– Конь! Он хозяина не оставит. Иной конь, что пес, сдохнет тут…
– И сдохли! Всю кору изъели! Страшно было и поглядеть! Так вот на дереве зубы конски видать было!
Андрей слушал с багровым лицом. К нему обернулись, он оглядел дикими глазами застолье.
– Пьем вот, с победой! – отмолвили из-за стола.
Андрей дернулся. Чуть не закричал. Поборол себя… Нет, ни в Переяславль и никуда больше, где все это было, он не поедет. В Новгород, да побыстрей!
Он вышел.
– Гневается! – произнес кто-то из ратных.
– Да, татарам много платить пришлось! Они и ополонились, дак все одно для князей ихних сговоренное подавай! С Костромы опять новый налог выколачивали!
– Людишки в сумнении, ето верно…
– С Новгорода возьмем!
– С их теперя тоже не возьмешь, ряд хотят заключить, на своих правах…
– Села-ти дают Митревы!
Никто так и не понял, что ужаснули Андрея эти кони, что не ушли от мертвого хозяина, и то еще, что рассказ о мертвяках был как о привычном, на что и смотреть не стоило… Это что ж, вся земля?! И Семен снова скажет, что сильному позволено все, и, наверно, так, наверно, так, и не иначе! (Что я стал бы делать без Семена!) Скорее в Новгород! Скорее туда, где ждут, куда просят, скорее в неразоренное, в неустрашенное человеческое тепло!
Глава 55
Дмитрий, уходя от преследования, собирал по дороге все встречные дружины и к Новгороду подходил уже с немалою силою. Он еще верил, что все можно повернуть. Но на льду Ильменя его встретила новгородская рать и преградила путь.
Мело. Колкий снег безжалостно сек лица и морды лошадей. Новгородский полк был в бронях под шубами. Посверкивало железо. Щетинились копья. На глаз их было и то больше, чем ратных Дмитрия, а ведь это только передовой полк!
Новгородцы через послов потребовали очистить Копорье и запрещали князю вступать на землю Новгорода. Это уже был конец. Он вспомнил холодные волны Балтики. Неужели бежать за море, к свейскому королю? Дмитрий впервые пал духом. Он вспятил дружину на Сытино, к Куньей Горе, и стал держать совет. Бежать, бросить дружину? Всех за море не уведешь! Казна – в Ладоге. Жена с дочерьми – в Новгороде. Старший сын Иван лежит трясовицей под шубами в соседней избе… Сдаться?
Дверь открылась, впустив облако морозного пара, вздрогнули огоньки свечей.
– Кто там?!
Обмороженный, полуживой ратник стоял перед князем.
– Из Копорья… От Довмонта… Казну забрали из Ладоги всю… Сожидают…
Ратник шатнулся, но тут Дмитрий сам кинулся к гонцу.
– Щеки разотри! Живо!
И вдруг сгреб его в объятия и зарыдал.
Уже накормленный и напоенный, намазанный гусиным салом, с жарко горящим лицом, Федор сказывал, как было дело. Князь и бояре тесно сгрудились вокруг стола, не разбирая чинов, навалясь, кто ударял кулаком по столешнице, кто восклицал, взвизгивая. Наконец-то у них (а кто уже и думал втайне бежать, предавая своего князя!) нашелся друг! И уже беда не беда, и уже неважно, придется или нет отдавать крепость, с казною все легче! Слушали.
Довмонт прибыл в Копорье, как только узнал о бегстве Дмитрия. Утишил всеобщую растерянность, расставил дозоры по дорогам. В ответ на требование Новгорода очистить крепость попросту задержал гонца. К нему были вести из города, и он рассчитал правильно, решив напасть на Ладогу первого генваря, в тот день, когда новгородская рать всею силою вышла на лед Ильменя перенимать Дмитрия. Довмонт в ночь на первое стремительно прискакал к Ладоге, забирая по пути всех встречных, чтоб не было вести, тут приказал спешиться, скрыть оружие и поодиночке идти к воротам, а сам, отдав стремянному копье, поехал шагом вперед, в крепость. Федор, когда подошел, увидел толпу ратных и уже хотел было бежать, но спокойствие князя его остановило. Довмонт, спешившись, беседовал с ратными и даже расхохотался чему-то.
– А ты куда?! – остановили Федора в воротах.
