Миллион Ивашникова остался, по сути, бесхозным. Трезво оценив свои силы, Виталик прикинул, что сможет откусить от него не меньше четырехсот тысяч долларов.

У Люськи не было твердых планов на ивашниковский миллион. В своем виниловом мини-костюмчике она тряслась на дискотеке, мечтая о мильтоне Игоре. На восемь вечера он ей назначил свидание.

В записной книжке у Люськи была припрятана марка с нанесенным на обратную сторону наркотиком. Больше всего ее волновало два вопроса. Во-первых, Люське не терпелось попробовать новое развлечение, эту самую марку, но было неизвестно, как отреагирует Игорь, когда увидит ее окосевшей. Второй вопрос, пожалуй, более важный: целоваться они уже целовались, причем не просто в губы, а с языком. Так вот, позволять ли Игорю зайти к ней домой на чашечку кофе сегодня? Или целомудренный мент сочтет чашечку кофе на третий день знакомства распущенностью и нужно дать ему поухаживать за собой хотя бы неделю? Разумеется, подразумевалось, что чашечка кофе будет подана в постель.

Вспоминая узкий в плечах неновый костюмчик мента, Люська с умилением думала, что купит ему белый смокинг и научит повязывать бабочку. Похожий на Ван Дамма гигант оперативник в белом смокинге — это было нечто за пределами мечтаний девятнадцатилетней Люськи. А зарабатывать на двоих будет пока она. Потом, конечно, Игорь втянется в это увлекательное дело. Просто он по характеру государственный человек, привыкший, что основные вопросы решают за него парламент и правительство. Ничего, Люськиной предприимчивости хватит на двоих.

Теперь все же о том, что касается миллиона. Люська хотела доучиться в институте. Если найдется Николай Ильич — ноу проблем, он платил за ее учебу. Если нет, она собиралась вступить в союз с Лидией, «Лидьвасильной». Были варианты, позволявшие откатить с фирмы «Ивашников» на фирму «Лидия» тысяч триста задним числом, когда «Лидия» еще была дочерней фирмой «Ивашникова». Разумеется, пришлось бы взять в долю главбухшу Николая Ильича. Ее согласие Люська уже получила и выкинула остальное из головы. Теперь пускай решают боссы, у которых есть право подписи под финансовыми документами. А она всего лишь секретарша. В бизнесе это вроде ученой собаки: случается, понимает все, но права голоса не имеет.

Таким образом, ивашниковский миллион был уже поделен. На четыреста тысяч рассчитывал Виталик.

Триста могло достаться на троих Люське, главбухше и Лидии. Больше полутораста Лидия уже получила в виде квартиры и счета фирмы «Лидия». Как гиря висели склады «Бытхима», оцененные более чем в двести тысяч, но приносившие одни убытки, потому что у Ивашникова не было свободных денег на реконструкцию.

Как видите, сумма уже перевалила за миллион. Ошибки здесь нет: на самом деле ивашниковский миллион был не единичкой с шестью круглыми нулями. Бухгалтер мог назвать точную цифру, которая начала бы терять смысл еще до того, как была подсчитана. Миллион же не в чемодане лежал и не в банке. Он был вложен в десятки сделок, которые могли принести прибыль, а могли обернуться убытком из-за воровства, аварии, пустячного опоздания, плохой или хорошей погоды. Скажем, если бы полуснег-полудождь продержался еще недели две-три, то со склада в Москве улетела бы партия утепленных плащей. Но этой ночью ударят морозы. Чтобы плащи не завалялись до весны, придется кинуть их на оптовые рынки по бросовой цене, потеряв и планируемую, и полученную раньше прибыль. По этой сделке фирма выйдет на ноль — сколько потратили, столько и выручили, как будто и не торговали совсем.

Миллион, как живой организм, то худел, то набирал вес. В благоприятном случае он мог превратиться в полтора, и тогда сработал бы закон «деньги к деньгам». Перестроив «Бытхим», можно сдавать склады в аренду, а это сейчас очень прибыльный бизнес. За какой-нибудь год полтора миллиона стали бы тремя. Однако сейчас, в начале ноября, в активах фирмы было около семисот тысяч долларов, «живых», гарантированных. И все они, повторюсь, были поделены, хотя пока что лишь в мыслях верных работников Ивашникова.

