«А ведь он даже не привязан!»

Похоже, эта мысль посетила не только капитана, потому что оттёртый зеком канадец сел на палубу, упёрся ногами в фальшборт и обеими руками намертво вцепился в ремень Виталика.

— Франц! Твою мать! Ходу!

Виталик оказался чересчур метким. На трофее с перебитым плечом свалился ещё один человек, но остальные шустро подхватили спасительный трос и привязали его к носу лодки. Шторм ещё не кончился, но обе лодки уверенно пошли вперёд, стараясь держаться так, чтобы волны накатывали сзади, а не били в борт. Команда трофея, сжав зубы, работала на износ, вычёрпывая воду. Вёдер у них было всего два, и Иван видел, как ежеминутно менялись измученные люди. За одну минуту из трофея выбрасывалось тридцать вёдер воды. Сколько вёдер за эту минуту в лодку заливалось, Иван не знал, но люди боролись и не сдавались. Оставалось только ждать, кто выдохнется раньше: шторм или экипаж.

Выдохлись оба. Люди лежали вповалку, не в силах пошевелиться, а шторм немного утих. Трофей подтянули к «Беде» и Иван сменил команду. Обессиленный экипаж «трофея» загнали в трюм «Беды», сушиться и отдыхать, а на грузовик перешёл десяток Вила. Шторм тоже вспомнил, что его дело ещё не закончено и по морю снова пошли большие волны, а в ушах непрерывно загудел ветер.

— Ходу, Франц, ходу.

Вдали, на фоне чёрного грозового неба, тонкой светло-серой полоской показался северный берег острова Крым.

Над рощей, в которой скрывалось Юрьево, светил огонёк. В монокуляр Иван с удовольствием рассмотрел торчавшую над деревьями вышку, на которой был установлен прожектор. За этой вышкой Маляренко рассмотрел ещё две, пониже и пожиже, но зато с ветряками.

«Электричество»

Кроме большого прожектора светившего вдаль, Ваня сумел рассмотреть ещё пару огоньков поменьше, светивших вниз.

«Видать, центральную площадь освещают! Молодцы, ничего не скажешь…»

Прожектор скользнул по степи и, пройдясь по морю, зацепился за «Беду». Огонёк с минуту светил дальним светом прямо в глаза, а потом отвернул в сторону Севастополя и лихорадочно заморгал.

«Неужели и там уже успели поставить?»

Предчувствие Ивана не обмануло. Его родной порт встречал своего хозяина радостными огнями и автомобильными сигналами.

Три дня Ваня сидел со своими женщинами в бане, а потом лежал с ними же в кровати, выползая разве что к столу — восстановить свои силы и немного передохнуть. Кто проболтался — было неизвестно, но оба посёлка были в курсе того, что этот поход едва не закончился очень плачевно. Истерик женщины Ивана не закатывали, но обе не отходили от мужа ни на шаг, втихаря пуская слезу. Как на грех, через сутки после возвращения в порт и без того неспокойное море разродилось страшнейшим штормом. Брызги волн летели через волнорез сплошным потоком, а в обычно тихом затоне гуляла такая нехилая волна, что изрядно покорёжило деревянный пирс. Женщин тоже стало потряхивать в два раза сильнее. Профессия моряка неожиданно оказалась чертовски опасной.

Слава Богу, лодки успели разгрузить и вытащить на берег. Иван сходил на косу, посмотрел на море и вернулся домой на деревянных ногах и с круглыми глазами, раз и навсегда решив НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ зимой, ранней весной и поздней осенью в море не выходить!

Маша и Таня прислушались к грохоту, доносившемуся с моря, набрались смелости и ПОТРЕБОВАЛИ от Ивана дать им слово, что он никогда… Ваня так изумился! Его любимые женщины ещё ни разу ничего от него требовали, а тут…

— Я, — Маляренко смутился, — сходил тут на пляжик. Сам к тому же выводу пришёл. Обещаю. Никогда. По плохой погоде. Никуда.

В эту минуту даже сам Ваня верил своим словам.

