У бэлмаырцев вошло в обычай собирать на проведение июльского праздника деньги. На эти средства они арендовали небольшой участок рисового поля. Из урожая риса стряпали чальток, гнали самогон. А часть риса продавали и на вырученные деньги покупали необходимые для устройства лесной трапезы продукты.

После того как для Лесного духа, Духа дома и Духа земли были накрыты отдельные столы, руководитель церемониала бормотал заклинания, принимал от главы каждого хозяйства белую бумагу (предполагалось, что на ней невидимо воплощены пожелания подателей) и сжигал ее на огне.

Люди верили, что тому, чья просьба будет благосклонно принята духом, должно выпасть в этом году большое счастье.

Лесного духа боялись. Если в деревне случалось какое-нибудь несчастье, крестьяне объясняли это тем, что в прошлом году они не угодили Лесному духу и он в отместку наслал на них беду. Чтобы отвести новые несчастья, крестьяне вновь поднимались на Северную сопку и всячески старались ублаготворить Лесного духа.

Даже среди темных, забитых крестьян Ко Бен Сан отличался своей суеверностью. Он верил, что там, где не можешь справиться сам, помогут духи. Нужно только уметь попросить их…

И сейчас, обуреваемый лютой ненавистью к Куак Ба Ви и ко всему, что принесла с собой новая жизнь, Ко Бен Сан решил прибегнуть к помощи духов.

К чхисентхо и среди бела дня не всякий рискнул бы подняться один: такое уж это было глухое, гиблое место. Но чувство злобы и мести пересилило в Ко Бен Сане страх, и под покровом темноты он пробрался к лиственнице.

Он зажег свечу и укрепил ее на камне. Достав из корытца, которое он захватил из дома, закуску и сури и разложив их перед собой, Ко Бен Сан, благоговейно потирая ладонь о ладонь, приступил к молитве.

— О, святейший Лесной дух, вершащий судьбы нашей деревни, оберегающий жизнь жалких, глупых людишек! Один из твоих неразумных слуг, о святейший Лесной дух, пришел к тебе с низким земным поклоном. Припадая к твоим стопам, я прошу у тебя всемилостивейшей помощи! Тебе, святейший, самому, наверно, известно, что для нашей горной деревни частые дожди — хуже засухи. Чтобы суходольные поля дали богатый урожай, нужна сухая погода. Засуха, правда, грозит посевам риса, но ведь у нас испокон веков преобладают суходольные поля, а не поливные! Это распроклятый, неблагодарный Куак Ба Ви ввел новую моду и, нарушив извечные порядки здешних мест, поднял низину, засеял ее рисом. И, рассердившись, Дух четырех морей обрушил на нашу землю столь бедственные для нас обильные дожди! Молю тебя, святейший Лесной дух, посоветуйся с Духом четырех морей, уговори его сменить гнев на милость, а дождь — на засуху! Пусть низина, поднятая Куак Ба Ви, сгорит дотла, но зато мы спасем свои посевы!

И еще одна… еще одна совсем маленькая-маленькая просьба. Не поможешь ли ты мне, святейший дух, вернуть отобранную у меня землю? Уж я бы тебя тогда отблагодарил, так отблагодарил! А пока не обижайся, что угощение мое скудно, прими его как щедрое…

Ко Бен Сан, закатив глаза под лоб и усердно потирая ладонь о ладонь, отвесил три глубоких поклона и при каждом поклоне касался носом сырой земли.

Вдруг он услышал… нет, скорее сердцем почувствовал приближение Лесного духа!

— Твоя верность заслуживает внимания! — раздалось откуда-то из-за кустов.

Ошеломленный Ко Бен Сан начал кланяться часто, часто.

— Я поговорю с Духом четырех морей. Он не оставит тебя в обиде. Как же мне не знать, что в ваших краях сухая погода полезнее дождя! Только запомни, что и у нас теперь Демократия, и духи все важные вопросы решают совместно.

— Ах, святейший дух, и вас не обошла Демократия? — удивленно вскричал Ко Бен Сан и надолго застыл в низком земном поклоне.

— Да, ты правильно меня понял.

— И, все-таки, — на лице Ко Бен Сана появилась подобострастная улыбка, — если ты чего-нибудь сильно захочешь, все будет по-твоему! Ведь ты самый могущественный из духов!

— Пожалуй, что так, — уклончиво ответил дух, и вдруг в голосе его зазвенели грозные нотки. — Но где твоя верность? Что это за угощение ты мне подсунул? Какие-то скудные объедки!

— Премного виноват! — Ко Бен Сан весь сжался и мелко-мелко задрожал. — Уж ты прости своего неразумного слугу. Молю тебя: прими мой скудный дар как обильный!

