— Ого! А вы действительно крупная рыба! — восхищенно воскликнул я.

— Рыба? Я вовсе не рыба. Я млекопитающее.

— Да, но млекопитающие живут на суше,— уверенно сказал я.

— Много тысяч лет тому назад мы тоже жили на суше, и до сих пор у некоторых из нас под кожей сохранились рудименты ног, а у молодых китов даже растет шерсть. Но нам больше нравилась морская пища. Поэтому мы немножко изменили форму нашего тела, чтобы плавать лучше, и перешли жить в воду. Затем нам пришлось подрасти, чтобы не потеряться в таком большом море. В отличие от рыб, у нас кровь теплая, мы дышим воздухом и кормим наших младенцев, как и другие млекопитающие.

— Ваши детки, наверно, очень маленькие? — спросил я.

— Да, совсем крошки, не более девяти метров в длину.

Я чуть не вывалился из лодки от удивления.

— Значит, ваши крошки величиной с паровоз! Представляю себе таких близнецов в колясочке на прогулке.

— У нас не бывает близнецов. Мать имеет только одного детеныша,— сказал Кит.

— А чем вы питаетесь?

— В основном креветками,— смущенно признался Кит.

— Креветками?! Кто бы подумал! — Я нагнулся, взял со дна лодки креветку и протянул ее Киту.— Хотите? Она совсем свежая.

— Одна креветка! — Он презрительно фыркнул.— Мы заглатываем их тысячами, когда плаваем на поверхности. Зачерпываем их открытым ртом, словно экскаватором. Две тонны креветок — вот это обед!

Разговорившись, Кит разевал рот все шире и шире, пока пасть его не стала похожа на большую комнату. С потолка свисали сотни костяных копий. Те, что росли по бокам, были длиной всего лишь несколько сантиметров, а посередине были подлиннее палок от грабель и словно обросли шерстью.

— Это у вас что — зубы?

— Какие там зубы! Вы разве не слышали о китовом усе, или пластинах, что одно и то же? У кашалотов и дельфинов-касаток есть только зубы, а у нас — китовый ус. Иногда китовый ус вырастает до пяти метров — прямо-таки с дом — и весит около тонны. Мы пользуемся им как ситом, через которое процеживаем креветок и другую пищу. Вот посмотрите! Я набираю в рот много воды, закрываю его, прижимаю язык к пластинам и выплевываю воду обратно. Видите, сколько креветок осталось у меня во рту!

— Зачем же вас ловят, если вы никому не причиняете вреда? — удивленно спросил я.

— Людям нужен наш китовый ус. За него платят большие деньги. И еще жир. У нас в жировом плавнике есть ворвань — толстый слой жира, который сохраняет наше тепло и служит балластом, помогающим нам нырять. У больших китов метр тела весит полторы тонны. Из некоторых китов иногда получают триста бочек жира, а уж самое маленькое — двести бочек. Но, признаюсь, мне очень неприятно разговаривать об этом...

— Сколько вы можете находиться под водой, господин Кит?

— Обычно минут пятнадцать: ведь я дышу легкими, а не жабрами, как рыба. Но когда мне грозит опасность, я готов просидеть под водой целый час. Вы видели, как мы ныряем? — спросил Кит.— Очень быстро, но не глубоко. Как я уже говорил вам, нам надо дышать.

— О, я уже заметил это. Вы вдыхаете воздух и воду. А потом вода бьет из вас фонтаном.— Я был доволен своей наблюдательностью.

— Ничего вы не знаете, уважаемый господин Репортер. Вот посмотрите.

Послышался громкий шум, и высоко в небо поднялась струя влажного теплого воздуха.

— Видите, это не вода, это просто пар, такой же, как у людей изо рта зимой. Иногда мы начинаем выдыхать, еще не всплыв на поверхность, и тогда вместе с воздухом взлетает струя воды.

— Я думал, что такие гиганты, как вы, ничего не боятся,— сказал я.— Зачем же вы прячетесь под воду?

— Мы боимся людей. Они охотятся за нами вот уже многие тысячелетия,— сказал Кит.— Когда-то гонялись за нами на маленьких лодках. В нас метали гарпуны и копья. Сейчас появились быстроходные суда и гарпунные пушки. Скрыться теперь трудно, и нас убивают тысячами.

А если мы уплывем, нас находят с помощью самолетов и радара. И если люди не будут оберегать нас, киты скоро совсем исчезнут. И ещё нас донимает страшный Орка.

