— Мамаша у неё — зверь! И батя… тоже… из этих. Из поповских.

Последнее слово парень просто выплюнул.

— А чего так? Не любишь их?

Ваня лениво скосил на соседа глаз.

— Да ну! Козлы! За самогон — в рабы. За косячок — виселица. А здесь этой конопельки — урыться можно! Выпить нельзя. С девчонками замутить — ни-ни. Грех. Тьфу!

«Провокатор»

— Не боишься. Вдруг услышат?

— Я? Боюсь? Ха. Два раза ха. Пусть попробуют. Я из Семьи. Не приблудный какой-нибудь.

Парень явно и нарочито начинал переигрывать.

— Из Семьи?

— Я дядю Костю отцом считаю.

Егор отвернулся и на секунду затих, давая возможность Ивану переварить всё вышесказанное.

«Не провокатор. Информатор. Причём информируют меня. Умно, Костя, умно»

Парень только что аккуратно слил следующее:

Во-первых, существует крепко спаянная Семья. Три десятка самых сильных бойцов Новограда, преданных лично Кольцову.

Во-вторых, эта Семья недовольна попами.

В-третьих, Кольцов недоволен своим подчинённым положением.

«Умно»

— Расскажи, как вы с этими… с «чёрными» разбирались. Небось, с вашего отряда всё ополчение и началось?

Горячий рассказ Егора только подтвердил догадку Вани. Именно вокруг тридцати молодых борцов из Красноярской спортшколы олимпийского резерва всё вояки и собрались.

«А потом появился Полковник. Угу. Кольцов не только попами недоволен»

— Ладно, Егор. Утро вечера мудренее. Хм! ВОЙНА. ПЛАН. ПОКАЖЕТ.

— Спокойной ночи, Иван Андреевич.

Парень сел на кровати и подтянул костыли.

— Пойду, до ветра сбегаю.

«А он умнее, чем кажется»

То, что Егор его понял, Иван не сомневался. Оставалось понять — а нафига Кольцову он, Иван Андреевич Маляренко.

Сна не было ни в одном глазу.

Утром, после завтрака, вопреки ожиданиям Ивана, пришёл не Кольцов. Егор, только что весело балагуривший и вслух строивший планы на Галину, моментально «заснул». В палату Новоградской больницы пришёл личный телок самого Владыки.

— Поел? Вставай. Пошли. Ходить то можешь?

Гигант был вполне дружелюбен, не рычал и слюна у него из пасти не капала.

Иван натянул на себя принесённую охранником серую рубаху из грубой ткани и поднялся на ноги.

— Запросто.

Весь путь занял минуты три. Причём детина его не торопил, а спокойно шёл рядом и, тыча пальцем по сторонам, рассказывал обо всём увиденном.

— Сейчас из госпитальной выйдем, а следующий вход — уже Резиденция. Запомнил? Назад-то дорогу найдёшь?

Ваня приободрился.

— Найду, конечно.

Возле входа в Резиденцию Владыки, под навесом сидел ещё один охранник. В отличие от телка — вооружённый до зубов и в полном доспехе. Эдакая машина смерти. Вся в железе, коже и с огромным топором. Ивана провели внутрь пещеры. Ничем особенным она не отличалась. Ни мебели, ни позолоты с бархатом. Всё те же, как попало сделанные табуреты и столики. На каменном полу циновки, сплетённые из всё той же конопли. Ваня прошёл мимо секретаря с пером и чернильницей. Впереди был тупик и развилка. Пещера расходилась в разные стороны параллельно внешней стене.

«Для освещения, наверное»

Лопатообразная ладонь завернула Ивана направо. Там, поперёк коридора стояла массивная деревянная дверь, в которую охранник очень осторожно постучал.

— МАТУШКА. Можно?

«Матушка?»

Этой аудиенции Маляренко никак не ожидал. Об этой женщине он только слышал и ни разу ещё её не видел.

«Чего ей нужно то?»

— Пусть он зайдёт. Ты — выйди и закрой дверь!

— Но Матушка…

— ВЫЙДИ Миша!

«Голос у неё молодой»

Иван прошёл в светлую комнатку и сел на предложенный жестом табурет. Здесь было чисто уютно и легко. Было видно, что в этой комнате живёт ЖЕНЩИНА. В углу стояла маленькая детская кроватка. Кроме неё здесь была большая кровать, укрытая мехами, шкаф и маленький диванчик. Автомобильный. Кожаный. На нём и сидела замотанная в плащ женщина. Капюшон полностью скрывал её лицо. Ваня с минуту изучал маленькую крепенькую фигурку в сером, фигурка в это время изучала его.

