Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Знаешь ли ты, Евгений, с кем я проговорил целый вечер? — сказал он навстречу своему другу. — У меня был наш сопутник, еврей Ицка. Я не мог довольно налюбоваться его преданностию к русским. Между разговорами я предложил ему вступить ко мне в службу; надеюсь, что он будет мне полезен по здешней губернии.

Дорожные сборы были недолги: в одиннадцать часов два друга оставили лагерь и без особенных приключений на другой день, часу в восьмом вечера, были уже на пятой версте перед Смоленском. Широкая дорога, густо отеняемая с обеих сторон высокими, в два ряда, березами, прорезывалась на гору, с которой и начали уже открываться для глаз огромные смоленские стены, с их черными башнями и бесчисленными церковными главами, одна подле другой. Мелкий кустарник, на необъятное пространство, подступал к дороге с правой стороны; влево же отлогий луг простирался до самой стены.

Путешественники шли молчаливо; они часто обращали взоры к Смоленску и тем делались внимательнее, чем явственное становились предметы. Пред глазами их росли, к ним приближались навстречу в торжественном спокойствии зубчатые исполины башен и стен, немые свидетели бурных, мимошедших веков, уцелевшие в угрюмой красоте своей. Какое-то набожное чувство проницает сердце при воззрении на сии живые остатки давно отжившего! Кажется, из-за сих грозных твердынь, обступивших город, готовы еще откликнуться те сильные витязи, которые пробегали здесь некогда с оружием в руках! Невольно переносишь себя в их беспокойные годы, забывая, сколько поколений нарождалось и исчезало с лица земли с того времени, как около этих стен кипела деятельность, как рыли эти широкие рвы, свозили кирпич и камень и под стук молотков оглашали долину песнями, до нас не дошедшими!

Было около десяти часов вечера, когда два друга вступили в предместие; у многих домов, на скамейках, сидели кучки жителей; не видно было никакого беспокойства на лицах их, ни суетливого движения по улицам; казалось, здесь вовсе не ожидали неприятеля и были уверены в безопасности. Но сия безопасность происходила не от того, чтоб не знали они о близости французов — всякому было известно, что между Красным и Оршей уже нет безопасного сообщения; но в добром русском народе есть какая-то, доставшаяся в наследие от благочестивых предков, вера, что не укроешься от наказующей длани божией, что одна покорная молитва укрощает гнев небесный и отстраняет погибель. Они молились, они предали себя воле Промысла и оставались спокойными. Да и чем же помогли бы в настоящем случае земные расчеты бедного благоразумия? Бежать — но куда бежать? Какие к тому средства имеет простой гражданин? Какие к тому средства могло доставить каждому даже самое правительство? Упование же на милость божию и сердечная вера вооружили их тем христианским мужеством, которое никаких опасностей не страшится.

В стенах Смоленска, недалеко от пролома, защищенного исстари особенным земляным укреплением, возносила златые верхи свои под небеса, заросшая лесом и башнями, безмятежная обитель иноков. Построение сей обители относили к временам глубокой древности. Сказывают, что скорбный отец, оплакивавший потерю убитого сына, был ее основателем. Монастырь, обведенный зубчатою каменною стеною, представлял как бы маленькую отдельную крепость, заключавшую в себе христолюбивых отшельников. Огромное здание храма окружалось кельями братии, а в саду, на северной стороне, стоял осененный вековою тенью и обведенный красивым цветником, дом архимандрита. Двор между церковью и кельями был вымощен плитой, уже весьма потерпевшей от времени и в местах поросшей мохом и травой.

Обитель сия отличалась с давних времен строгостию правил, принятых набожными отцами, редким единодушием общества и блестящими христианскими добродетелями. Особенно же известна она стала под управлением последнего архимандрита Дионисия[16], который лет за пятнадцать до описываемого события поступил в сей монастырь.

Дом архимандрита был каменный, в одно жилье; по фасаду имелось восемь окон, и два крыльца по обеим оконечностям. Ближайшее от монастырских ворот было на половину прислужников, а другое — к которому дорога, обсаженная густыми липами, шла от храма — вело в комнаты, занимаемые преподобным отцом.

