Однако с каждым днем он все больше и больше понимал из разговоров Эсперо и Йязз. Они называли это лошадиным языком, хотя мулица некоторые слова произносила иначе, чем жеребец.

Одновременно мальчик стал так редко пользоваться своим родным языком, что иногда ему даже снились лошадиные сны, и он невольно задумывался, не становится ли он сам больше лошадью, чем человеком? Но что же тогда с ним будет, если табун его не примет? Что делать, если лошади его прогонят? Вернуться к клану, люди в котором терпели его только потому, что он был под защитой Гару, – немыслимо. Так что теперь его судьбу предстояло решить лошадям – Первому Табуну.

Наступил рассвет. Накануне они прекратили поиски Эсперо, но далеко уйти не успели – земля, жесткая и неровная, не позволяла скакать галопом. На отдых лошади остановились почти перед самым рассветом.

Эстрелла паслась чуть в стороне от остального табуна. Она не жалела о решении прекратить поиски, но ничего не могла поделать с пустотой, которая никуда не исчезла, с призраком дружбы, которой кобылка лишилась.

Какой-то частью разума Эстрелла все равно пыталась расслышать стук копыт, биение сердца могучего жеребца, скачущего рядом, его радостное ржание, которым он приветствовал каждый новый день в этом мире свободы.

Ветер слегка изменил направление и стал усиливаться. На горизонте низким клубящимся куполом громоздились облака. Эстрелла обернулась и только тут заметила, что молодой жеребец Селесто подошел к ней чуть ли не вплотную. На нее он не обращал внимания – чутко навострив уши, он принюхивался и прислушивался к порывам ветра.

– Что это? – спросила Эстрелла, тоже уловившая странный запах. Он был похож на лошадиный, но все же чем-то отличался.

В следующее мгновение их ноздрей коснулся куда более отчётливый, но пугающий до дрожи запах. Человек! Эстрелла с Селесто прижали уши и замерли, дрожа.

– Не может быть! – сказал Селесто.

– Только без паники! – отозвалась Эстрелла, вытягивая верхнюю губу и стараясь уловить мельчайшие частички запаха. Уши ее вращались как заведённые – со стороны могло показаться, что юная лошадка отгоняет невидимых мух.

Запах приближался. Вскоре послышался стук копыт Грулло, Аррьеро и остальных лошадей.

– Что это? – спросил Аррьеро.

– Мальчишка, – ответила Корасон. – Маленький человек.

– Но там есть еще чей-то запах, – уточнила Эстрелла.

– Мул, – ответила Анжела.

– Или осел, – добавил Грулло, растягивая губы.

– Нет, думаю, это мул, – не согласилась Анжела.

Эстрелла понятия не имела, о чем они говорят.

– Мул? Осел? – в замешательстве переспросила она.

Корасон сделала шаг вперед и повернулась к остальным.

– Эстрелла родилась не на земле. А если вы помните, на корабле у Искателя мулов не было.

Неожиданно Эстрелла уловила знакомый до боли запах.

– Эсперо! Эсперо! – Бешеным галопом она понеслась навстречу старому другу. – Эсперо! Это ты! – отчаянно ржала кобылка, но в следующее мгновение, обмерев от удивления и страха, споткнулась и чуть не перекувыркнулась на полном скаку.

На спине у Эсперо сидел человек, а гордая голова жеребца клонилась к земле, как будто он что-то вынюхивал. Может быть, ему стыдно? Великолепный серебристый хвост, раньше летевший позади него, словно хвост кометы, теперь превратился в обгорелый пенек. Эсперо болезненно исхудал, даже мощная грудь жеребца как будто сжалась. И на спине у него сидел человек!

Серебристый конь тоже чувствовал себя так, словно его ударило молнией. Только что подруга, которую он так хорошо знал, бежала навстречу с радостным приветственным ржанием и вдруг остановилась как вкопанная, издав жалобный звук, будто захлебнувшись. Эстрелла не решалась подойти, и Эсперо понимал, что с ней случилось, что ее остановило.

Он легонько взбрыкнул – раз, другой, – давая Тихо понять: «Слезай! Слезай с меня!»

Это оказалось последнее, что мальчик смог разобрать. В следующее мгновение с лошадиным языком, который он уже почти выучил, что-то произошло: звуки и движения потеряли свой смысл, Тихо перестал их понимать.