За две недели, что Иван отсутствовал, Звонарёв привёз на берег брус, доски, скобы и самодельные гвозди из кузни дяди Геры и, с помощью Семёныча и остальных мужчин, всего за неделю собрал две вышки. Главного инженера Франца с успехом заменил один из ребят Станислава, работавший в кузне у его отца. Разбирался он в электричестве ничуть не хуже немца, да и руки имел золотые, так что вся электрическая начинка была собрана и протестирована за то самое время, пока строители собирали двенадцатиметровые бандуры. Сирены, как у Спиридонова, здесь не было, и парень приспособил два автомобильных сигнала — от дедовской «Волги» и от Димкиной «Цефиры».

«Вот и пригодились»

Маляренко залез на вышку, стоявшую на берегу, огляделся и остался довольным. Видно было далеко, да и Юрьево тоже прекрасно просматривалось. Иван приладил к перилам монокуляр и смог рассмотреть за четыре с лишком км фигурку дозорного на другой вышке.

— Класс!

Иван пожал руку выздоравливающему Николаю (тот работать ещё не мог, но сидеть на вышке уже запросто) и хлопнул Олега по плечу.

— Ну что, капитан, пойдёмте с иммигрантами разговаривать.

Когда Юрьевский дозорный рассмотрел в вечернем сумраке прибытие двух лодок, то, помимо Севастополя, он, конечно же, просигналил об этом и местным. Собравшиеся за ужином на главной площади «колхоза» женщины и дети переселенцев русский язык почти на знали, но все сразу поняли — плывут их отцы и мужья. Переполох поднялся страшный. Вся эта толпа с криками и плачем ломанулась сначала к берегу, а потом, следом за уходящими корабликами, в Севастополь.

Вил стоял на носу лодки и смотрел, как приближается посёлок. Там его ждут. Его семья. Жена и дочка. Канадца била нервная дрожь. Было немного страшно и радостно одновременно. Вот он — конец его пути. Здесь будет его новый дом.

Лодки не спеша вошли в укромную бухту. Впереди, из вечернего сумрака, стали появляться силуэты домов. Прожектор с вышки, светивший прямо в глаза, развернулся и осветил причал в самом дальнем углу бухты. Возле него стояли десятки людей, которые что-то приветливо кричали на русском и махали руками.

«А где мои?»

Из-за плеча выскочил Босс и тоже, в ответ, радостно завопил. Толпа на берегу взорвалась новой порцией ликующих криков. Потом лодка аккуратно причалила к причалу и экипаж дружно рванул к встречающим их женщинам, а на борт запрыгнули вооружённые громилы и споро принялись швартовать кораблик, не забывая с интересом разглядывать вновь прибывших.

Канадцы и американцы растеряно топтались на палубе, переглядываясь и не решаясь покинуть лодки. На землю их никто не приглашал. Босс исчез среди женщин и детей. Гунн тоже. Даже criminal не было видно.

«А где мои?»

Местные рассосались кто куда, а возле лодки нарисовался огромный мужчина в униформе и с тесаком и жестом велел высаживаться на берег.

— Вил, слышишь?

Глаза стоящего рядом японца были широко открыты. Двадцать мужчин замерли — вдали раздавались счастливые крики на их родном языке.

Иван смотрел из окна, как плачут женщины, визжат от восторга дети и счастливо хохочут отцы и мужья и думал о том, что все люди, в принципе, одинаковые. У его пассажиров были нормальные человеческие эмоции и последние сомнения насчёт того, правильно ли он сделал, привезя к себе домой ЧУЖИХ, навсегда испарились.

Так что сейчас Маляренко топал пёхом в колхоз и никаких опасений не испытывал.

— Первое.

Иван ронял слова как кирпичи. Тяжело и основательно, давая понять присутствующим, что вердикт окончательный и обжалованию не подлежит.

— Вы — свободные люди. Никакого рабства. В рамках нашего ГОСУДАРСТВА, — Маляренко сделал паузу. — Государства вы вольны делать всё, что захотите. Никаких ограничений на язык, обычаи или религию нет и не будет.

Лера перевела и люди затаили дыхание.

— Второе. Кроме прав у вас есть отныне ОБЯЗАННОСТИ. И если вы хотите жить в безопасном государстве, то вы должны их выполнять.