— Что он такое говорит? — с тревогой спросил Чушкин у сидящего рядом с ним Косю Владева.
— Тактика, Чушкин, тактика, — ответил Владев. — Тебе таких тонких вещей не понять.
— Вот теперь понял, — криво ухмыльнулся Чушкин…
Об упомянутом совещании бывший каблешковский кмет писал: «На проведенном совещании кметов было решено огласить во всех селах решение правительства о помиловании партизан, добровольно сдавшихся властям или выданных родными и близкими».
Возвратились представители местных властей в свои села и принялись разъяснять «великодушное» решение правительства. Провел общесельское собрание и Дончо Донев. Как было не поверить людям в добрые намерения властей, если совещанием кметов руководил сам господин Гудов — начальник областной управы, а с докладом выступил начальник областного управления полиции Соларов?! Как было не поверить в то, что власти пекутся лишь о «спасении» заблудших, вставших на противозаконный путь?!
— Господин кмет, сын мой объявился вместе со своим дружком, — робко произнес тот самый отец, который и после 9 Сентября твердил, что сын его жив, и все еще продолжал верить словам кмета, что все задержанные вернутся. — Что делать?
— Как что? — оживился кмет. — Будем «спасать» их. Ты ведь знаешь о решении совещания кметов?
— Знаю, но… не случилось бы чего плохого с детьми.
— Что может случиться? Ну дадут им по подзатыльнику, чтобы за ум взялись да думали другой раз, что делают, с тем и отпустят.
— Дай-то бог, чтобы так. На вас вся надежда, господин кмет.
И вот уже заторопилась на место группа фашистских головорезов во главе с кметом, а рядом с ними семенил обманутый отец. В глубине сеновала крепко спали двое молодых партизан, лишь минувшей ночью проскочивших через кольцо окружения. Они были уверены в своей безопасности, потому что заботу о них взяли на себя самые близкие люди. Но их сон был прерван шумом ворвавшейся на сеновал толпы. Один из партизан потянулся за пистолетом, но на него уже набросились несколько дюжих жандармов. Крепко связанных партизан повели в сельскую управу. Вслед за ними плелся со слезами на глазах, смущенный и растерянный отец одного из пленных.
— Прости меня, сынок, ради твоего же блага сделал это… Они еще сегодня вас отпустят… Кмет обещал мне…
Сын лишь с болью взглянул на отца и горько усмехнулся. Ему все было ясно. На следующий день в село приехал Чушкин с группой жандармов и занялся предварительным следствием. Затем он написал «временную» расписку для сельской управы и увез арестованных партизан в штаб жандармерии в Бургас. Напрасно обманутый отец обивал пороги сельской управы и часами просиживал у кабинета кмета. Вплоть до дня народной победы никто не счел нужным дать ему какие-либо разъяснения о судьбе сына.
Через несколько дней коварство и лживые обещания властей стали причиной поимки еще двух партизан. Чушкин с готовностью написал новую «временную» расписку и также увез их в штаб жандармерии.
В последнюю десятидневку июня у пограничников капитана Николова было много «работы». Не проходило и дня без прочесывания местности и патрулирования, облав и засад. Капитан на коне объезжал позиции и давал все новые и новые указания. Каждый сигнал о появлении в округе подозрительных лиц проверялся и перепроверялся, по их следам без промедления бросали усиленные группы пограничников. Предательская рука Атанаса Пенева указала карателям место в виноградниках поблизости от села Каблешково, где скрывались Киро Рачев и Христо Тонозлиев. Другим предателем были выданы Станчо Желев и Иван Минков. Нарвавшись на засаду, попали в руки врага Кина Йорданова, Йордан Петков, Панди Неделчев и Иван Петков. За всех схваченных партизан Чушкин выдавал «временные» расписки и отправлял арестованных в штаб жандармерии. Только Киро Рачев и Христо Тонозлиев, пойманные первыми еще 21 июня, были по распоряжению генерала Младенова доставлены в штаб дивизии, располагавшийся в селе Дыскотна. Последней провезли через Каблешково, прежде чем отправить в жандармерию, Яну Лыскову. «Пусть видят каблешковцы, что и жена командира отряда поймана», — решил Косю Владев.