Лидина соперница Марьсергевна, о которой мы что-то давно не вспоминали, единственная законная наследница Ивашникова, даже в кошмарных снах не представляла себе такого безобразия.

В этот момент (напомню: примерно без четверти шесть по московскому времени) Марьсергевна часов не наблюдала, поскольку была счастлива. Она трахалась с недоучившимся милицейским курсантом Витей, однако причиной счастья было не это, а все тот же миллион ее пока еще супруга.

По натуре Марьсергевна была хищной, но так по-куриному хищной: сама в драку не полезла бы, а расклевать чужого птенца — всегда с удовольствием. Она уже купила у тихой главбухши Ивашникова распечатку баланса фирмы за полугодие («Только вам, поскольку вы законная наследница…»). Ничего Марьсергевна не поняла, но умасленная двумя тысячами долларов главбухша показала, какую строку нужно смотреть, и объяснила, что главная-то сделка года еще не завершена, это поставка компьютеров на три миллиона. Потрясенная итоговой суммой Марьсергевна упивалась тем, что ей уже нет нужды отсуживать у Ивашникова жалкую половину — весь миллион сам падает в руки! Особнячок на юге Франции, где не очень жарко для русского человека, лимузин, брюлики… В таком состоянии она и потащила на себя бывшего курсанта Витю.

Перчику в траханье добавляло то, что завтра с утра Марьсергевна хотела с Витей распрощаться, а он об этом не подозревал. Бывший курсант стал ей совершенно не нужен. Ивашников пропал, и следить было не за кем.

Наснятые Витей зеленые фотокарточки Ивашникова с Лидией в машине Марьсергевна решила сохранить на память о победе над соперницей. Она полюбила их разглядывать. С Лидией они были похожи, как сестры, и Марьсергевна легко представляла себя на ее месте. Хотелось угадать, что чувствовала Лидия с Ивашниковым. На некоторых снимках у нее было недовольное лицо, на некоторых — не разберешь. Но был один, в три четверти, светившийся таким женским теплом, что сроду не влюблявшаяся ни в кого Марьсергевна скрежетала зубами от зависти. Уж она-то, казалось бы, знала Ивашникова от кончиков волос до кончиков ногтей. И не могла понять, что особенного нашла в нем Лидия, только видела: ей, мерзавке, хорошо.

Опять же без четверти шесть по Москве в следственном изоляторе Лефортовской тюрьмы Вадим проткнул притыренным от охраны гвоздем банку сгущенного молока из чужой передачи, задрал голову и тонкой струйкой пустил сгущенку в рот.

Тюремные привычки возвращались. Деликатесы зеков, тушенка и сгущенка, снова заняли в его мыслях о еде первое место, сменив лобстеров и сладкое мясо из китайского ресторанчика. Тушенка и сгущенка — белки, глюкоза и жир. Все, что дает организму необходимую в драке взрывную энергию и помогает не заболеть туберкулезом. В камере было двое туберкулезных. Их отселили к двери, пусть кашляют на ментов.

Вадим за три неполных дня установил в камере свой авторитет и, чтобы бросить кость недовольным, проиграл в карты Эльчина. Вообще-то до завершения следствия их не должны были держать вместе, но Лефортово было переполнено.

К собственному несчастью, плохо понимавший происходящее Эльчин жался к Вадиму; кто-то бросил: «Телка!» — и участь кавказца была решена. Минувшей ночью Эльчина изнасиловали в анус и в рот, выбив передние зубы.

Через месяц у него была назначена свадьба. Он и в Москву приехал год назад из-за свадьбы, чтобы накопить на подарки родителям невесты и праздничный стол. Намерения у Эльчина были самые чистые, и в Москве он поступал так, чтобы никто из родственников не мог его упрекнуть. Он честно делал все, что велел ему дядя Гусейн, очень уважаемый в роду человек, в прошлом футболист и орденоносец. Велел дядя мыть машины — Эльчин мыл. Велел чинить — чинил. Дядя отметил его рвение, дал самую денежную работу: наполнять шприцы из канистры и продавать, и Эльчин наполнял и продавал.