- Заряжен?
- Ясное дело.
- Бабахнуть можно?
- Курок выжми, - подсказал гетман.
- Да уж знаю! - с оттенком снисхождения бросил архимандрит.
- То, о чём ты 'знаешь', в простонародье называют спусковым крючком, а курок - вот эта скоба в задней части ствола. Ею перед выстрелом взводится ударно-спусковой механизм, тогда сам спуск получается намного легче.
Анахорет послушно выполнил необходимые манипуляции, подозвал дьякона с кропилом, брызнул на ствол святой водичкой, перекрестил небеса и торжествуѓюще туда же выпалил. Три раза. Не в Святую ли Троицу метил, - грешным делом подумал гетман... Толпа зашлась в экстазе. Видимо, именно по этой причине отѓветный спич архимандрита не затянулся дольше гетманского. Ну, скажем, не намного дольше...
- Ну, Сашка, спасибо! - пунцовый батюшка, обнимая союзника, раѓдовался оружию как любой неискушенный в военном деле человек. - Вот это удружил так удружил! Обмыть надо...
- Сие в руках наместника Божия, - усмехнулся гетман.
- Так вперед и с песней!
Взлетела рука пастыря, раздались отрывистые команды, иноки и станичники вскинули подбородки, колокол, показалось гетману, через секунду лопнет от неуемного старания звонаря. Анахорет облобызался с Константином и Алиной, протянул руку для поцелуя рынде, потреѓпал по холке выгнувшего спину водолаза и указал гостям на крутую деревянную лестницу.
- Собак мой не помешает? - осведомился гетман.
- Обижаешь, брат! Умный добродушный пёс есть животное богоугодное.
- Никто вас за язык не тянул, Максим Иванович, - обворожительно улыбнулась Алина, принимая хозяина под руку. - Ибо если у вас в плане мясопродуктов нужда какая имеется, то...
- Вся братия монастырская год поститься будет, а Дэн Александроѓвич - никогда! И мы, грешные, иже с ним... Осторожно, сиятельная, ступенька!
Дэнни с самого начала церемонии жался у ног хозяйки, а тут, будто воистину с благословения Анахорета, осмелел, приосанился, независиѓмо завертел квадратной своей мордой. Видали, мол, таких!..
Впрочем, видали разных. В том числе клерикалов-схизматиков... И относились к ним обычно уважительно. Партизанский схрон - не в счёт. Политика политикой, её номер, как выражался капитан Жеглов, шестнадцатый, а экономика, тем паче ВПК, должна быть экономной!
Процессия важно ступила на аккуратную, под галькой и песком, доѓрожку монастырского двора. По центру его полусферы, близ обрыва, на сглаженной высотке горделиво красовался большущий молельный дом из дубового бруса, а внешнее полукружье, будто крепостной стеной, было обнесено кельями. Перспектива просматривалась слабо, однако гетман, бывавший у Анахорета много раз, прекрасно знал, что за первым полукружьем сведенных воедино келий через свободное пространство улочки следовало второе, третье и так далее, жилые ряды сменялись мастерскими, те - овинами и снова кельями сектантов. Множество линий обороны... Своеобразные бараки были обиты гладко оструганной доской-вагонкой, вскрытой тёмным станичным лаком, защищены от непогоды двускатными крышами под тёсом и черепицей, а сам молельный дом - даже листовым металлопрокатом.
Столяры и плотники братства Свидетелей Страшного Суда славиѓлись на всю не слишком людную после Чумы округу. Свидетельством их непревзойденного мастерства и предметом особой гордости пастыря быѓла раритетная система отопления жилых и административных помещений Первого Анахорета. Печной дым, прежде чем попасть в выходное отверѓстие трубы, проходил под настилом пола и стеновыми панелями, доски которых были пригнаны настолько тщательно, что ни одна струйка едѓких продуктов сгорания не отравляла атмосферу комнат.
Гордился архимандрит и трапезной, да не без оснований. Несколько мрачное, но исключительно величественное помещение было обито морёным дубом, заставлено резными колоннами и сплошь увешано иконами и полотнами с изображением подвижнического труда общинников. Венчал же интерьер громадный портрет маслом - просветлённый лик самого отца Максимилиана, мудрого и печального служителя Господа, пастыря, асѓкета, великого вождя.
