— Нет.

Дюван вздыхает.

— Ну что за бессмысленное сопротивление! Ох уж эта твоя высокая мораль! Пик благородства, за который ты так цепляешься — не что иное, как зыбучий песок.

— И пусть он меня затянет.

— Он тебя не затянет. Ты ему не позволишь сделать это, и ты будешь играть. Возможно, не сегодня, но завтра или послезавтра. Потому что выживание заложено в твоей натуре. Видишь ли, Риса, выживание — это пляска между нашими потребностями и нашей совестью. Когда потребность очень велика, а музыка играет достаточно громко, мы пляшем усерднее, тем самым втаптывая нашу совесть в грязь.

Риса закрывает глаза. Этот танец ей хорошо знаком. Она танцевала его для Роберты и «Граждан за прогресс», когда согласилась выступать в защиту расплетения. Да, конечно, Рису шантажировали, и она делала это ради ребят на Кладбище, но все равно. Плясала? Плясала.

— Таков этот мир, — продолжает Дюван. — Взять хотя бы расплетение, этот грандиозный гавот общества с закрытыми глазами. Безусловно, когда-нибудь настанут времена, люди откроют глаза, посмотрят друг на друга и скажут: «Боже мой, что мы наделали?» Но не думаю, что это произойдет в ближайшем будущем. А до тех пор танец нуждается в музыке, хор должен петь. Дай ему голос, Риса. Играй для меня.

Но пальцы Рисы не отзываются на его просьбу, и Orgão Orgânico продолжает хранить непреклонное молчание могилы.

Черный ящик внутри очень ярко освещен. Так ярко, что Коннор зажмуривается в ожидании, когда глаза приспособятся.

— Добрый день, КОНнорЛАСситер. Добро пожаловать в незабываемое путешествие! Я Интель-Капсула Автоматического Расплетения, ты можешь называть меня ИКАР.

Голос лишен пола, ровен, приветлив. ИКАР, похоже, и вправду намерена сделать этот день счастливейшим днем в жизни Коннора.

— Перед тем как начать, КОНнорЛАСситер, мы должны проработать несколько пунктов, чтобы переход в разделенное состояние прошел как можно более гладко и эффективно. Пункт первый: определение уровня комфорта. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.

Коннор решает не удостаивать машину ответом.

— Прошу прощения, ответ неясен. Пожалуйста, оцени свой уровень комфорта по шкале от одного до десяти, где десять — самый высокий уровень.

Сердце Коннора не подчиняется ему, оно колотится, как сумасшедшее. Юноша пытается успокоиться, говоря себе, что он всего лишь один из многих, ушедших этим же путем. Что прожил еще целых два года после подписания ордера. Такое мало кому удавалось.

— Хорошо, будем полагать, что уровень твоего комфорта удовлетворительный. В течение следующих секунд ты ощутишь покалывания с обеих сторон шеи — это я буду вводить анестезирующую синтетическую плазму, призванную облегчить разделение; благодаря ей ты не будешь чувствовать ни малейшей боли. Пока я этим занимаюсь, давай настроим твое путешествие под тебя. Я могу спроецировать ряд прекрасных пейзажей. Пожалуйста, выбери из следующего: горная цепь с высоты птичьего полета; океанское спокойствие; оживленный городской пейзаж; всемирные достопримечательности.

Коннор пытается подавить страх, но не может. А он-то думал, что стойкости ему не занимать. Теперь он жалеет, что не нашлось никого, кто сделал бы то же самое, что он сделал для Старки, то есть убил бы, до того как ИКАР запустила в него свои когти.

— Повторить меню? Пожалуйста, скажи «да» или «нет».

— Заткнись! — выходит из себя Коннор. — Заткнись, сволочь!

— Прошу прощения, ответ не засчитывается. Поскольку ты, по-видимому, затрудняешься с выбором, я оставляю его за собой. Твой выбор… всемирные достопримечательности.

Перед Коннором проплывают различные картины, сменяясь в медленном, безжалостном ритме: гора Рашмор, Эйфелева башня, мост Золотые Ворота… Коннору трудно разобраться, где кончается он, а где начинается уже не он; анестезия размывает эту границу. Образы наводняют его мозг, словно спроецированные туда напрямую.

