Воля и дух коммуниста Димитра Шишманидова оказались крепче могучих скал на мысе Емине.

…Как-то раз довелось мне услышать одну легенду. Завладели османские турки стольным градом Велико-Тырново, а вместе с ним и всем Восточным болгарским царством. К Царьграду потянулись караваны, тяжело груженные золотом и серебром. Вслед за караванами брели вереницы пленников из царского рода Шишманов, из боярских семей и из простого люда стольного города. Во время ночевки в горах Странджа-Планина части пленников удалось убежать. Приняли и укрыли их горы, спасли от погони. А вскоре среди вековых буков поднялся новый городок. В память о захваченной врагом столице его назвали Малко-Тырново. Часть беглецов навсегда осталась жить в нем. Другие отправились искать пропитание на морском побережье. Наследники Шишмана достигли Несебыра. Здесь они приняли греческое подданство; чтобы заручиться поддержкой местных властей, из Шишмановых превратились в Шишманидис. Через много лет окончание вновь претерпело изменение — и Шишманидис стали Шишманидовыми…

На второй день после убийства Шишманидова Соларов и его свита покинули Поморийскую околию. Шеф бургасской полиции не стал ждать окончания операции в горах. Пусть партизанами занимаются войска и жандармерия. Там, в горах, неутомимый поручик Стефанов и Косю Владев. Капитан Русев также покинул штаб жандармерии, чтобы лично руководить боевыми действиями батальона против партизан. Варненскую группу войск и жандармерии возглавляли полковник Икономов и майор Мирчев.

8 мая отряд «Народный кулак» был обнаружен карателями. Командование отряда приняло бой, так как другого выхода не было. Первый выстрел по врагу произвел каблешковец Тодор Тантынов. Командир отряда Николай Лысков руководил боем спокойно и уверенно. Находясь постоянно в боевых порядках партизан, он вселял в них уверенность в победе.

Не обращая внимание на свистящие вокруг пули, политкомиссар Михаил Дойчев призывал солдат переходить на сторону партизан, чтобы вместе бороться за свободу болгарского народа. Не знал комиссар, что не солдаты участвовали в этом бою, а жандармы капитана Русева — злобные и кровожадные гиены, одетые в солдатскую форму.

Бой был в самом разгаре. Трем партизанским взводам, занявшим удобные позиции, удалось своим огнем прижать к земле самонадеянных жандармов. Три ручных пулемета в руках ставших партизанами моряков наносили большой урон противнику. В промежутках между разрывами гранат раздавались команды Николая Лыскова — ясные и категоричные.

— Будь осторожен, ты обнаруживаешь себя! — попытался кто-то предостеречь командира.

— Ничего, — ответил Николай Лысков, — пусть товарищи знают, что командир среди них.

В разгар боя неожиданно замолк пулемет на фланге первого взвода. Вражеская пуля сразила Неделчо Камбова, двухметрового гиганта, пулемет которого, казавшийся в его руках детской игрушкой, буквально выкашивал ряды наступающих жандармов.

— Возьмите пулемет, — прошептал Неделчо подползшим к нему товарищам. — Обо мне не беспокойтесь.

Друзья вынесли Неделчо в безопасное место. Вновь зарокотал пулемет на фланге. К раненому спустились санитарки. Собрав последние силы, Неделчо чуть приподнялся и тяжело вздохнул:

— Эх, почему в первом же бою?.. — Потом взглянул на сидящую рядом санитарку и тихо произнес: — Не жизни мне своей жалко, а того, что мало я успел сделать… Прошу тебя, Радка, спой мне партизанскую песню.

И молодая девушка, которой не довелось еще в жизни видеть ни как рождается, ни как умирает человек, запела, положив голову раненого себе на колени: «Ветер яростный, вей над полями…» Она пела, глотая слезы, и слова песни звучали как клятва отомстить за павших.

— Ты пой, — с трудом прошептал Неделчо, — с песней и умирать легче.

А неподалеку партизаны прощались с Минко Костевым. Из его перебитой осколком мины руки хлестала кровь, а вместе с ней уходила и жизнь. Но до последней минуты Минко думал не о себе, а о товарищах: просил оставить ему гранаты, чтобы прикрыть их отход.

