Крепкая дружба с юных лет связывала Атанаса Манчева и Михаила Дойчева. Один из них жил и работал в сельской местности, другой учился сначала в Бургасе, а затем в Софии, но, несмотря на это, они поддерживали между собой тесную связь и часто встречались. Позднее, когда Моц вернулся в родные края как представитель ЦК РМС в округе, а затем стал секретарем окружной ремсистской организации, двое друзей стали просто неразлучными. Лишь полиция сумела разлучить их на целый год, когда арестовала Михаила и бросила его в тюрьму. Весь этот год Манчев чувствовал себя очень одиноким. Поэтому, когда Дойчеву удалось совершить побег и они снова встретились в доме ятака Желю Ангелова в селе Гылыбец, первыми словами, которые сказал Моц другу, были: «Не могу без тебя…»

Михаил был смел, тверд, по-народному смекалист, сдержан в поступках, в любом деле терпеливо искал правильное решение. Он был прирожденным организатором. Атанас — натура лиричная и возвышенная, он легко воспламенялся, но в то же время отличался мужеством и решительностью, имел хорошую теоретическую подготовку. Они взаимно дополняли друг друга. Время от времени их разделяли задачи борьбы, но затем они вновь оказывались вместе.

19 мая Атанас Манчев и Иван Ченгелиев сумели пробраться в город и укрылись до наступления темноты в маленькой тополиной рощице неподалеку от дома Ивана. Около восьми вечера сначала Моц, а затем и Иван незаметно проскользнули в дом Ченгелиевых. Встретил их самый младший из братьев Ченгелиевых — Димитр, который позднее вспоминал: «Позвали старшего брата Тодора, все прошли в комнаты и стали что-то горячо обсуждать. Помню, что упоминали какие-то деньги, которые необходимо было получить для отряда. Затем Атанас Манчев написал записку и велел Тодору передать ее Ивану Грудеву».

Тодор отсутствовал не очень долго. По словам Димитра, он вернулся сильно встревоженным. Димитр не слышал того, что Тодор сообщил Манчеву, и не понял, что так встревожило брата, потому что в этот момент наблюдал за обстановкой на улице. Он лишь слышал, что Манчев в ответ сказал: «Если нас и обнаружат, то будет лучше, если это произойдет где-нибудь в другом месте».

По всей видимости, Тодор принес тревожные вести об активизации в городе полиции. Кроме того, человек, на встречу с которым он был послан, не пришел на условленное место. Не появился он там и на следующий день — 20 мая.

Два последних дня, проведенных в доме Ченгелиевых в вынужденном бездействии, для партизан тянулись мучительно долго. А ведь предстояло еще решить вопросы, связанные с переброской в партизанский отряд ряда товарищей и с поддержанием нелегального канала связи. Единственным человеком, с которым Атанасу Манчеву и Ивану Ченгелиеву удалось встретиться, был командир городского боевого штаба Асен Йорданов.

По дороге в Ямбол Асен заскочил в Айтос, куда была эвакуирована его семья. Там его отыскал Тодор Грудев и сообщил о записке от Моца. Затем Асен в одном из трактиров встретился с Иваном Ченгелиевым и Тодором Грудевым и, прочитав записку, принял решение повидаться и с посланцами отряда.

…Разобраться в обстановке в городе был послан Тодор Ченгелиев. Он потолкался по улицам, заглянул в кафе и трактиры, всюду присматриваясь и прислушиваясь к разговорам. «В городе полно жандармов, — сообщил он, вернувшись. — Да и полиция что-то оживилась». К тревожным новостям Манчев отнесся довольно спокойно, но тут же написал около десятка писем, которые младший из братьев Ченгелиевых опустил в почтовый ящик.

Мне очень хотелось видеть эти письма, но, к сожалению, до сих пор не удалось обнаружить ни одного из них. Содержание писем — а они были адресованы близким и друзьям Моца — могло бы, по всей видимости, многое рассказать о последних часах жизни двух партизан, которые, несмотря на реальную угрозу собственной безопасности, не попытались покинуть город, а предпочли остаться, чтобы любой ценой выполнить стоящие перед ними задачи. Все же на второй день Манчев решил принять меры предосторожности: на ночь партизаны перебрались в расположенный во дворе тайник. Вход в него прикрывал громоздкий сундук, доверху набитый разным железным хламом, который собрал работавший машинистом на паровой молотилке Тодор.

