Послание Петра Константинопольскому патриарху Иеремии III (1715–1726) содержит греческий перевод манифеста от 25 января 1721 г. со значительными изменениями в тексте. В начале манифеста критические замечания против патриаршей системы заменены словами: «По многому здравому разсуждению и совету как с духовными, так и мирскими чинами государства Нашего, заблагорассудили уставить со властию равнопатриаршескою Духовный Синод, то есть высшее Духовное соборное правительство, для управления Всероссийския государства Нашего Церкви, из достойных духовных особ, как архиереов, так и киновиархов, число довольное». В следующем предложении слово «коллегия» переведено греческим словом «синод», что придает тексту двусмысленность. Конец же манифеста и вовсе другой: «Оному же Духовному Святейшему Синоду определили Мы чрез учиненную инструкцию (подразумевается «Духовный регламент». — И. С.), дабы святую Церковь управляли во всем по догматам святыя православныя кафолическия Церкви греческаго исповедания неотменно, и оныя догматы имели бы за правило непогрешимое своего правления, в чем оные (т. е. члены Синода. — И. С.) и присягою в святей соборной церкви, целованием святаго креста и подписанием саморучным себя обязали. И уповаем, что Ваше Всесвятейшество, яко первый архиерей православныя кафолическия Восточныя Церкви, сие Наше учреждение и сочинение Духовнаго Синода за благо признати изволите, и о том прочим блаженнейшим, Александрийскому, Антиохийскому и Иерусалимскому, патриархом сообщение учините». В заключение говорится, что Святейший Синод будет и впредь держать связь с патриархами по церковным вопросам, после чего Петр добавляет: «В требованиях Ваших всякое снисхождение оказывать обещаем». Эта фраза есть дипломатический намек на то, что патриархи могут и в будущем обращаться к царю за субсидиями, которые они до сих пор получали из Москвы [196].
Эта грамота, отправленная в Константинополь уже 30 сентября 1721 г., говорит историку чрезвычайно много. Отсутствие церковно–политического (канонического) обоснования церковной реформы показывает прежде всего, что Петр и Феофан, который, без сомнения, и составил эту грамоту, отдавали себе ясный отчет в том, что никаких канонических оснований у реформы и нет. Изменения в тексте манифеста не оставляют сомнений, что патриарх был информирован не просто неточно, а совершенно не верно. Послание представляет дело так, словно речь шла о замене патриарха Синодом, обладающим теми же полномочиями. Лишь вскользь упоминается о некоей «инструкции», но патриарху не сообщается, что под ней имеется в виду столь далеко идущий документ, как «Духовный регламент». Ни слова не говорится и о включении Святейшего Синода (Духовной коллегии) в коллегиальную систему государственного управления, о подчинении Церкви воле монарха и о контроле государства над Церковью.
В первом ответном послании от 12 февраля 1722 г. патриарх поздравлял императора с победой над шведами и высказывал надежду, что дело разрешится успешно, как только удастся связаться с другими патриархами. 23 сентября 1723 г. император получил долгожданный ответ от Константинопольского и Антиохийского патриархов. Патриархи объявляли, что «Синод в Российском святом великом царстве есть и нарицается нашею во Христе братиею святою и Священным Синодом от всех благочестивых и православных христиан священных, и людей начальствующих и подначальных, и от всякого лица сановитого и имеет позволение совершати, елика четыре апостольскии святейшии престолы, наставляет же, увещевает и уставляет, да хранит и содержит непоползновенные обычаи и правила священных Вселенских седми Соборов и иная, елико Восточная святая Церковь содержит, и пребывает во всех весь непоползновенно, Божия же благодать и молитва и благословение нашей мерности да будет с Вами. 23 сентября 1723». В дополнительном послании патриарха Иеремии Святейшему Синоду сообщается о недавней кончине Александрийского патриарха и о тяжкой болезни патриарха Иерусалимского и высказывается заверение, что подтвердительные грамоты обоих этих патриархов прибудут позднее. Таким образом, желание Петра получить санкцию своей реформе исполнилось. Готовность Константинопольского и Антиохийского патриархов пойти на уступки в отношении неканонических действий императора объясняется не только тем перетолкованием сути дела, которое имело место в грамоте Петра, но и зависимостью находившихся под турецким владычеством патриархов от русских субсидий [197].
в) Итак, Святейший Правительствующий Синод, поставленный во главе управления Русской Церковью, должен был отныне руководствоваться в своей деятельности «Духовным регламентом».