Проигнорировавший, как обычно, завтрак и потому изрядно проголодавшийся к пополудни, гетман в первую очередь взглянул на устланный белоснежной скатертью трапезный стол. И с удовѓлетворением отметил - помимо массы ваз с букетами цветов - сонмище всяческих яств, в том числе курник, единственное в своем роде блюдо из рациона допетровских государей матушки-Руси, что ныне так искусно готовила старуха-ключница. Приборов было лишь четыре, из чего, хороѓшо зная давнего союзника-приятеля, гетман справедливо заключил - Анахорет собрался здорово надраться в узком кругу гостей, перед которыми, не в пример монашеству, никакой необходимости прикидываться постником на алкоголь не было. Не сразу, правда, разобрал, чем именно тот собирается надратьѓся, ибо одна из трёх доставленных ими канистр, на коей 'монастырское вино' было выведено краской лишь для вида, благополучно откочевала в закрома, а на столе вовсе не наблюдалось особенного русского напитка приличествующей моменту крепости... И, по обыкновению своему, недооценил партнёра. Обнажив волосатую длань, Анахорет ничтоже сумняшеся сунул её в один из жбаѓнов под квас, и на свет Божий вынырнул пузатый штоф литра на три. Пардон, тоѓгда уже не штоф, а ровно четверть с рюмкой. Попробуй запомнить эти внесистемные меры веса-объёма, тем паче зело устаревшие! Ох, житие мое...
- Приходится скромность блюсти, - смиренно вздохнул архимандрит, - паства может не так понять... Впрочем, ну её сегодня в баню! Воздаѓдим, дети мои, долж... э-э... хвалу Господу, Богу нашему, за высокое Его покровительство и щедрые дары земли этой благодатной! Саня, Косѓтик, чё сидите, как филистимляне? Наливайте по полной чаре! И за Алиѓной поухаживайте. Пробуй, сиятельная, вот 'Каберне' станичное, вот наши скромные изделия. Ну, спаси Христос! Ху-у... хороша, злодейка! Закусывайте, други, да повторим, благословясь...
Повторили, разумеется. Неоднократно. Не забывая, впрочем, о деѓлах. Так, батюшка подробно отчитался по организации службы приданных казачьих войск, подготовке собственной дружины и ходу конкретной операции против давешних 'нехристей'. Вполне прилично и толково отѓчитался, - отметил гетман. Сам он, доведись ему справлять какой-нибудь двунадесятый праздник, вряд ли так сумел бы.
- Молодец, твоё высокопреподобие! Только вот что я, Макс, думаю: несподручно тебе со братие на поле брани в монастырских одеяниях прикалываться. Хаки не предлагаю, а, допустим, из чёрного полотна в цехах наших можно было бы что-нибудь приличествующее сотворить, благо, запас такового у нас имеется, с фасоном воинским нет проблем, а заѓхочешь сугубо клерикальных прибамбасов - только подскажи, а нам, татарам, сам знаешь...
- Лады! - тут же воскликнул довольный Анахорет. - Как в обратный путь намылитесь, я с вами инокиню Марфу отправлю, мастерица она знатная, пусть и молода непотребно. Ну да не грех это, быстро проходит... Давайте, други, к слову и в лице прекрасной Алины Анатольевны за милых дам чарки поднимем. Живи, сиятельная, и здравствуй нам на радость и себе в усладу!
Первым из высоких гостей 'усладился' Дэн. Стрескав бездонную миску говядины, слегка сдобренной гречневой кашей, он сыто заурчал и, мало скованный условностями протокола, развалился прямо под светлым живописным ликом отца Максимилиана. Того же понесло. В пучину памяѓти о днях весёлой первой жизни, когда он с группой молодых семинаѓристов на два года был отправлен по обмену в Одесскую духовную семиѓнарию. 'Мемуар-резон', естественно, предназначался 'землячке' Алине.
- ...Мы, значит, с избранной братией рясы в штаны заправили, под куртяками вроде бы не видно, скуфейки по карманам рассовали и - куда? В 'Гамбринус', ясен помидор! Пришли чин-чином, народу - ниѓкого почти, сели, по сто пятьдесят, по паре кружек 'Порто-франко', раки, конечно, бутерѓбродики скоромные. Хорошо! Раз повторили, два, старый Осип нам 'Эх, Одессу...' залабал, и тут - мать твою Пречистую! - отец Иннокентий заваливает, типа декана у нас был, дурак - вообще пи... э-э... и, что характерно, в мирском одеянии. На нас, грешных, косяка даванул, думали, всё! По наши души! Полный пи...пи...пи...ну, провал! В смысле - аминь... А за ним, слышь, Лин, две девки непотребные чешут и - за столик его, за столик! Так и сидели: он - рюмаху, мы - рюмаху. Слова потом никому не сказал!..
