«Хорошо!»

Ваня доел свеклу и вытянул ноги. В этой камере никак не получалось лечь и вытянуться. Даже по диагонали. Встать в полный рост тоже не получалось, но со временем Маляренко приноровился на такие мелочи внимания не обращать. Зато почти вусмерть отбитая каменной картечью правая рука снова начала шевелиться! Да и бок тоже почти зажил и можно было переворачиваться на ледяном каменном полу совершенно свободно. Вот!

Маляренко и понятия не имел, сколько времени он тут провёл. В почти полной темноте. Поначалу, кроме неудобств связанных с размерами камеры, пытками и голодом, он особенно сильно страдал от холода. В пещере, в глубине горы, было, мягко говоря, прохладненько. Но потом он и к этому привык тоже.

«А чего… человек такая скотина — ко всему привыкает!»

— Ахмееед! Ты меня слышишь?

Бум! Турок стукнул камнем по стене.

— Спасибо, Ахмед. Было очень вкусно. Тешеккюр идирим!

«Если я правильно помню»

Единственная поездка в Кемер запомнилась Ване на всю жизнь.

Бум.

«Пожалуйста, Иван-паша!»

— Так вы, отец Илия, говорите, что этот Иван поговорить любит? — Владыка задумчиво водил пальцем по длинному усу.

— Любит, батюшка. На отвлечённые темы. Про собаку свою, про…

— Ну так дайте ему поговорить. Может, чего и сболтнёт. Запомни сам и Васе своему передай — пытку запрещаю.

Костя метнул взгляд на полковника. Тот снова одобрительно кивнул. Чуть-чуть. Едва заметно.

«А Илюша то по краю ходит! Зарвался совсем…»

— Батюшка, — Илия снова встал и низко поклонился, — может быть, всё-таки, совместить?

— Что?

— Разговор и… э… принуждение. На свежий воздух его, батюшка. На солнышко. А? Небось по солнышку то он соскучиться уже успел?

Контрразведчик хихикнул. Полковник скрипнул зубами, а Костя сделал вид, что его здесь нет. Владыка колебался. Эта история с упёртым русским мужиком ему уже порядком поднадоела. Вытерпеть то, что вытерпел этот человек, дано было не каждому. Сам отец Пётр был совсем не уверен в том, что он сам бы смог это пережить. Даже ради Веры.

Он уже готов был согласиться с тем, что этот человек попал в этот переплёт случайно. Во чужом пиру похмелье, так сказать, но Настя… супруга чётко сказала «работайте дальше». И это при том, что от одного слова «пытка» её начинало тошнить! Это что-то значило.

— Ладно. Два дня. Здесь. Возле главного входа. И посади позади своего человечка, Илья. Пусть слушает. И запоминает.

Блаженное ничегонеделание продолжалось три дня. Ваня как следует отоспался и даже слегка отъелся — Ахмед носил ему просто-таки царские блюда! Свекла, капуста и странные сладковатые корнеплоды, немного по вкусу напоминающие картошку. Лепота!

Эти шаги он узнал во сне. Глаза открылись моментально, а в животе разлился жуткий холод. Иван непроизвольно начал дрожать. И чем ближе были эти шаги, тем сильнее его колотило.

Маляренко ненавидел себя за это чувство страха, но он ничего не мог поделать со своим телом. Оно жило отдельной жизнью и ему, телу, очень не нравилось, что от него каждый день по чуть-чуть отжигают. Разуму Ивана это тоже не нравилось, но он, разум, по крайней мере, не боялся. И потому, всякий раз, когда улыбчивый Вася доставал свой прут и плоскогубцы, которыми он держал палец, Ваня, писаясь от ужаса, дрожащим голоском посылал своего палача в пеший эротический поход. Потом, правда, приходилось размазывать сопли и слёзы и умолять больше ЭТОГО не делать, но каждый раз, когда Вася приходил на работу, его ждало «да-да, и сегодня ты снова иди на…!»

Ваня потянул носом затхлый воздух пещеры. Сломанный нос постепенно обрёл способность к обонянию и стал различать запахи. Дыма не было. Не было и весьма специфичного запаха раскалённого железа.

Маляренко снова потянул носом воздух.

«Да неужели?»

Дверь резко распахнулась. На пороге стоял всё тот же Василий Алибабаевич и всё так же весело ухмылялся.

