— Почему они ставят мне условия? — спросила Принцесса у отца. — Я отказываюсь сидеть по полгода в Америке. Надо ответить им, пусть оставят эти деньги себе.

— Не теряй головы, моя маленькая Принцесса, не теряй головы. Мы почти бедняки и не защищены от грубости окружающих. А я не могу терпеть эту грубость. Ненавижу ее, ненавижу! — Глаза у него сверкали, когда он произносил эти слова. — Готов убить любого, хоть мужчину, хоть женщину, кто посмеет быть грубым со мной. Но мы изгнанники в этом мире. Мы бессильны. Если у нас совсем не останется денег, то и помощи будет ждать неоткуда, и тогда я умру. Нет, моя Принцесса. Давай возьмем деньги и с их помощью укроемся от назойливых чужаков. Считай, это как необходимая одежда.

Для отца с дочерью начался новый этап в жизни, когда они стали проводить лето на Великих озерах или в Калифорнии, или на Юго-Западе Соединенных Штатов. Отец был в некотором роде поэт, дочь писала картины. Он сочинял стихи об озерах и мамонтовых деревьях[30], а из-под ее руки выходили изысканные пейзажи. Он был физически крепким человеком и любил бывать на природе, поэтому брал дочь в многодневные походы на каноэ, и ночью они спали у костра. Маленькая хрупкая Принцесса никогда не теряла присутствия духа — никогда не теряла. Она скакала вместе с отцом по горным тропинкам до тех пор, пока не переставала ощущать собственное тело, держась на пони единственно силой воли. Она никогда не сдавалась. По ночам отец заворачивал ее в одеяло на ложе из целительных еловых веток, и она безропотно любовалась звездами. Она прилежно играла свою роль, никогда не выходя из образа.

Шли годы, ей исполнилось двадцать пять лет, потом тридцать, но она оставалась все той же девственной утонченной Принцессой, все «понимавшей» и бесстрастной, как старуха.

— Вам никогда не приходит в голову подумать о том, как вы будете жить после смерти вашего отца? — спрашивали ее.

Она всегда смотрела на спрашивавшего с холодным безразличием бессмертного сказочного существа.

— Нет, никогда.

У Куколки был крошечный, но изысканный домик в Лондоне и еще один небольшой чудесный дом в Коннектикуте, и в обоих ее ждали преданные экономки. Два дома на выбор. И она была знакома со многими интересными литераторами и художниками. Что еще нужно?

Годы шли незаметно. У Куколки было замечательное свойство бесполых эльфов — она не менялась. В тридцать три года она выглядела на двадцать три.

А вот отец старел и все больше чудил. И теперь она заботилась о нем, окончательно впавшем в безумие. Последние три года своей жизни он провел в коннектикутском доме. Его больше никто не интересовал, но порою им завладевали сильные приступы ярости, едва не стоившие маленькой Принцессе жизни. Ее приводило в ужас физическое насилие, от которого у нее буквально разрывалось сердце. Однако ей удалось найти женщину несколько младше ее самой, хорошо образованную и чуткую, которая стала кем-то вроде сиделки-компаньонки при сумасшедшем старике. Правда, официального подтверждения его безумие не получило. Мисс Камминс, компаньонка, была душой и телом предана Принцессе и по-своему привязана к своему подопечному. И даже немного влюблена в этого красивого седовласого учтивого старика, который и не помнил о своих приступах ярости, как только снова приходил в себя.

Принцессе исполнилось тридцать восемь лет, когда умер ее отец. Она совсем не менялась. Оставалась все такой же крошечной и похожей на горделивый цветок без запаха. Свои мягкие каштановые волосы, цвета бобрового меха, она коротко стригла и взбивала вокруг лица, нежного, как яблоневый лепесток, украшенного прелестным носиком с горбинкой, как на старинном флорентийском портрете. И голос ее, и манеры, и поведение были на редкость сдержанными. Она походила на цветок, но на тот, что вырос в тени. Голубые глаза смотрели с вызовом, не допускавшим сомнений в королевском происхождении Принцессы, однако с годами к этому неизменному вызову прибавилась насмешка. Она была Принцессой и с насмешкой смотрела на мир черни.

