От очередного удара волны в скулу лодка жалобно заскрипела, а из трюма раздалась новая порция громкого Мишкиного мата.

Маляренко задумчиво посмотрел в глаза девушки и промолчал. Справа тянулась голая скалистая гряда над которой, одна за другой, постепенно загорались звёзды.

Мелкая дрожь криво установленного двигателя вдруг стала гораздо тише. Лёгкий шум винта за кормой стих и сразу же стало гораздо лучше слышно, как у невысоких прибрежных скал грозно шумит прибой.

«Ой, мама!»

Чугунной печки, которая имелась на «Беде» и которая подогревала теплообменник, здесь не было. Ребята Кольцова просто-напросто сэкономили.

Ночью лодка полностью остановилась. Плавучего якоря здесь тоже не было, и кораблик всю ночь, до рассвета дрейфовал. Это было страшно. Даже страшнее, чем шторм. Где-то неподалёку, в кромешной тьме, грохотал о скалистый берег прибой. Он, то становился громче, то вновь затихал, отчего Иван и все остальные пассажиры, нервно всматриваясь в непроглядную мглу, то начинали прощаться с жизнью, то вновь успокаивались. Настя подменила Алексеева, и теперь эта маленькая женщина выливала воду за борт. Маляренко вооружил полковника веслом, второе взял сам и оба мужчины уселись на носу лодки, который был ближе всего к шуму прибоя. Надежды на то, что они вдвоём смогут, если что, оттолкнуть многотонную махину от скал, не было, но просто сидеть и ждать смерти, когда спасение было уже так близко, Ваня не мог.

Кроме ребёнка, никто этой ночью так и не заснул.

— Мишка, Настя! Это та самая гора. За ней бухта!

Двуглавую горку Ваня запомнил хорошо. Лодка очень медленно, из последних своих железно-деревянных сил, обогнула мыс, сплошь заваленный огромными валунами, и вошла в бухту, где раньше был посёлок маслоделов. Впереди, закрывая часть галечного пляжа, лежал тот самый скалистый островок, за которым их в прошлый раз подкараулил Кольцов.

— Мишка, немного осталось, потерпи.

Из трюма раздался хрип. Даже этого бугая двое суток непрерывной работы вымотали до предела. Лишь осознание того, что на этой лодке его любимая и его ребёнок, не давали Мишке упасть.

— Ххор…

«Давай, зараза, плыви»

Лодка прошла между мыском и островом, направляясь прямо на пологий берег. Иван стоял в рубке, держась за штурвал и ничего, кроме ближайшего к ним куска берега не видел. Перед его глазами метался с ведром Алексеев, выливая воду за борт, а на носу лодки, подпрыгивая от нетерпения, стояла Настя.

«Ну, давай, миленький! Плыви!»

Кораблик на последнем издыхании подошёл к берегу, заскрёб днищем о камни и плавно остановился. Запаса плавучести хватило тютелька в тютельку.

Это было чудо.

— Приехали.

Дрожащими руками Ваня утёр пот со лба и вылез из рубки на палубу. Палуба качалась — прибой приподнимал лодку и всё дальше выталкивал её на пляж, отчего та постепенно заваливалась на бок. Алексеев вытащил изнурённого Мишку из трюма и помог выбраться Настиной матери. Она всё так же была в своём неизменном плаще и в капюшоне и на ситуацию с лодкой никакого внимания, похоже, не обращала.

— А-а, а-а!

Бабушка качала внука.

Иван Маляренко отодрал от фальшборта брусок метровой длины, подтянул домотканые штаны и выпрыгнул за борт. Прохладная вода придала бодрости и освежила, ноги и руки перестали нервно трястись и Иван выбрался на берег.

— Уф!

Маляренко развернулся к своему кораблику и замер. На том самом месте, у островка, где когда-то прятался Кольцов, стояла на якоре чёрная лодка.

За спиной лязгнул затвор автомата.

— Очень. Медленно. Подними. Руки. Ты тоже.

Знакомый голос дрожал от ненависти.

Стоявший на носу лодки полковник нехотя поднял руки. А на чёрной лодке забегал маленький полуголый человечек.

«Франц, опять в трюме дрыхнешь?»

— Ермолаев, — голос у Вани сел, — не стреляй, свои.

Когда Станислав, не в службу, а в дружбу, попросил Игоря Ермолаева пойти к берегу и присмотреть за оставленной на якоре «Бедой», то лейтенант ничуть не удивился. Франц, хоть номинально и был военным инженером, но что такое дисциплина он понимал… э… вообще не понимал.

