1830 Из ранних редакций Первоначальный набросок вступления Пока меня без милости бранят За цель моих стихов — иль за бесцелье,— И важные особы мне твердят, Что ремесло поэта — не безделье, Что славы прочной я добьюся вряд, Что хмель хорош, но каково похмелье? И что пора б уж было мне давно Исправиться, хоть это мудрено. Пока сердито требуют журналы, Чтоб я воспел победы россиян И написал скорее мадригалы На бой или на бегство персиян. В ранней редакции за третьей строфой следовало: IV У нас война. Красавцы молодые! Вы, хрипуны (но хрип ваш приумолк), Сломали ль вы походы боевые? Видали ль в Персии Ширванский полк? Уж люди! мелочь, старички кривые, А в деле всяк из них, что в стаде волк. Все с ревом так и лезут в бой кровавый, Ширванский полк могу сравнить с октавой. V Поэты Юга, вымыслов отцы, Каких чудес с октавой не творили! Но мы ленивцы, робкие певцы, На мелочах мы рифмы заморили, Могучие нам чужды образцы, Мы новых стран себе не покорили, И наших дней изнеженный поэт Чуть смыслит свой уравнивать куплет. VI Ну, женские и мужеские слоги! [295] . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . VII Октавы трудны (взяв уловку лисью, Сказать я мог, что кисел виноград). Мне, видно, с ними над парнасской высью Век не бывать. Не лучше ли назад Скорей вести свою дружину рысью? Уж рифмами кой-как они бренчат — Кой-как уж до конца октаву эту Я дотяну. Стыд русскому поэту! VIII Но возвратиться все ж я не хочу К четырехстопным ямбам, мере низкой. С гекзаметром... о, с ним я не шучу: Он мне невмочь. А стих александрийской?.. Уж не его ль себе я залучу? Извивистый, проворный, длинный, склизкой И с жалом даже — точная змия; Мне кажется, что с ним управлюсь я. IX Он вынянчен был мамкою не дурой (За ним смотрел степенный Буало), Шагал он чинно, стянут был цезурой, Но пудреной пиитике назло Растреплен он свободною цензурой — Учение не впрок ему пошло: Hugo с товарищи, друзья натуры, Его гулять пустили без цезуры. X От школы прежней он уж далеко, Он предался совсем другим уставам. Как резвая покойница Жоко [296], Александрийский стих по всем составам Развинчен, гнется, прыгает легко — На диво всем парнасским костоправам — Они ворчат: уймется ль негодяй? Какой повеса! экий разгильдяй!.. XI О, что б сказал поэт законодатель [297], Гроза несчастных, мелких рифмачей, И ты, Расин, бессмертный подражатель, Певец влюбленных женщин и царей, И ты, Вольтер, философ и ругатель, И ты, Делиль, парнасский муравей, Что б вы сказали, сей соблазн увидя,— Наш век обидел вас, ваш стих обидя. XII У нас его недавно стали гнать (Кто первый? — можете у Телеграфа [298] Спросить и хорошенько все узнать). Он годен, говорят, для эпиграфа Да можно им порою украшать Гробницы или мрамор кенотафа, До наших мод, благодаря судьбе, Мне дела нет: беру его себе. Сии октавы служили вступлением к шуточной поэме, уже уничтоженной [299] .
Восьмая строфа (с другой редакцией окончания) имела в рукописи продолжение: И табор свой писателей ватага Перенесла с горы на дно оврага. * И там колышутся себе в грязи [300] Густой, болотистой, прохладной, клейкой, Кто с жабой, кто с лягушками в связи, Кто раком пятится, кто вьется змейкой... Но, муза, им и в шутку не грози — Не то тебя покроем телогрейкой [301] Оборванной и вместо похвалы Поставим в угол «Северной пчелы» [302]. * Иль наглою, безнравственной, мишурной Тебя в Москве журналы прозовут, Или Газетою Литературной Ты будешь призвана на барский суд, — Ведь нынче время споров, брани бурной. Друг на друга словесники идут, Друг друга жмут, друг друга режут, губят И хором про свои победы трубят. * Читатель, можешь там глядеть на всех, Но издали и смейся то над теми, То над другими. Верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми. Но сам в толпу не суйся... или смех Плохой уж выйдет: шутками однеми Тебя как шапками и враг и друг, Соединясь, все закидают вдруг. * Тогда давай бог ноги... Потому-то Здесь имя подписать я не хочу. Порой я стих повертываю круто, Все ж, видно, не впервой я им верчу, А как давно? того и не скажу-то. На критиков я еду, не свищу. Как древний богатырь — а как наеду... Что ж? поклонюсь и приглашу к обеду. * Покамест можете принять меня За старого, обстрелянного волка Или за молодого воробья, За новичка, в котором мало толка. У вас в шкапу, быть может, мне, друзья, Отведена особенная полка, А может быть, впервой хочу послать Свою тетрадку в мокрую печать. * Когда б никто меня под легкой маской (По крайней мере долго) не узнал! Когда бы за меня своей указкой Другого строго критик пощелкал, Уж то-то б неожиданной развязкой Я все журналы после взволновал! Но полно, будет ли такой мне праздник? Нас мало. Не укроется проказник. * А вероятно, не заметят нас, Меня, с октавами моими купно. Однако ж нам пора. Ведь я рассказ Готовил — а шучу довольно крупно И ждать напрасно заставляю вас. Язык мой враг мой: все ему доступно, Он обо всем болтать себе привык!.. Фригийский раб, на рынке взяв язык, * Сварил его... (у господина Копа [303] Коптят его). Езоп его потом Принес на стол... Опять! зачем Езопа Я вплел с его вареным языком В мои стихи — что вся прочла Европа, Нет нужды вновь беседовать о том. Насилу-то, рифмач я безрассудный, Отделался от сей октавы трудной. вернуться Рифмы «женские» (с ударением на предпоследнем слоге) и «мужские» (с ударением на последнем слоге). вернуться Жоко — Персонаж модной в 1820-х годах в Париже мелодрамы «Жако, или Бразильская обезьяна». вернуться Журнал «Московский телеграф», боровшийся против французского классицизма. вернуться По-видимому, Пушкин собирался напечатать некоторые из этих строф отдельно от поэмы «Домик в Коломне». вернуться В рукописи сохранился недоработанный вариант этого места: // И табор свой с классических вершинок // Перенесли мы на толкучий рынок. // * // И там себе мы возимся в грязи, // Торгуемся, бранимся — так что любо, // Кто в одиночку, кто с другим в связи, // Кто просто врет, кто врет сугубо. // Но, муза, никому здесь не грози, // Не то тебя прижмут довольно грубо // И вместо лестной общей похвалы // Поставят в угол «Северной пчелы». вернуться Намек на выражение в статье <И>. В. Киреевского, которое высмеивали журналы того времени: «древняя муза его (Дельвига) покрывается иногда телогрейкой новейшего уныния». |
