Его слова о «демократии», «свободе», «амнистии», «национальном единстве» вселяли и радость и тревогу в души людей. Такие слова им не доводилось слышать уже в течение нескольких десятилетий. Подобных слов не было даже в священном писании — так заманчиво, обнадеживающе звучали они. Поэтому все те, кому уже давно хотелось, «чтобы все поскорее закончилось» и в стране наступил мир, чтобы прекратились убийства и поджоги, — все эти люди с готовностью поверили в искренность министра. Стали поговаривать, что министр-де истинный радетель народных интересов, что он стоит на позициях Отечественного фронта, является поборником демократии и объединения усилий всех прогрессивных политических партий, уважает коммунистов за понесенные ими в борьбе жертвы, но в то же время он выступает за прекращение партизанского движения и за отказ коммунистов от вооруженной борьбы, так как, по мнению министра, именно вооруженная борьба является в текущий момент основной причиной, препятствующей решению национальных проблем.
Идейно неокрепшие и заблуждающиеся люди поверили разглагольствованиям министра. Поверили им и некоторые родители народных борцов, которым больше, чем кому-либо другому, хотелось, чтобы поскорее закончилась бушевавшая по всей стране братоубийственная война. Многие из людей старшего поколения прошли через ужасы кто двух, а кто и трех войн начала века, но то, что сейчас творилось в стране, было им непонятно. Они привыкли сражаться против внешних врагов, привыкли в бою чувствовать рядом надежное плечо соотечественника. А сейчас брат поднимал оружие на брата, болгарин убивал болгарина. Так не ошиблись ли их сыновья в выборе пути? К чему им гибнуть? Не лучше ли вернуться по домам? Пусть сдадутся властям, пока не поздно, тем более что и правительство, как оказывается, стремится к тем же целям, за которые их дети сражаются с оружием в руках, не щадя своих молодых жизней.
Коммунисты понимали, что щедрые посулы властей являются лишь пропагандистской уловкой. Иллюзии, так легко овладевшие сердцами людей, необходимо было в интересах борьбы рассеять правдивым партийным словом. И началась кропотливая разъяснительная работа, начались тайные встречи, споры, дискуссии. Из далекой Москвы доносился голос Георгия Димитрова, который разоблачал уловки классовых врагов и призывал к наращиванию ударов по пошатнувшемуся монархо-фашистскому режиму. И демагогический миф о добренькой власти и возможности национального примирения лопнул как мыльный пузырь. «И эти такими же негодяями оказались, — так стали отзываться простые труженики о правительстве Багрянова уже через несколько недель после его прихода к власти. — Смотри, скольких невинных людей погубили…» Пропала охота к помпезным встречам с земляками и у министра Христо Василева. А после расстрела близ села Топчийско он боялся даже на глаза попадаться родным Яны Лысковой, с отцом которой его связывала давняя дружба. Министр предпочел поспешно покинуть Бургасскую область. Он постыдно бежал, потому что, по существу, уже не чувствовал себя крупным государственным деятелем и верховным представителем власти. «Я ничего не мог поделать, — оправдывался он перед своими близкими. — Болгарией управляют военные, жандармерия и полиция». Что же, на этот раз министр был абсолютно прав. Генерал Младенов устроил банкет в его честь в самом большом сливенском ресторане. Он вместе со своей супругой почтительно встретил прибывшего министра, но, когда понадобилось выполнить распоряжение члена правительства — распоряжение, очень скоро превратившееся в заискивающую просьбу, — генерал бесцеремонно ответил: «Все решается там, на месте, капитаном Русевым». Ну а жандармский капитан не соблаговолил даже поговорить с министром по телефону. Так кто же тогда истинный хозяин Болгарии, царский министр или жандармский капитан? И министр Василев поторопился вернуться в столицу.
Вскоре после отъезда Христо Василева в Бургасскую область прибыл еще один визитер в ранге министра. И этому высокому гостю, являвшемуся к тому же и небезызвестным профессором, был оказан помпезный прием. Газеты широко осветили его встречи с общественностью и населением городов и сел области. Но министр провел и другие встречи, о которых официальная пресса не проронила ни слова…
— Где предпочитаете отдохнуть, господин министр? — подобострастно поинтересовался начальник областной управы.