«Духовный регламент» делится на три части, которые подразделяются на «пункты», содержащие то законодательные распоряжения, то комментарии и экскурсы составителя. Они дают представление о взглядах Феофана (или Петра) по тому или иному вопросу церковного управления, поэтому «Духовный регламент» является для нас не только памятником церковного законодательства, но и источником для суждения о воззрениях Феофана и отчасти — Петра.
Прежде всего подчеркивается значение «Регламента» как закона: «Регламент, или Устав духовный, по которому оная (т. е. Духовная коллегия. — Ред.) знать долженства своя и всех духовных чинов, також и мирских лиц, поелику оныя управлению духовному подлежат, и при том в отправлении дел своих поступать имеет». По сравнению с этой несколько расплывчатой характеристикой законодательного значения «Регламента» в манифесте от 25 января 1721 г. сказано прямо, что Духовная коллегия «имеет всякия духовныя дела во Всероссийской Церкви управлять». Следовательно, манифест представляет собой в известной степени часть «Регламента», почему и печатался всегда с ним вместе. Первую часть «Регламента» Феофан озаглавил: «Что есть Духовное коллегиум, и каковыя суть важныя вины таковаго правления». Наряду с «Регламентом», по уверению Феофана, сохраняют силу неизменно и в полном объеме канонические правила и установления: «А управления основание, то есть закон Божий, в Священном Писании предложенный, тако ж и каноны, или правила соборныя святых отец, и устави гражданския, слову Божию согласныя, собственной себе книги требуют, а зде не вмещаются». Затем следует определение Духовной коллегии: «Коллегиум правительское не что иное есть, токмо правительское собрание, когда дела некия собственныя не единому лицу, но многим, к тому угодным и от высочайшей власти учрежденным, подлежат к управлению» [198]. Здесь Феофан указывает на то, что Духовная коллегия учреждена монархом. По определению Феофана, следует различать между коллегиями «единовременными» и «всегдашними». К первым относятся, например, «церковные Синоды», к последним — «церковный синедрион» или «гражданский суд ареопагитов в Афинах», а также петровские коллегии, основанные ради блага государства. «А яко христианский государь, правоверия же и всякаго в Церкви святей благочиния блюститель (эта формула была включена в XIX в. в Основные законы Российской империи. — И. С.), посмотрев и на духовныя нужды и всякаго лучшаго управления оных возжелав, благоволил уставити и Духовное коллегиум, которое бы прилежно и неустанно наблюдало, еже на пользу Церкви, да вся по чину бывают и да не будут нестроения, еже есть желание апостола, или паче Самаго Бога благоволение». Поэтому «да не возомнит же кто, что сие управление не угодно и лучше бы единому лицу дела духовныя всего общества правити». Феофан приводит девять «вин» тому, что «это правление соборное всегдашнее совершеннейшее есть и лучшее, нежели единоличное правительство, наипаче же в государстве монаршеском, яковое есть наше Российское».
Первая «вина» есть практическое соображение: «что един не постигнет, то постигнет другий». Вторая «вина» состоит в том, что коллегиальное суждение имеет больший авторитет: «понеже вящше ко уверению и повиновению преклоняет приговор соборный, нежели единоличный указ». В–третьих, «коллегия правительская под державным монархом есть и от монарха установлена»; отсюда ясно, что «коллегия не есть некая фракция (т. е. группа, партия. — И. С.), тайным на интерес свой союзом сложившаяся, но на добро общее, повелением самодержца, и его ж с прочими рассмотрением собранныя лица». В–четвертых, при коллегиальной системе правления смерть не приводит к приостановке дел, которые продолжаются «непресекомым течением». В–пятых, в коллегии нет места «пристрастию, коварству, лихоимному суду». Далее, преимущество коллегии состоит в том, что «отнюдь не возможно тайно всем (т. е. членам коллегии. — И. С.) слагатися». Здесь сквозит недоверие Петра по отношению к оппозиционно настроенному духовенству: «Епископы, архимандриты, игумены и от властей белаго священства, воистину не видать здесь, как таковыя друг другу и открывать дерзнут коварное некое умышление, не только что согласитися на неправость». Поэтому здесь, в коллегии, нет и «сильных», которые на прочих влияют, и, как говорится в шестой «вине», «коллегия свободнейший дух в себе имеет к правосудию».
