– Вот раньше другое дело было – родителей уважали, боялись, слово против не могли сказать. Взрослые авторитетом были. На них глаза не поднимали, шмыгали серыми мышками. А сейчас? Все свободные стали. Взрослых не замечаем, не уважаем, советов не слушаем. А что плохого я говорю? Что? Я жизнь прожила – тебе столько не набрать. Слушала бы! Нет, двери закрываем, отворачиваемся. И что из этого выйдет? Все ходят по одним дорожкам, одни шишки набивают. Ну набьешь ты свои шишки? Легче не станет? А так – обойти можно, подготовиться. Все жить веселее. Нет, все по-своему, все супротив.

Агата застонала, пряча голову под подушку. От матери она никогда не избавится. Ее голос. Он все звучал и звучал в ушах. С ним хотелось спорить, убеждать, доказывать свою правоту.

– Вы-то какими были в пятнадцать лет? – шептала она, роняя подушку на пол. – Тихими и послушными? Сами были черт знает какими, а нас заставляете быть такими, как вы сейчас!

Агата свешивалась с кровати и тупо смотрела на завалившийся за комод носок. Черный. Кто это у нее тут был? Все-таки она покрылась холодным потом, прежде чем вспомнила, что это Емеля. Представилось, как он бредет одинокий, через снега и метели. Ботинок на одной ноге шлепает – потому что без носка не держится.

Агата отбросила носок в сторону. Но он приземлился рядом с кроватью.

Утром на душе обнаружилось странное спокойствие. Матери не было, но это уже было и не важно.

Агата сделала себе чай, открыла банку варенья. В жизни не ела варенья, а сейчас оно показалось даже вкусным. Тщательно вымыла лицо, почистила ногти.

«Тик-так, тик-так, теперь все так», – пропели часы. Агата положила навязчиво-белый циферблат лицом вниз и вышла из маминой комнаты. Все равно мать первая сломается и прибежит. Агата сильнее. И потом – она дома.

Стрельцовские листки сунула в сумку – разочек посмотрела, перед уроками можно будет еще глянуть. Ничего сложного в школе не проходили. Одно и то же повторяли.

Наступив на черный носок, вспомнила про Емельянова. Позвонила ему. Но абонент оказался не абонент. Деньги у будущего Асанжа кончились.

Уроки текли вяло. Стрельцов после вчерашнего объяснения не подходил. Дарья Викторовна с нравоучениями не приставала. Трубач уже не так демонстративно обнимал Смолову, да и сама Анька как-то подувяла – Васёк замучает кого угодно.

Агата вертела в руках телефон. На нем был неотвеченный номер. Незнакомый набор цифр. Кто бы это мог быть? Может, мама звонит? Хочет, чтобы Агата не догадалась, что это она.

– Варнаева! Тебя к директору!

Агата вскинула глаза. Кто это сказал?

– Ну вот, допрыгалась, – грустно вздохнула Дарья Викторовна.

– С вещичками на выход, – проблеял Трубач.

– Утро стрелецкой казни! – являл свою культурную подкованность Волков.

– Хочешь, я с тобой схожу? – предложил Стрельцов.

Этого уже Агата выдержать не могла. Она подхватила сумку и выбежала из кабинета. Что ей директор! Подумаешь! Не пойдет она к нему.

Но она шла. Распахнутая дверь приемной. Стол секретаря, сильно высветленной рыхлой женщины. Налево дверь бухгалтерии. И за этой дверью, еще около одного стола…

– Серафима?

– Варнаева? – оторвалась от компьютера секретарша. – К тебе пришли.

День заметно взбодрился.

– О! Инопланетяне наступают! Ты чего здесь?

Эльф была все в том же светлом пальто. Из-под него так же выглядывала юбка. Те же ботинки с загнутыми носками. Пушистые волосы, а над башкой нимб. Еще она нежно улыбалась. Как вчера. Являя явную радость встрече.

В первую секунду Агата решила, что у нее галлюцинации. Что она начинает видеть то, чего нет. Но Серафима была, стояла ровным столбиком, как и вчера на бульваре. Плечи расправлены. Как будто сейчас шевельнется, выпрастывая из-под пальто крылья, и полетит.

– Идите разговаривать в коридор, – категорично заявила секретарь.

Не чувствуя под собой ног, Агата вышла из приемной. Серафима покорно шла следом. В голове была путаница. Агата еще не избавилась от мысли, что ее собираются наказывать, что сейчас поднимется шум, – а тут такое…

– А ты чего пришла?

Серафима смотрелась инородным телом среди мелькающих лиц, рук, затылков.

Эльф подался вперед, но Агата выставила руку.