Бой продолжался уже около пяти часов. Солнце начало заметно клониться к закату. К месту схватки подтягивались новые вражеские силы. Необходимо было либо нанести противнику решительный удар и, не дав ему замкнуть кольцо окружения, с боем прорваться в западном направлении, либо попробовать перехитрить врага и незаметно покинуть позиции. И Лысков приказал:

— Первому взводу все личные вещи оставить на месте, остальным взводам также оставить по нескольку вещмешков. Людям скрытно покинуть позиции, так чтобы противник ничего не заподозрил.

Хитрость командира удалась, и вскоре отряд уже был на безопасном расстоянии.

Это был первый бой отряда. Пережитое напряжение усиливало физическую усталость людей. Многие партизаны не служили в армии и впервые взяли в руки оружие лишь два дня назад. Они еще не преодолели боязнь оружия, а без этого человек не может стрелять хладнокровно. Комиссар понимал, что надо приободрить бойцов, поднять их настроение. Выступить перед ними с речью и убеждать в правоте дела, за которое они борются? Нет смысла. Они и так убеждены в этом… Объяснять им, что их товарищи, оставшиеся на поле боя, погибли как герои? И это ни к чему. Все и так видели, как мужественно они сражались с врагом. Так, может быть, шутка поможет снять напряжение? И вот уже комиссар, с недоумением рассматривая сброшенный с плеч вещмешок, вроде бы самому себе, но достаточно громко, чтобы слышали и остальные, произнес:

— Ну и дурни эти жандармы. Не знают, где у человека голова находится — весь мешок продырявили. — И первый начал смеяться — так весело и заразительно, как мог смеяться только он.

Никто вокруг не смог сдержать улыбки. Смеялись бывалые партизаны и новички. Смеялся весь отряд.

Теперь можно было приступать к разбору первого боя. А там, на недавнем месте схватки, продолжалась беспорядочная стрельба.

Первыми на бывшие партизанские позиции ворвались жандармы поручика Стефанова. Вслед за ними — варненцы во главе с майором Мирчевым. Сразу же разгорелся спор. Бургасские жандармы доказывали, что это они убили двоих партизан, варненцы твердили, что это их заслуга. Чтобы решить спор в свою пользу, жандармы Драгия Янков и Иван Ботев по приказанию поручика Стефанова отрезали головы у мертвых партизан Неделчо Камбова и Минко Костева. Варненцы были побеждены. Им не оставалось ничего другого, как примириться с потерей полагающегося за уничтожение партизан вознаграждения. Но все же и им кое-что перепало: по приказу майора Мирчева оставленные партизанами вещи разделили на две части. Затем тела убитых партизан были сожжены.

Вскоре на месте событий появился и капитан Русев. Он поздравил жандармов своего батальона с успехом, не преминул пожать руки «героям» дня — Янкову и Ботеву. Затем произнес короткую речь, в которой постарался загладить конфликт с соседями, всячески превознося их вклад в общий успех. Тут же объявил о наградах: пять тысяч левов подпоручику Дишеву и по две тысячи его подчиненным Янкову и Ботеву. Позднее, на заседании Народного суда, верный себе, капитан Русев несколько иначе описывал события этого дня: «Когда прибыл на место, нашел там майора Мирчева. Он сообщил мне, что в перестрелке убиты двое партизан и что головы у последних отрезаны. Я сказал майору, что не одобряю подобных действий».

После дележа оставленных партизанами вещей отряд жандармов вступил в село Дюлино. Там уже полыхал дом партизана Недялко Милушева, в огонь был брошен его избитый до полусмерти отец. Впереди шагал поручик Стефанов, рядом с ним, перекинув через плечо одежду убитых партизан, — подпоручик Крачков. По обе стороны от них выступали «герои» дня — Янков и Ботев. Один из них шел, высоко подняв кол с насаженной на него головой, а второй нес свой «трофей» за волосы. Слева вышагивали остальные. Самодовольно ухмыляясь, они гордо поглядывали по сторонам, ожидая, что население выйдет встречать их как победителей. Но улицы были пусты, все жители попрятались по домам. Общего ликования не разделяли только Косю Владев и его помощники — для допросов им были нужны живые пленные. Мертвые им были ни к чему.