Молодая кобылка недоверчиво смотрела на Эсперо. «Это что, сон? – думала она. – Разве это может быть правдой?» Она сделала один осторожный шаг навстречу жеребцу и выгнула шею. Потом, растянув губы, вдохнула острый запах Эсперо.

Серебристый жеребец тоже впитывал в себя исходящий от Эстреллы травяной аромат. Его нюх стал настолько тонким, что один только запах маленькой кобылки раскрыл ему всю историю ее короткой, но уже очень сложной жизни. Он различал вкус молока ее матери Перлины, морскую соль, густой влажный запах джунглей, через которые они пробирались далеко на юге, пыль равнин и пепел пожара в каньоне. Эсперо слышал частое дыхание Эстреллы и ее нервное фырканье, но шаг за шагом лошадка осторожно приближалась к старому приятелю. Уже через несколько мгновений они терлись друг об друга мордами, купаясь в океане запахов.

Тихо, пошатываясь, стоял в сторонке. Он чувствовал себя так, словно ему внезапно стало чего-то не хватать, и впервые за много дней вспомнил о своей хромоте. Мальчик с тоской глядел на четыре сильные ноги нового друга, которые унесли его так далеко, и чувствовал на себе взгляды остальных лошадей.

Йязз не сводила глаз с Эсперо и Эстреллы, ощущая их радость и радуясь за них; потом обвела взглядом остальных лошадей табуна. Какие же они все красивые! Несмотря на запутавшиеся в шерсти колючки, лошади все равно выглядели элегантно и величественно. Самой себе мулица сейчас казалась уродливой и несуразной. Но она знала, что должна выйти вперед и что-то сделать.

В воздухе повисло напряжение, подобное грозе, собиравшейся с силами, чтобы выплеснуть на землю всю мощь. Трое взрослых жеребцов замерли, явно с трудом сдерживая гнев. Их глаза метали грозные взгляды. Кобылы дрожали от страха. Жеребята готовы были броситься наутек.

Йязз понимала, что лошадей поразило появление человека, тем более едущего верхом без уздечки и седла, и сочувствовала мальчику. Тихо, совершенно растерянный, отошел в сторонку, волоча хромую ногу, как птица подбитое крыло.

Йязз заговорила – заговорила странным своим голосом, который начинался как ржание, но потом скатывался до низкого «иа».

– Вы правы. У него нет уздечки. Нет седла. А жеребец почти слеп. – Она повернулась и вопросительно посмотрела на Тихо, издав звук, более близкий к лошадиному ржанию. – Расскажи им, как у вас получилось так замечательно путешествовать вместе без мундштука и поводьев?

Тихо развел руками, подняв ладони вверх.

– Что такое мундштук?

– Он говорит по-лошадиному? – спросил Грулло. Жеребец не совсем понял, что сказал мальчик. Однако остальные лошади стали тревожно переговариваться друг с другом, нервно вскидывая головы.

– Я ни за что не поверю, что он нас понимает, – пробормотала Корасон.

– Но, кажется, так оно и есть, – прошептала в ответ Анжела.

– Ерунда! – фыркнул Бобтейл.

Тихо кивнул вороному – в ответ на его реплику.

Лошади отшатнулись от странного чужака, каким-то образом затесавшегося к ним в табун.

Йязз медленно подошла к Тихо.

– Может быть, ты покажешь этим лошадям, как ездишь верхом? Садись мне на спину.

– Чудные эти мулы, – пробормотал Бобтейл.

– Да уж, мы такие, – весело отозвалась Йязз, а потом сделала нечто, чего никто из них никогда еще не видел. Мулица опустилась на одно колено, чтобы мальчишке с искалеченной ногой проще было на нее забраться.

Тихо уселся на спину к мулице, а лошади смотрели на них в потрясенном молчании. Мальчик не щелкал языком, как это часто делали испанцы, не вжимал пятки в бока Йязз. Его руки оставались свободными, он даже за гриву не хватался. Однако мулица сначала тронулась неспешной рысью, затем перешла в галоп. Что-то происходило между человеком и животным, потому что мулица начала вдруг выделывать причудливые фигуры, двигаясь петлями и кругами. А мальчик продолжал сидеть на ее спине, идеально удерживая равновесие. Никто из лошадей никогда еще не видел такого всадника. Они даже начали сомневаться, а можно ли называть его этим словом. Он как будто сливался с Йязз.