами угощу.

Они обедали, Сергей рассказывал, как встретил Черемных и Петрова, начал было показывать, каков тамошний майор с подвижной головой, по положению которой можно определять его настроение. Но тут явился посыльный:

— Морозова — к начальнику совхоза! Быстро! Весь совхоз обегал…

Сергей побледнел, глаза его испуганно вспыхнули.

— Вот видишь, — ласково заметил Кузьменко, — и в тебе уже страх сидит. Ничего дурного не сделал, а страшишься. Когда во власти страха, тогда серьезной работой не занимаются, не получится. Гаснет доброе. Иди спокойно.

У Бабичева сидел главный агроном. Расспросил о 23-м километре, переглянулся с Бабичевым и сказал:

— Придется пока отказаться от поездок, Морозов. Хоть и приятно, но… Не сегодня, так завтра в Дукчу прибывает большой женский этап. Они не на день, не на два, а надолго, кажется. Поручаем принять и распорядиться. Надо заранее подготовиться. Пусть этапные сажают капусту.

— К посадке мы готовы. Давайте распоряжение о выборке рассады.

— Уже, уже. Ты поезжай на место и еще раз проверь, есть ли фронт работ. Если ночью привезут, то утром — за работу.

— Так сразу? — не удержался Морозов.

— Режим устанавливаем не мы, а Севвостлаг, — напомнил Бабичев.

В семь утра темная и длинная колонна показалась на дороге. Женщины шли тихо, обходя лужи и грязь, охранники уже перестали подгонять и орать. Бесполезно. Когда сгрудились у избушки, Морозов сказал:

— Отдохните с дороги. Вот брезент. В котле кипяток.

— Сто сорок три, — раздраженно выпалил начальник конвоя. — Тянулись как на кладбище. — И отвернулся, будто от грешного.

Здесь был очень разный народ, молодые и старые, седые, болезненные, задирчивые и любопытные, ко всему безучастные, в разномастной одежде, не с колымского склада.

Когда Любимов спросил, откуда прибыли, разноголосо ответили:

— Из Ярославского политизолятора…

— Из Владимирской тюрьмы…

— Из «Крестов»…

— Из Смоленска, Казани, Орла, Вильнюса…

Слышалась и нерусская речь: украинская, польская с шипящими окончаниями, кажется, румынская, окающая северо-русская, немецкая, латышская.

Пожилая брюнетка не без вызова сказала:

— Семьи «врагов народа» и перебежчики из-за рубежа. Уголовных нет.

Из всего этапа только четверо оказались крестьянками. Любимов назначил их звеньевыми и разделил на бригады остальных.

Когда привезли рассаду, работа началась недружно, кое-как, некоторые украдкой ели горьковатые капустные листочки. Что можно поделать? Люди из тюрем, пересылок, из пароходных трюмов, по многу месяцев на перловой каше, изголодались по зеленым овощам, им и молодая рассада в радость. Этот городской народ едва ли когда имел дело с землей и растениями, женщины быстро уставали кланяться земле и садились прямо на гребни, чтобы переждать боль в пояснице.