– Со мной, с посада купец! – ответил Довмонт за него, и Федор, веря и не веря, вступил под арку ворот, ощупывая спрятанный под овчиной клевец. Довмонт еще что-то сказал и вдруг, возвысив голос, потребовал:
– Где воевода?!
Тот как раз въезжал в крепость следом за Федором и тоже, как и Довмонт, слез с коня. Довмонт, не торопясь, отдал поводья своего скакуна какому-то новгородцу и подошел к воеводе.
– Руки! – крикнул он страшно и вырвал меч. Тут пробравшиеся уже в крепость копорские ратники, вместе с Федором, все обнажили оружие и взяли воеводу в кольцо.
– Руки! – еще раз повелительно крикнул князь Довмонт, и Федор с другим ратником схватили воеводу, завернув ему руки за спину.
– Вязать! – приказал Довмонт, не давая новгородцу открыть рта.
– Ответишь, князь! – прошипел новгородец, когда ему уже скрутили руки ремнем, а вбежавшие новью Довмонтовы ратники обезоруживали растерянных новгородцев. Ворота и башни уже были заняты. Кто-то бежал, кто-то с криком рвался наружу. На посаде нерешительно начал бить колокол.
– Тиуна! Бояр! Всех! – требовал меж тем Довмонт, вбросив меч в ножны.
– Именем великого князя Дмитрия!
И новгородцы, ошалев, уже сами бросались исполнять его приказы. Скоро засадная рать заняла и посад.
– Без крови?! – ликовали слушатели.
– Без крови обошлось! – отвечал Федор. – Ну, тут и товар весь взяли, какой наш, и казну княжеву, и лошадей забрали, и возы…
Ладожского посадника и бояр Довмонт забрал с собой и отпустил с полдороги, когда уже можно было не бояться преследования. Федора Довмонт отослал ко князю Дмитрию тотчас с приказом не останавливаться нигде и скакать изо всех сил.
Новгородские послы, злые, но сбавившие спеси, приехали на Сытино к вечеру. Они пеняли, что Довмонт в Ладоге взял не один Дмитриев товар, но «задрал и ладожское». Взамен упущенной казны они задержали двух дочерей Дмитрия и бояр, что были на Городище, и требовали в обмен очистить Копорье. С Новгородом спорить не приходилось. Да к тому же, спасая себя, бояре сейчас спасали и весь город от возможной татарской расправы. И, кроме того, Андрей уже прислал заверения, что на все требования Великого Новгорода он согласен без спору. Но с казной в руках можно было и выждать, и прокормить дружину. Да и было теперь пристанище, где пересидеть. Северное море тише шумело в ушах. Свейский король еще подождет Дмитрия! Тронули во Псков.
Князь Андрей прибыл в Новгород и сел на столе в начале февраля, последнего месяца старого года. Подписал ряд с новгородцами и послал своих тиунов в великокняжеские села. Дмитриевы бояре к тому времени уже освободили Копорье, и новгородская рать с мастерами-каменщиками ушла туда, чтобы до весны разломать и развезти крепость до самого основания. Софийские бояре не хотели оставлять князю никакой зацепки на новгородской земле. Дымом обращались заморские торговые замыслы Дмитрия. И серебро, и воля, и ветер, и власть. Уходили вновь в далекие века грядущих российских свершений.
Глава 56
Меж тем вал беглецов, растекаясь по дорогам, достиг Москвы. Князь Данил, забросив всякое прочее дело, принимал и принимал обмороженных, трясущихся мужиков и баб на заморенных конях, с тощими, потерявшими молоко коровами. Их разводили по избам посада и ближних деревень. Сразу раздавали горячую еду, ломти и целые караваи печеного хлеба. На поварнях пекли и варили день и ночь. Овдотья от ребенка бегала, сама заразившись мужевой заботою, раздавала одежонку и сласти маленьким. За обедом только и разговору было:
– Еще семьдесят душ! Коней уже с триста здесь да на посаде полторы тыщи. Ставить некуда! В Звенигород придет слать да в Рузу…
Бояре, стойно своему князю, бегали тоже, разводили тех, кто посправнее, в дальние деревни, раздавали на прожиток муку, рыбу, сено и ячмень.
Данил, едва поев, снова скакал, суетился, распоряжался, расспрашивал, жадно оглядывая людей. Кто был – переждать беду, а кто и навовсе просился. Этих князь привечал особо:
– Ростовские? Огородники?