— Я никогда в своей жизни не предавался праздному отдыху, — ответил министр-профессор. — Я лишь менял характер работы. Вот и сейчас пишу труд, в связи с которым и приехал в Бургас, чтобы лично ознакомиться с деятельностью красных банд в вашей области. Предполагаю провести анкетирование ответственных офицеров из полиции и жандармерии. Чтобы окончательно лишить партизан поддержки народных масс, необходимо сделать достоянием широкой гласности моральный и политический облик этих бандитов. Собственно, этому и будет посвящен мой нынешний отдых на море.
И начались «научные» встречи министра с полицейским и жандармским начальством. По этому поводу капитан Русев, пытаясь найти доводы для собственного оправдания, писал позднее следующее: «Когда профессор был в Бургасе, я рассказал ему все подробности о партизанском движении в области. Поведал ему и о действиях жандармерии в защиту государственных интересов. В конце беседы он мне сказал: „Вы честно исполнили свой долг, как и подобает настоящему солдату“. Так в чем же тогда заключается моя вина, если и министры-профессора настоятельно рекомендовали нам безжалостно уничтожать всех, кто выступал против существующей власти?»
Мне удалось побеседовать с одним бывшим полицейским агентом, состоявшим в дни пребывания министра-профессора в Бургасе в его личной охране и присутствовавшим на вышеупомянутой встрече.
— Помню все прекрасно, — с готовностью принялся рассказывать он. — Тогда я впервые задумался, на чьей стороне правда. Профессор утверждал, что все, кто пошли за коммунистами, — отпетые лентяи и бездельники, которые всю жизнь чурались честного труда, потому и начали бунт против властей. По словам министра, все коммунистические идеи представляют собой недостижимые миражи, поэтому, мол, они овладевают умами лишь молодых, неопытных людей, которые со временем, как правило, осознают свои заблуждения и становятся добропорядочными и законопослушными гражданами. Ну а упорствующим и непоправимым необходимо было, как считал министр, помочь пулей или петлей.
— Ну а лично ты всему тогда поверил, о чем говорил министр? — поинтересовался я.
— Как я мог поверить! Ведь я хорошо знал почти всех арестованных. Среди них не было лентяев и бездельников. Все они или работали, или учились. Однажды, сопровождая министра до гостиницы, я не удержался и поделился с ним своими сомнениями. Он пригласил меня к себе в номер и принялся объяснять мне мои ошибки. Сам не знаю, как это получилось, но я помимо своей воли принялся, по существу, защищать тех, против кого в течение пяти лет боролся с оружием в руках. «Необходимо пером и мечом уничтожить коммунистическую заразу», — несколько раз повторил министр. Я ему на это ответил: «Полиция и жандармерия давно уже так и действуют, но количество противников режима от этого не уменьшается, а, наоборот, увеличивается. К тому же они упорны и бесстрашны — умирают, но не сдаются». Затем я рассказал ему о последних операциях партизанских отрядов, успешно действовавших против многократно превосходящих правительственных сил. Рассказал также об уничтожении немецкой подвижной радиостанции, о приведении в исполнение приговоров, вынесенных ряду предателей и провокаторов, об уходе в партизаны большой группы молодежи из приморских сел.
— Интересно, что он тебе на это ответил? — прервал я собеседника.
— Ничего убедительного, опять принялся свое твердить. С того дня и до самого Девятого Сентября один вопрос не давал мне покоя: что за люди эти коммунисты?
Да! Что же это за люди?! То, что фашистские убийцы не могли объяснить себе, «что за люди эти коммунисты», было еще не страшно. Хуже, что этого не могли понять и представители уходящего класса, подобные профессору-министру, которые в своих «трудах» безуспешно пытались оклеветать и опорочить те идеалы, на борьбу за которые поднимала болгарский народ коммунистическая партия. По существу, эти интеллектуальные убийцы становились в один ряд с теми, кто пытал и расстреливал, поджигал дома и участвовал в облавах. В решающие для судьбы Болгарии дни лживые псевдотеории подкупленных писак лишь еще больше подстрекали полицию и жандармерию к насилию и жестокости. Все эти горе-патриоты и мнимые радетели интересов болгарского народа извращали правду о событиях в стране и за рубежом, завуалировали жгучие проблемы, стоявшие перед страной. Газеты — местные и центральные — тщились создать впечатление спокойствия и благоденствия в стране. На страницах газет «Вечерняя бургасская почта» и «Бургасский маяк» не писали ни слова о деятельности партизанских отрядов. Не было там ни единого слава и о разгуле карателей, о поджогах домов и казнях без суда и следствия. Ни единого слова!