— Я не могу принять эту нищенскую подачку. Я вижу — жадности в твоем сердце больше, чем верности.

— А-и-го, святейший Лесной дух! — взмолился Ко Бен Сан и, не выдержав, всхлипнул. — Прошу: пощади меня, прими мое приношение!

— Нет, — вздохнул дух, — не могу!

— А-и-го!.. Что же мне теперь делать, святейший дух? — чуть не плача, причитал Ко Бен Сан. — Пусть сегодня у тебя скудная трапеза, но ведь будут и другие ночи… Твой жалкий раб еще не раз посетит тебя! Будь милостив, не откажи в моей просьбе!

— Ладно, — смягчился дух. — На первый раз прощаю. Но чтоб больше этого не было!.. Ты должен обязательно прийти сюда с новым приношением!

— Ну, конечно! Конечно! Как же твой глупый слуга может ослушаться мудрого приказания? Он придет! Непременно придет!

Обрадованный счастливым исходом дела, Ко Бен Сан проворно наполнил стопку сури и в благодарном поклоне ударился лбом о землю. Потом, чтобы дать духу возможность угоститься вволю, он отошел в сторону, в темноту, обливаясь от страха холодным потом.

Через несколько минут, предупреждающе покашляв, Ко Бен Сан возвратился к чхисентхо. Он сразу увидел, что дух принял его угощение. Ко Бен Сан хорошо помнил, что наполнил стопку до краев, а сейчас сури в стопке заметно уменьшилось.

Ко Бен Сан несколько раз с благоговением поклонился, торопливо собрал посуду и начал спускаться с сопки.

В его разгоряченном мозгу роились злорадные мысли. Он, весело покрякивая от удовольствия, громко говорил с собой и грозил кулаком в ночную тьму.

— Я тебе еще покажу, Куак Ба Ви! Целина ваша высохнет, солнце выжжет твой рис, и тогда мы посмотрим, будешь ли ты попрежнему задирать нос! Если уж сам Лесной дух пообещал за меня заступиться, то Дух четырех морей и подавно не посмеет его ослушаться!

Вот уж целый месяц прошел с тех пор, как мать Сун И слегла в постель. За эти дни она успела переворошить в своей памяти все, что случилось с ней в последнее время. И о чем бы она ни вспоминала, ею начинала овладевать тупая злоба. Подняться бы сейчас на ноги, пойти к Сун Ок, отругать ее последними словами и оттузить так, чтобы она и встать не смогла! Но за спиной Сун Ок стоял Куак Ба Ви. Не только Куак Ба Ви — вся деревня! Да и права ли она, мать Сун И? Как бы все это не вышло ей боком. Как бы Сун Ок еще раз всенародно не осрамила ее!

Мать Сун И терзали сомнения. Сколько она ни думала, ни к какому решению прийти не могла. Сердце ее ныло от тяжкой обиды, но ей оставалось лишь горестно сетовать на себя и на других. Кому она может высказать все, что наболело на душе, от кого она может услышать слово участия? Никому и ни от кого. Одна она одинешенька на белом свете!

Порой, правда, приходила ей в голову такая мысль: а что если взять да встряхнуться, встать, как ни в чем не бывало, и выйти на люди?.. Ведь она ничем не больна, а вот уже целый месяц попусту валяется в постели!

Но ведь ее достоинство растоптано! И кем? Какой-то Тен Сун Ок, бывшей содержанкой, которую прежде и за человека-то не считали! Если бы матери Сун И пощечину нанесла рука в серебряных перстнях, ну тогда куда ни шло! Но потерпеть срам от Сун Ок, это уже слишком! Это тяжелый удар по ее самолюбию! Как она после этого взглянет людям в глаза?

А дни все шли, и с каждым днем мать Сун И злилась все пуще, страдала все горше. Она потеряла аппетит, по ночам ее мучила бессонница. И какая только чепуха ни лезла ей в голову! Она поняла, что если так будет продолжаться и дальше, то кончится, чего доброго, тем, что она сойдет с ума.

Однажды, очнувшись от своих невеселых мыслей, мать Сун И вспомнила вдруг о чудодейственной силе Лесного духа. Наконец-то она нашла выход! Лесной дух не может не понять ее… Нужно только помолиться ему поусердней, и он даст ей разумный совет. Мать Сун И словно ожила. Вот глупая! Давно бы ей вспомнить о Лесном духе, от которого зависит судьба здешнего края, который оберегает людей от болезней, несчастий и бед! Уж он-то поможет ей! Словно утопающий за соломинку, ухватилась она за эту мысль. В ней она увидела свое спасение.