Все эти дни в большинстве окрестных сел царило томительное напряжение — у многих жителей в партизанском отряде сражались их родные и близкие. С тревогой ждали известий о том, кто еще попал в руки карателей. На время забылись былые тревоги, сожженные дома и разграбленное имущество. В каждую семью в любую минуту могла постучаться куда большая беда. Подолгу обсуждали слова царского министра об амнистии. С надеждой вспоминали и обещание капитана Русева, который после карательной операции в Каблешково заявил: «И волос не упадет с головы тех, кто добровольно сдастся властям или не окажет сопротивления при задержании». Известны были всем и последние решения, принятые на совещании кметов. Как хотелось верить щедрым посулам властей! Дела же полиции, жандармерии и армии совсем не вязались с гуманными словами властей. С каждым днем действия фашистских карателей становились все более жестокими и беспощадными. Жителям запрещалось покидать села без письменного разрешения кмета, крестьянам возбранялось брать с собой еду на полевые работы. Оставался в силе полицейский час. Попавшие под подозрение лица должны были дважды в день — утром и вечером — расписываться в специальной книге в полицейском участке или в сельской управе. Не утихала волна арестов и облав, по-прежнему изуверские пытки применялись при допросах. Третья рота пограничников под командованием поручика Георгиева заняла села Горица, Гылыбец и Порой, блокировав тем самым всю долину. За проявленные усердие в службе и твердость по отношению к арестованным пограничник Бакалов был награжден наручными часами. На их покупку пошли деньги, отобранные у партизана Ивана Петкова, схваченного карателями в результате предательства.
Все в те же десять трагических июньских дней в лапы полиции и жандармерии попали многие борцы из села Обзор, из сел Средецкого района, из десятков других населенных пунктов. Жандармы капитана Русева, каратели капитана Николова, высшее начальство и представители местных властей торжествовали. Они считали, что революционное движение в Бургасском боевом районе окончательно разгромлено.
В эти же дни по городкам и селам Бургасской области, в которых размещались карательные части армии, жандармерии и полиции, разъезжал фронтовой театр. На афишах его было броско начертано: «Фронтовой театр — в окопах и на позициях». Эти слова как нельзя лучше раскрывали характер борьбы между правительственными войсками и Народно-освободительной повстанческой армией. Вся программа выступлений была составлена из ура-патриотических номеров, прославлявших верность царю и отечеству. Побывал фронтовой театр и в Каблешково. По окончании представления для актеров был устроен банкет, вино и продукты для которого были бесцеремонно реквизированы у тех, чьи родственники томились в это время в жандармском застенке. До поздней ночи разносились над Каблешково патриотические песни, звучали воинственные тосты за скорейший разгром партизанского движения и благоденствие «великой Болгарии».
Вторая пограничная рота блокировала местность от села Емирско до села Бата. Получив сообщение о том, что партизаны спускаются в равнинные села, ее командир поручик Григоров решил пойти на хитрость. По его приказу все пограничники повесили скатанные плащ-палатки не на левое, как положено по уставу, а на правое плечо.
— Если заметите кого-нибудь с плащ-палаткой, висящей по уставу, — значит, что не наш человек.
— Есть ли бывшие солдаты среди партизан? — поинтересовался один из участников собранного поручиком совещания.
— К сожалению, есть и солдаты, и моряки, — ответил Григоров и принялся разъяснять дальше новую тактику. — Каждое утро будете обходить крестьян, работающих на полях в вашем районе. Строго предупреждайте их, что при появлении подозрительных лиц они должны спокойно вступить в беседу с ними, если надо, то и хлеба пусть дадут. Но затем им надлежит при первой же возможности лечь на землю. Это будет для вас условный сигнал к действию. Если кто-либо из крестьян не выполнит приказа или попробует схитрить, расстрелять на месте.