— Маляренко! На выход! С вещами!

— Салам, Алибабаевич! На… иди.

Дежурный удар в диафрагму Ваня даже не заметил. Подтянув спадающие штаны, он двинул «на выход».

— Мужики, вы чего? Я сегодня не в форме…

— Заткнись. — Неизвестный Ивану солдат содрал с него штаны и, крепко взяв за локоть, вывел голого Ваню из пещеры на улицу.

«Да и фиг с ним! Как хорошо!»

Было очень раннее утро. Как бы даже ещё и не ночь. На востоке едва начало светать, а всё небо было всё ещё усыпано звёздами.

«Сияй, безумный бриллиант!»

В башке пиликал Пинк флойд, отчего крыша ехала капитально. А может, всё дело было в кислороде.

Ветер, шумевший в соснах, густо растущих на склоне горы, был таааакиииим вкусным! Ваня ветел головой и дышал, дышал, дышал. То, что его сейчас казнят, он уже понял. Как это будет, его совершенно не интересовало. Он просто шёл, радуясь тому, что босые ноги вместо камня ощущают траву и никак не мог надышаться.

«А-ФИ-ГЕТЬ! А я-то, дурень, думал, что «перед смертью не надышишься» это просто расхожая фраза!»

Неизвестный солдат и известный Василий привели Маляренко на утоптанную площадку перед ещё одним входом в пещеру. Судя по обилию построек перед воротами, ведущими вглубь горы, это была одна из главных и весьма плотно заселённых пещер. Вся эта площадка была огорожена высоченной, метров в пять, каменной стеной, по которой ходили часовые. Ещё на ней была здоровенная деревянная вышка, очень похожая на те, что стояли в Севастополе и Бахчисарае. Возле ворот горел костёр, вокруг которого сидело ещё шесть или семь солдат.

— Здарова, мужики!

— И тебе… — Дежурный осёкся. Мимо него два младших послушника из службы внутренней безопасности вели весёлого и голого мужика, — … не хворать.

Старший дежурной смены отвернулся. Эти попы достали, но идти против них это… Вон, один уже пошёл…

Голого мужика отвели на площадку возле главных ворот. Там, в ожидании руководства уже с полчаса, зевая и вяло переругиваясь, сидело четверо ополченцев. А на земле лежала громадная буква «х». Андреевский крест. Когда до Ивана дошло что это за штука, он даже немного возгордился.

«Ипическая сила!»

— Вась, а ваши эти… батюшки. Они что, меня за Господа Бога держат?

«Ой, бля! Зря я это сказал!»

Вася, ни слова не говоря, снова двинул в многострадальный глаз Маляренко. Подсветив округу искрами, Ваня резко успокоился. Каждый новый удар по левому глазу был настолько болезненным, что отбивал всякую охоту шутить и балагурить.

— Ну чего? — Вася тоже успокоился и тоже, почти по-дружески, подмигнул и помахал молотком. — Предпочитаешь сразу или сначала помучаешься?

«Ах ты, Абдулла недоделанный!»

Ваня припомнил товарища Сухова и с теми же интонациями ответил.

— Лучше, конечно, помучаться.

Честно говоря, в число привычек Ивана Маляренко не входило мерянье инструментами с другими мужиками. И даже в баню ходить он предпочитал с женщинами. А там, где это было не возможно (например, в гостях у Серёги Спиридонова) — в баню он ходил в одиночку. Так что полного понимания надо ли стесняться того, что он нынче такой открытый всем ветрам чувак, или, наоборот, есть повод погордиться, у Вани не было. Правда жёны его никогда не жаловались и даже, старательно отводя глаза, по секрету ему шептали, что у него-то с размерами всё тип-топ и вообще — ого-го! Но это же жёны… им на эту тему положено так говорить.

Ополченцы споро примотали руки и ноги Ивана душистыми верёвками к концам креста и, для верности, прихватили петлёй ещё и живот. Ваня снова потянул носом — запашок от этих канатов был уж больно знакомый.

— Конопля?

— Конопля. Не туго?

«Заботливый какой!»

— Нормально. Мужики, а я чего вот прямо так и буду висеть?

— Прямо так и будешь, а что?

Старший ополченец с интересом посмотрел на нестандартного висельника.

— А я слышал, что под задницу ещё это… сидеть чтоб.