Уже было около 11 часов вечера; на дворе мирной обители господствовала глубочайшая тишина; едва-едва слышалось лепетание свежего ночного ветра в густых березах, возвышающихся в два ряда от ворот до преддверия церкви. Небо было мрачно. Огромный колосс древнего храма более был слышим, нежели видим. На колокольне раздавался медленный бой тяжелого маятника, а между главами перекликались еще не заснувшие галки, унизавшие гнездами своими навесы кровли, и даже в огромной пустоте самых глав основавшие безмятежное себе обиталище. Монастырь казался пустым: никакой приметы жизни человеческой не представлялось; только в двух окнах архимандритского дома, сквозь опущенные занавесы, отсвечивались огни. Уединенная дорожка к крыльцу его лежала пусто; вход не был освещен; в сенях не находилось ни души; первая комната налево, зала, довольно просторная, опрятно выкрашенная палевой краской, с старинною дубовою мебелью, также темнелась, чуть-чуть освещаясь проходящим чрез полуотворенную дверь другой комнаты светом, который длинной и узкой полосой проходил по чистому полу и подымался по противуположной стене.

В этой освещенной комнате, между богатым и разновидным собранием цветов, окруженный высокою зеленью, сидел в старинных креслах пред столом видный, лет около пятидесяти мужчина, благородной наружности, в монашеской одежде, навалившись на спинку кресел и положив обе руки на читаемую книгу, которую придерживал косвенно на краю стола. Наклонив голову на грудь, он пристально пробегал живыми черными глазами по строкам страниц, казалось, увлекавшим все его внимание.

Наконец на башне часовая стрелка дошла до 11-ти часов. Мелодические звуки курантов медленно и уныло посыпались по бесчисленным колоколам огромного монастырского звона. Четыре раза переливались разнородно красноречивые тоны и потонули все в громком альте часового колокола. Ночью звуки колокольные, по какому-то особенному чувству, более торжественны, нежели днем. Безмятежный, дружественный колокол, внезапно оглашающий своим смелым окликом необъятную пустыню ночи, беседует с сердцем человека, как сильный, бодрствующий над покоем его друг; в нем есть нечто живое, но как бы не земною жизнью дышащее и прямо к тебе относящееся, с каким-то вразумительным глаголом покровительства и наставления.

Между тем архимандрит был углублен в чтение до того, что вошедший к нему в это время келейник несколько раз шевелился и покашливал у дверей, не возбуждая его внимания.

— Ваше высокопреподобие! — возгласил он наконец и ожидал отзыва священного отца; архимандрит, не оставляя чтения, рассеянно поднял руку и благословил в ту сторону, где стоял келейник, полагая, что он хочет идти спать и осмелился просить позволения. — Ваше высокопреподобие! — повторил последний. — В монастырь вошли посетители; желают получить ваше благословение. — При сих словах архимандрит обратил голову к дверям и, заставив келейника повторить сказанное, подал знак согласия и снова продолжал читать.

Однако же раздавшаяся в зале походка возбудила его любопытство, и хотя он все еще придерживал книгу и не переменял положения, однако же глаза его устремлены были на дверь и внимательно ожидали, кто в нее покажется.

— Отец архимандрит, Христос посреди нас! — раздался звучный голос князя Бериславского. Он вошел за руку с своим спутником и остановился у дверей, как бы торжествуя недоумением, в какое неожиданным появлением его приведен был хозяин.

Архимандрит встал, лицо его было озабочено; он припоминал, вглядывался и наконец, простирая объятия к монаху:

— Добрый отец Евгений, ты ли это? — воскликнул он. — Ты ли посетил своего старого, верного друга; бог, по великой благости своей, дозволил мне встретить еще тебя на земле и предложить тебе убежищем от ночи мирный приют мой. Я не спрашиваю, кто с тобой, — продолжал он, обращаясь с поклоном к неизвестному, это должен быть твой знакомец; да будет же благословлен и его приход.

вернуться

16

…особенно же известна она стала под управлением последнего архимандрита Дионисия… — Речь идет, видимо, о Смоленском Троицком мужском монастыре, который «в старину стоял… на самом краю древнего города». «В 90-х годах XVII столетия митрополиты Смоленские избрали его для жительства» (История российской иерархии, собранная Амвросием. Ч. VI. М., 1815. С. 257, 258, 259). Архимандрита Амвросия среди настоятелей монастыря не значится. Его процветанию способствовали Филарет (1727) и Парфенон (1767).

17
{"b":"248161","o":1}