— Опять к себе в берлогу завалится дрыхнуть. Присмотри. Мало ли…

Игорёк согласно кивнул, кликнул своего извечного шахматного противника Тёмку, забрал коробку с фигурками, автомат и потопал к берегу. В палаточном лагере, разбитом в полукилометре от бухты, возле небольшого источника, остался лишь дневальный. Остальные парни ушли в долину — разговаривать с Абдулло и чинить разбитый маслопресс.

Игорёк успел поставить один мат Тёмке, получить от него в ответ два мата, и свести вничью ещё две экспресс-партии, когда из за мыска, лежащего на выходе из залива, показалась лодка.

Игорь, лежавший на пляже лицом к воде, заметил светлое пятно на тёмно-синем фоне моря сразу. Шахматы полетели россыпью на гальку.

— Ёк! Тёмка, бегом за нашими!

Лейтенант бросил взгляд на «Беду». Что характерно — за два часа, что они тут играли в шахматы, Франц так ни разу на палубе и не появился. Кресло под навесом сиротливо пустовало.

«Блиииин! Прибью фрица!»

Ермолаев нырнул за ближайший куст и оглянулся. Тёмки было уже не видать.

«Туда бегом где-то полчаса, обратно — ещё полчаса…»

Сначала лейтенант приуныл, до «Беды» было метров сто, отсюда, с берега отстрелять тех, кто пойдёт на абордаж, из ЭТОГО… барахла было невозможно. Да и патронов у него было всего десять штук.

В то, что это вернулись пираты, и что они первым делом пойдут на захват «Беды», Игорь не сомневался. А потом лейтенант Севастопольского гарнизона Крымских вооружённых сил вспомнил о том, что у него к этим уродам остался неоплаченный должок. И что всё то время, все те средства, усилия и затраты, что тратил на него Босс, надо отрабатывать. Что его новорожденный сын сейчас спит в его крепком доме не просто так. Задаром. Его, лейтенанта Ермолаева, кормили, поили, одевали и обували для того, чтобы он, когда придёт время, не подвёл.

А он… уже… один раз…

Тогда…

Когда Игорёк разглядел НАД ЧЕМ колдует с факелом громила в доспехах, ему поплохело. На носу идущей к ним наперерез лодки стояла маленькая пушка. Он тогда подвёл. Не смог. Он только и успел окрикнуть шефа, прежде чем ноги сами собой подогнулись и он упал на пол рубки, спрятавшись за хлипкой стеночкой.

А потом бахнуло. По «Беде» будто бы прошлась каменная метель. Десятки звонких щелчков. Треск досок. Короткий крик капитана и громкая ругань на немецком из трюма.

До сих пор никто не понимал, что же такое сделал с двигателем немец, но «Беда» словно прыгнула вперёд, резко и быстро ускорившись. Игорь сидел на полу рубки, не смея высунуть нос. А потом, казалось прямо над ухом, громкий мат сообщил ему что «блять, не успеваем» и что «ща я их крюком поймаю».

Тогда Игорь бросил штурвал. Поднял валявшийся без дела арбалет. Вздохнул и встал на ноги. Детина в кожаной безрукавке явно этого не ожидал и раскручиваемая им цепь повисла. Зато хором заорали гребцы.

Ермолаев посмотрел в глаза этого молодого парня, подумал о том, что они, скорее всего ровесники, тщательно прицелился и всадил ему болт прямо в солнечное сплетение.

А ещё, перед тем, как снова нырнуть вниз, лейтенант Ермолаев успел заметить тело своего капитана, уходящее под воду.

Он тогда решил, пользуясь превосходством в скорости, вернуться. Страх прошёл, остались лишь азарт и злость. И дикое желание поквитаться за смерть, пожалуй, самого близкого, кроме жены и сына, ему человека.

Но не свезло. «Беда» ушла от погони и попыталась вернуться, чтобы, согласно злобному предложению Франца «нахрен, трах-перетрах-тах-тах» протаранить «этих у…ков», но громкий мат с уже атакуемой ими лодки противника сообщил им что «сейчас-то не промахнёмся».

Пришлось отвернуть и уйти. Враги шли за ними на вёслах ещё почти час. И даже два раза стреляли вслед, здорово порепав рубку. Тонкие доски, из которых она была сделана, не выдержали и кое-где треснули. Сам же дубовый корпус «Беды» с честью выдержал все попадания каменной картечи, которая оставила на корме десятки светлых отметин.