Поздно ночью оба партизана покинули тайник и затаились во дворе: они все же опасались возможной полицейской блокады. Однако, убедившись, что все вокруг спокойно, перед самым рассветом вновь укрылись в тайнике.

Тайник! Как легко произносится сегодня это слово! Можно подумать, что Моц и Иван спустились в надежное и безопасное убежище, где им уже не грозила никакая опасность. На самом же деде они с трудом протиснулись в узкую, тесную нору, в которой и одному-то человеку негде было повернуться. Отодвинуть сундук, загораживающий вход в тайник, находясь внутри, было чрезвычайно трудно. Уже через час-другой пребывания в таком убежище у человека начинало ломить все тело. Однако ни Моц, ни Иван не обращали на это внимания. Оба они были на нелегальном положении еще с 1941 года и привыкли ко всяким перипетиям. Иван два года укрывался на конспиративных квартирах в Софии, прежде чем в январе 1944 года вернулся в свой родной край. И Атанасу Манчеву частенько приходилось обитать в подобных «квартирах», куда не заглядывал даже солнечный луч. Сначала он скрывался у верных людей в Бургасе, затем в своем родном доме, где были оборудованы два тайника — один под крыльцом и другой в глубине двора, под хозяйственным навесом. Около четырех месяцев прятался Моц от полиции в пекарне Георгия Черкезова. Затем, выполняя особое задание, побывал в селах Рыжица, Гылыбец, Кошарица, Пештерско, Обзор, Дюлино, Приселци, Попович… Где бы ни появлялся Моц, повсюду тайники, в которых он скрывался, превращались в штабы антифашистского движения. С ним всегда были пишущая машинка, авторучка и стопка листков из ученических тетрадей: Курьеры доставляли письма и указания Моца в партийные и ремсистские организации. Почти каждую ночь он проводил встречи с активом, ну а если выпадала свободная минута — писал стихи, которые были подчинены главному в его жизни — борьбе за свободу.

Из одной, конспиративной квартиры в другую, из тайника в тайник — и так в течение многих лет. Откуда черпал силы этот двадцатилетний юноша, принявший на свои плечи такой груз ответственности, отдававший себя без остатка нелегальной работе? Еще в гимназии приятели отмечали его эмоциональность, его поэтическую натуру и немного сентиментальный характер. Всем своим существом революционера он был беспредельно предан родному народу, сердцем поэта глубоко чувствовал и любил природу и ее «вольную ширь», но вот уже около трех лет был вынужден сторониться дневного света и жить на чердаках, в погребах и в похожих на норы тайниках. Перед Моцем всюду открывались двери. Даже там, где он появлялся впервые, недоверие и настороженность рассеивались в первые же минуты, и самые разные люди, и молодые, и старые, с нетерпением ждали новой встречи с Моцем.

За все время не было ни одной попытки выдать Моца властям, хотя немало людей знали о его маршрутах и многим доводилось встречаться с ним лично. Лишь от внедренного в подпольную организацию провокатора полиция время от времени получала сведения о том, в каком районе находится Атанас Манчев — Моц, этот опаснейший партийный работник. Полицейские ищейки рыскали по всему округу, надеясь напасть на его след, но тщетно. А в это время Моц перебирался из села в село, из тайника в тайник. Среди ночи, когда товарищи сообщали ему, что вокруг не замечено ничего подозрительного, он незаметно покидал тайник, подняв воротник полушубка, закутавшись в плащ или переодевшись в женскую одежду. Не раз, находясь в тайнике, приходилось ему, сжав в руке пистолет и затаив дыхание, слышать над собой топот кованых сапог полицейских. После одного такого обыска в его родном доме, когда он прятался под крыльцом, Атанас с улыбкой сказал испуганной матери: «Вот видишь, не так все и страшно». Здесь же, в тайнике под крыльцом, узнал Моц об аресте Михаила Дойчева и Георгия Черкезова в пекарне, а затем и об аресте Гочо Иванова, Ивана Танева и почти всего окружного комитета РМС. Провокатор на этот раз и о нем сумел дать точную информацию: «Он в пекарне… или у себя дома…» К счастью, нагрянувшей полиции так и не удалось обнаружить тайник.