– Ты погоди, – попятилась она. – Я могу не понять. – И тут в голове родилась гениальная идея. – Сейчас метнусь за специалистом! Постоять на месте сможешь? Ага? Я сейчас вернусь! Ты стой здесь. А я туда, – Агата стала показывать руками, боясь, что эльф не понимает слов, – и сразу сюда. Да? Туда и сюда. Приду с хорошим человеком. А ты стой. Тут стой. Ага? Я мигом. Очень быстро. Туда и сюда. Перемена еще не кончилась.

Стрельцов не спешил. Он являл собой весьма уверенного, а потому не торопящегося человека. К тому же у него еще дела, впереди урок физкультуры. Но Агата тащила его за руку, возбужденно объясняя, что произошло, взрываясь хохотом и снова принимаясь тащить.

– Представляешь! – орала она. – Прилетели! Все как ты хотел! Инопланетяне! Тарелку не видела, но сами они вполне себе такие! – Агата останавливалась, разводила руками, прыскала и опять хваталась за Ванечку. Он не сопротивлялся. – Наверное, они сначала в Скандинавии были, а потом сразу к нам. Вернее, к тебе.

– Что ты несешь? – вальяжно тянул Стрельцов, но шел и тоже улыбался.

– Главное, чтобы не улетели. А то она уже намылилась. Мне, говорит, на космодром надо. Расчетное время и все такое.

Серафима не ушла. Она стояла чуть покачиваясь, опустив тонкие руки. Вокруг бурлила жизнь, но сразу было видно, что эльф к ней не причастна. Потому что улыбка. И вообще.

– Вот, – торжественно сообщила Агата, показывая на Серафиму, чтобы Ванька, если что, не ошибся с направлением внимания.

– Какой же это инопланетянин? – кисло спросил Ванька. – Обыкновенный человек.

– Какой же он обыкновенный? – возмутилась Агата. – Ты разве не видишь? Это же эльф! Ты поближе подойди, если слепой.

– Опять твои шуточки, – проворчал Стрельцов. – Эльфы – они маленькие, с крыльями, и ушки у них…

Ушки у Серафимы видны не были. На голове капюшон, длинные волосы – деталей не разглядишь.

– Привет! – вяло махнул рукой Ванечка.

Серафима медленно перевела на него взгляд и подняла руку ладонью вверх. Агата прыгнула за спину Стрельцову. Это он собирался быть первопроходцем и исследователем. Она еще не определилась, поэтому первой умирать в столкновении с инопланетными видами жизни не спешила. А ну как та выстрелит.

Стрельцов крутанулся, пытаясь уйти.

– Слушай! Чего ты меня разыгрываешь? – пробивался он мимо Агаты. – Стоит человек, ждет кого-то. У меня физкультура! У тебя – тоже!

– Не кого-то, а тебя! Смотри! На тебя зырит.

Ванечка бросил взгляд через плечо – и сразу был сдвинут на несколько шагов.

– Ну хватит уже! – активней задергался он. – От твоих шуточек…

– Да какие шуточки! – отскочила в сторону Агата, давая Стрельцову возможность упасть, но он ею не воспользовался. – Она вчера прилетела. Зовут Серафимой. А сегодня сюда пришла. Сама. Прикинь!

– Нет таких имен! – прошипел Ваньке, упорно стоя спиной к эльфу.

– А у нее есть! – Агата глянула на Серафиму. Девушка терпеливо ждала. Может, она не из Скандинавии, а из Индии? Где воспитывают йогов? Они ведь и на углях, и на гвоздях, и вот так вот – столбиком. С вытянутой рукой. – Смотри! Там записка, – прошептала Агата, подталкивая Ванечку.

– Чего она не говорит? – Стрельцов обернулся и снова заробел – идти на контакт не торопился.

– У них речевой аппарат не развит. На бумаге все пишут. Бери. Читать будем.

Листочек в клеточку был вырван из блокнота – сверху бахромились кончики.

– «Помоги ей», – прочитал Ванька. – И подпись: «Марк». А! Тут еще. «Вечером на том же месте». Это какой Марк? – нахмурился Стрельцов. – Аврелий?

– Нет, – вырвала записку из рук Агата. – Это который Твен.

Почерк у Марка был обстоятельный. Хороший такой почерк. Уверенный. С нажимом. Писал на чем-то ровном. Был абсолютно спокоен. Когда сочинял записку, может быть, даже сидел. Стоя так красиво написать нельзя. Глотнул кофе в «Допинге» и давай ваять нетленку. На обороте… ничего. Ни тебе «Привет, Агата!». Ни «Скучаю. Люблю». Только то, что есть. Может, чернила пропадающие? Надо записку к огню поднести, там наверняка есть признания в любви.