Когда умер отец, Принцесса втайне с облегчением вздохнула, но в то же время у нее появилось ощущение, будто рухнуло все, что ее окружало. Прежде она жила, словно в теплице, в ауре своего безумного отца. Но вот этой теплицы не стало, и она оказалась в холодном необъятном открытом пространстве.

Quoi faire[31]? Что делать? Неужели впереди пустота? Правда, у нее была мисс Камминс, которая делила с ней тайну и, до какой-то степени, обожание отца. Так получилось в последние годы, что обожание безумного отца непонятным образом перешло от Принцессы к Шарлотте Камминс, и мисс Камминс стала сосудом, хранившим в себе обожание покойного отца Принцессы, а сама Принцесса стала пустым сосудом.

Пустым сосудом на громадном земном складе.

Quoi faire? Что делать? Она понимала, что не может испариться, как виски из откупоренной бутылки, значит, надо что-то делать. Никогда прежде у нее не возникала мысль об обязанностях. Никогда-никогда ей не приходило в голову, что она должна что-то делать. Это было уделом черни.

А когда умер отец, Принцесса обнаружила, что находится рядом с толпой черни, и ей тоже необходимо что-то делать. Это показалось ей довольно унизительным. Она чувствовала себя опошленной. И в то же время ловила себя на том, что пристальнее вглядывается в мужчин — вглядывается с целью найти себе мужа. Дело было не в том, что она вдруг ощутила интерес к мужчинам или ее стало влечь к ним. Нет. Сами по себе они не интересовали и не привлекали ее. А вот под чары замужества, самого этого понятия, она попала. Куколке чудилось, будто замужество (в ее сугубо абстрактном восприятии) как раз то, что ей необходимо. Замужество предполагало мужчину, созданного ее воображением. Ведь ей было известно все, что положено знать женщине. Но мужчина был творением ее сознания, а не живым существом.

Отец Принцессы умер летом, через месяц после того, как ей исполнилось тридцать восемь лет. Когда его не стало, Принцессе, естественно, захотелось снова отправиться в путешествие. На сей раз с мисс Камминс. Несмотря на то, что женщины жили под одной крышей, они неизменно оставались друг для друга «мисс Уркхарт» и «мисс Камминс», что подразумевало некоторую дистанцию, которую они бессознательно сохраняли. Вышедшая из преподавательской среды в Филадельфии, образованная, но нигде не бывавшая, мисс Камминс была всего лишь на четыре года младше Принцессы, но ощущала себя намного моложе «госпожи». Она испытывала нечто вроде страстного благоговения перед Принцессой, которая словно бы не имела возраста и была вечной. Стоило ей взглянуть на крошечные, изящные, изысканные башмачки в шкафу Принцессы, и сердце ее сжималось от нежности и восхищения, почти пугающих.

Мисс Камминс тоже была девственницей, но в ее карих глазах прятались замешательство и удивление, а не надменность. Кожа у нее была белая и чистая, черты лица правильные, однако ничего не выражавшие, тогда как в лице Принцессы нельзя было не заметить необычного отблеска великой эпохи Ренессанса. Разговаривала мисс Камминс почти шепотом; наверняка, это вошло в привычку после долгого пребывания в комнате Колина Уркхарта. Но в ее голосе слышалась хрипотца.

Принцесса не пожелала ехать в Европу. Ее взгляд был обращен на запад. Теперь, когда отца не стало, она почувствовала, что должна отправиться на запад, словно в последний путь. Вне всяких сомнений, если следовать «Маршем империи», то надо остановиться на берегу Тихого океана, занятом толпами загорающих купальщиков.

Нет, туда она не поедет. Только не туда. Юго-запад казался Принцессе менее вульгарным. И она предпочла Нью-Мексико.

Ближе к концу августа, когда толпы начали перемещаться на восток, Принцесса и мисс Камминс приехали на Ранчо дель Серро Гордо, которое находилось в малолюдном месте, на берегу реки, примерно в четырех милях от подножия гор и в миле от индейской деревни Сан-Кристобаль. Это ранчо предназначалось для богатых. Принцесса платила тридцать долларов в день за себя и за мисс Камминс, и за это ей полагался отдельный домик в яблоневом саду с великолепной кухаркой впридачу. Однако и она, и мисс Камминс обедали вечером в большом доме для гостей. Принцесса лелеяла надежду на замужество.