— Сейчас у тебя появится легкий зуд в конечностях, наиболее заметный в запястьях, локтях, коленях и лодыжках. Это абсолютно нормально, для волнения нет причин.

Великая Китайская стена. Скала Гибралтара. Ангкор Ват. «Над Коннором Ласситером никогда не будет заходить солнце. Между моими отдельными частями пролягут тысячи миль». Стена Плача. Пизанская падающая башня. Ниагарский водопад. «Я что, отправлюсь во все эти места? Будь моя воля, то черта с два».

— Я также могу предоставить широкий выбор музыкальных жанров. Пожалуйста, сделай свой выбор сейчас, КОНнорЛАСситер. Достаточно только сказать «техно-данс» или «довоенный рок».

Теперь вся надежда на Арджента и Рису.

Риса…

Коннор цепляется за ее образ, проецирует его на свой внутренний экран, перекрывая картины достопримечательностей. В комнате, где его держал Дюван, Коннор был так туго связан, что не мог прикоснуться к Рисе. Он все отдал бы за то, чтобы еще один, последний, раз провести ладонью по ее щеке. И неважно, чьей ладонью — своей собственной или Роланда.

— Пожалуйста, сделай выбор музыки сейчас.

Он знает: его жизнь стоила того, чтобы ее прожить, и он отлично справлялся с этой задачей последние два года, несмотря на слабые карты, сданные ему судьбой. Он знает, что это такое — спасти бессчетное количество жизней. Знает и каково это — прервать чью-то жизнь. Но лучше всего он знает, что значит любить. Он заберет свою любовь с собой, что бы его теперь ни ждало: пустота забвения, или пресловутый «лучший мир», или необъятная глобальная сеть пунктов назначения.

— Хорошо, я могу сделать выбор за тебя. Твой музыкальный жанр… диско двадцатого века.

Пришло время оставить поле боя. Пусть другие продолжат его дело. Все это время Коннора передергивало от клички «Беглец из Акрона», но сейчас он с гордостью принимает ее. Теперь, когда его личность растворится, сам Коннор не исчезнет — он окончательно превратится в легенду, а его прозвище станет символом противодействия расплетению.

«Не заберешь ли меня в Фанкитаун?»[28]

А что сталось с орган-принтером? Остается только надеяться, что прибор удастся починить и он попадет в правильные руки. И что Кэм разоблачит «Граждан за прогресс», и что Лев обретет мир и покой. Все это действительно стоит того, чтобы надеяться. Удивительно: даже здесь, в чреве монстра, Коннор способен ощущать надежду.

— Возможен небольшой дискомфорт, когда ты почувствуешь, что утратил способность дышать. Для волнения нет причин. Дышать тебе больше не требуется.

Наверно, это действие анестезии, но на Коннора снисходит покой. Вместо того, чтобы отчаянно цепляться за ускользающий мир, Коннор отпускает его на свободу.

— Скоро мы уберем аудивизуальную составляющую твоего путешествия. Разреши мне воспользоваться возможностью и выразить свою признательность. Служить тебе, Коннор Ласситер, в твой великий день было истинным удовольствием!

Коннор уже не пытается вообразить себе части своего тела, которых более не чувствует, и фокусируется на том, что ему пока еще доступно, проживая каждое мгновение во всей его полноте, пока это мгновение не заканчивается. Пока биение его сердца не становится воспоминанием. Пока сама память не становится воспоминанием. Пока суть, средоточие того, что есть Коннор Ласситер, не расщепляется, словно атом, отдающий свою энергию застывшей в ожидании вселенной.

Видят ли Расплетенные сны? Там, в холодных сумерках между собственным бытием и бытием как части другого пытается ли их фрагментированный разум перебросить мост через пропасть? Для Расплетенного эта пропасть шире, чем расстояние между звездами.

И все же, если Расплетенные, как гласит закон, живы, то они должны видеть сны, подобно всем другим людям. Многие из «обычных» живых утверждают, что не видят снов. На самом же деле они просто отказываются помнить сюрреалистические картины надежд, страхов и воспоминаний, сплетаемые их собственным мозгом.