— Орка? А это кто? — спросил я удивленно.

— Так называют дельфина-касатку. Это настоящие морские волки, они всегда охотятся стаями. Касатки убивают тюленей, моржей и даже нас, китов, хотя мы намного крупнее их. Они гонятся за китом, пока тот не выбьется из сил. Затем бросаются на него сверху и разрывают на части. Касатки настолько свирепы, что если заметят над собой моржа или тюленя на льдине, то пытаются пробить лед снизу и схватить беднягу.

Кит испуганно посмотрел по сторонам.

— И хотя я такой громадный, мне становится страшно при одной мысли о них. Если вы не возражаете, я наберу воздуха и поищу креветок. Я еще ни тонны не съел сегодня!

Вспенив воду, он погрузился в океан, словно подвод ная лодка.

Я погреб к берегу.

Не успел я взяться за весла, как со дна лодки раздался тоненький голосок:

— Уф! Наконец-то это чудовище уплыло!

Я посмотрел вниз и разглядел дрожащую от страха креветку.

— Я мечтаю сейчас только об одном,— вздохнув, сказала Блоха,— о спокойной жизни. Мне до смерти надоело работать в цирке. Каждый день по нескольку представлений! Да и кормят плохо. Гарри даже не позволяет укусить себя.

— Кто такой Гарри? — полюбопытствовал я.

— Вон он стоит у входа в цирк. Вы, конечно, слыхали о дрессированных блохах Гарри?

— Неужели блошиный цирк действительно существует? — удивился я.

— Что за нелепый вопрос? Разумеется! — возмущенно сказала Блоха.— Блошиные цирки с белоснежной ареной, стеклянным куполом и увеличительными стеклами, через которые особенно хорошо видно представление, существуют более ста лет. В девятнадцатом веке вся Европа увлекалась ими. Блошиные представления устраивались даже в королевских дворцах. Уж не скажете ли вы, что впервые слышите о Рудольфе фон Габсбурге?

— Я, как журналист, знаю имена всех государственных деятелей и дипломатов, но я что-то не припоминаю...— неуверенно начал я.

— Какой позор! — воскликнула Блоха.— Даже самая необразованная блоха знает это имя. Господин фон Габсбург был знаменитым цирковым артистом и силачом в блошином царстве. Рассказывают, что он мог вертеть игрушечную карусель в пять тысяч раз тяжелее его собственного веса.

— Да, в те времена умели жить,— помолчав, продолжала Блоха.— Блох наряжали как аристократов, и они танцевали вальс под блошиный оркестр. С помощью тончайших золотых цепочек их впрягали в почтовую карету. Кучер-блоха размахивал кнутом, а стража, одетая в королевские ливреи, дудела в рожки. Блохи дрались крошечными шпагами на дуэлях. Одна блоха тянула малюсенькую модель военного корабля. Другая — в костюме Великого Волшебника — курила чубук, сидя на спине у блохи, изображавшей слона в золотых украшениях, а сопровождавшие рабы обмахивали ее опахалом. Все это чистая правда! Моя знакомая — приятельница музейного сторожа — видела подобные представления в музее.

— Неужели любую блоху можно научить всяким фокусам? — спросил я.

— Не-ет, блоха блохе рознь. Вот, например, ленивые или мрачные совсем не подходят для цирка: их трудно дрессировать. Другие годятся только на роли лошадей; есть блохи, которые скачут высоко, но прыгнуть через обруч их не заставишь. А встречаются настоящие танцоры! Такие крендели ногами выписывают. У каждого из нас, как у всех артистов, свой талант.

— Простите мою невежливость... э... э... как я должен обращаться к вам: мисс Блоха или мистер Блох?

— Вы разговариваете с дамой. Зовите меня просто Флосси. Ученые называют меня очень сложно — сифонаптера, что означает «с трубкой, но без крыльев». В цирке всегда много блох-дам, потому что они более сообразительны и, конечно, самые терпеливые.

— А прыгают они тоже лучше всех?

— Да! Ученые ставили опыты и узнали, что блохи-дамы скачут обычно выше блох-мужчин: не менее тридцати сантиметров в длину и почти двадцать сантиметров в высоту.

— Ну это пустяки! Вчера вечером в театре одна из ваших подруг меня так укусила, что я взлетел почти до потолка.