— Расскажи мне о своём доме.

«Щаззз!»

— Не о том где это, а просто о доме. Как ты живёшь. О семье своей расскажи, пожалуйста. О детках.

— А. А твой… ваш ребёнок где?

— С няней гуляет, а что?

Матушка изрядно удивилась.

Ваня пожал плечами.

— Просто так. Значит так. Дом мой стоит прямо на берегу моря. Там есть беседка и много-много цветов. Правда, недавно эти клумбы ослы объели. Вот жена ругалась…

Маляренко спокойно и с лёгким юморком рассказывал-рассказывал-рассказывал. О своей собаке. О мангале на пляже и о том, как во время свадьбы они спалили баню. Обо всём и ни о чём.

Рассказ затянулся и женщина показала на столик с фруктами.

— Да… а потом уже и Ванечка родился. Глаза у него мамины. Голубые. А…

— Это было так больно.

— Что?

Маляренко осёкся.

— Это было так больно. Я всё чувствовала. Нож вошёл вот сюда. — Женщина показала ладонью в район пупка. — И дошёл вот сюда. До печени. Он ведь долго умирал, да?

Сначала Ваня решил что ослышался. Потом до него дошло. Колена заходили ходуном, выписывая замысловатые траектории. Потом затряслись руки.

— К-кто-о?

— Мой… собрат. Это ведь ты его убил, да?

У Вани отвисла челюсть и остекленел взгляд. Матушка говорила о Романове.

— Как его звали?

— Во-володя. Романов.

— Ты его похоронил? — Голос был усталым и очень тихим. — Хорошо. А теперь иди. Завтра утром Миша за тобой зайдёт.

До свидания, Иван Андреевич.

Иван не помнил, как он оказался в больничной палате на своей койке.

Прошлое вернулось. Оно достало его здесь. За много километров от дома. Через столько лет. Маляренко посмотрел на изуродованную руку. Это был не садизм. Это была месть.

Но его, похоже, простили и пожалели.

— Егор, ты «Отче наш» помнишь?

Сосед удивлённо приподнялся над подушкой.

— Чего?

— Ничего. Забудь.

«Завтра. Я успею. А Миша — нет. Завтра утром»

— Привет, готов?

— Всегда готов! — Губы растянулсь в улыбке. — Пошли.

Миша похлопал Ивана по плечу и кивнул — заходи, мол. Ждут тебя. Все глаза выплакали, как ждут. Ни пуха, мол, тебе, ни пера.

«Спасибо, Миша. До скорой встречи»

Под рубахой, за крепко затянутым поясом, в кожу впивался острой и кривой кромкой шляпки большущий гвоздь.

«Не садиться. Сразу»

— Доброе утро, Иван Андреевич.

«А голосок то — детский совсем. А. Похрен!»

— Доброе…

«Вперёд»

В ладони сам собой возник гвоздь, и Иван рванул прямо на маленькую фигурку, укутанную в серую ткань.

«Ну всё, тварь, тебе коне…»

Последнее, что запомнил Ваня, перед тем как потерять сознание, были огромные детские глаза на исполосованном жуткими шрамами лице и тоненькое.

— Не убей!

БАЦ!

Занавес.

Проснулся Ваня на кровати. На кровати Матушки. С компрессом на голове и с сильной головной болью. У входа в комнату мрачно подпирал дверной косяк Михаил, а рядом с Иваном, взобравшись на кровать с ногами, сидела по-турецки девочка и протирала ему лицо мокрым полотенцем.

— Ты как? Ой!

Девочка соскочила с кровати и быстро накинула на себя плащ и капюшон. Но Маляренко успел заметить, что шрамы на её теле были повсюду. Коротенькие шортики и маечка-топик не могли этого скрыть.

Ваня рывком сел. В башке что-то взорвалось, но Маляренко не обратил на свою боль никакого внимания.

— Матуш… Анастасия… НАСТЯ — ЧТО ЭТО?!

Миша угрожающе зарычал и сделал шаг вперёд.

— Выйди. Миша. ВЫЙДИ Я СКАЗАЛА!

Гигант споткнулся, развернулся и молча вышел.

— Мы здесь тоже шесть лет уже. Мне тогда девять было, когда наши палатки сюда принесло. Папа и дядя Вова, Мишин папа, друзьями были и очень любили в туристические походы ходить. Нас в долину занесло. Далеко отсюда. Там.