Сима вынула из кармана яблоко, откусила и протянула ему.

— На, ешь. Не бойся, не умрешь — со своего сада…

— Ты все там же работаешь, на заводе? — переведя разговор на другое, спросил Виктор.

— Где же еще, все там же, — кашлянув в ладонь, ответила девушка. Потом добавила: — За последние два года, кавалер, хоть бы письмо написал. Думала, что женился…

— Женитьба — дело нехитрое. А вот вместе жить…

— Хватит болтать. Скажи, что позабыл…

После долгого молчания Виктор сорвал с клумбы белую розу и протянул девушке.

— Лучшие розы краденые, — улыбнулся парень, — а лучшие жены — чужие…

— Надо мной смеяться приехал? — вскочила со своего места Сима.

— Не обижайся! Мне вспомнился тот вечер, когда в парк цветы красть ходили. Забыла?

— Это ты все забываешь… Почему, хочу спросить, на мое последнее письмо не ответил?

— Прости. Некогда было.

— Во-во, и моя мать так твердит. Парень, говорит, из леса не выходит, сама к нему съезди. Но разве удобно ехать?.. Что бы твои родители сказали: невеста сама сватать пришла?

— Ну-у, это уж ты зря… Они знают тебя, были у вас…

С Берсеневки донесся петушиный крик, потом, будто подпевая друг друг, заголосили другие.

«Вот и новое утро пришло. Скоро поезд, нужно успеть», — подумал Виктор. У него не было желания обидеть девушку, поэтому он нежно сказал:

— Мне пора идти, Сима. Наряд в семь часов, не успеешь — вновь скандал с директором. Ты не ошиблась, когда сказала: иногда он бычится на меня…

— Он кто, леший?

— Есть с такими характерами люди, Сима, у которых семь пятниц на неделе. Вроде бы директор знает свои дела, иногда и добрым бывает, а вот когда заартачится — всех готов облить грязью. Скажу и о другом: у него нечистые руки — деньги любит, много наворовал. Деньги, сама знаешь, в лесу не растут… Ох, сколько сосен свалил без учета, а я ведь в лесничестве живу!

— Тогда уж иди, правдолюб. Боюсь, потом ругать меня станешь, — расстроившись, бросила девушка. — Думаю, пришлешь мне весточку из своего густого леса. Конечно, если не съест тебя волк-директор…

На кухне зажгли огонь. Это Вероника Сергеевна дала дочери знать: на улице утро, пора и на работу собираться.

— Тогда до новой встречи! — попрощался Виктор.

— Этому что-то я не верю.

Виктор поцеловал девушку в губы, та вырвалась из-под рук, скрылась в дверях.

«Вот и эта показывает свой норов. Поди пойми девушек — у одной двое парней, двоих обманывает, а вторая только себя», — спеша к остановке, рассуждал парень.

Капал мелкий, словно из сита, дождь. Только цветущие сады не поменяли окраски — белели и белели в сумерках улиц, будто настоящую зиму себе вернули. Зима, настоящая зима была и на душе у Виктора.

Куда ни взглянешь — купающееся в теплом ветре поле. Один его клин около зеленого леса, который весело шумел под теплыми лучами солнца, словно это и не лес, а высокий цветастый ковер. Пышно распустилась черемуха. Она словно пенилась своими гроздьями и побелила даже соседние деревья. Второй клин поля положил свою голову к подножию Пор-горы и по-детски улыбался. Как не ликовать — весна пришла, самое волшебное время года. По левой стороне поля снова переливающие черемуха и калина, по правой — сверкающим толстым кнутом растянувшаяся Сура. Вода — будто чистым платком протертое зеркало. Посмотришь под ее крутые берега — там купающиеся сосны, бесконечная голубизна — это спустилось небо сполоснуть свой стан и себя увидеть.

С левого берега реки к ближнему селу стремится березняк. Спешит-бежит — даже не оглядывается. Кого испугался он, проворный, остановившегося трактора с плугом или человека? Пахарь встал на пашню, чего его бояться?

… Трактор всем телом вздрогнул, из трубы выдыхнул синий дымок. Первая борозда всегда тяжела, хотя трактор и не лошадь, не устанет. Лемеха вонзились в землю и разворачивали ее наизнанку, будто ломоть хлеба отрезали толстым ножом. С земли поднялся щекочущий ноздри сладкий запах. Его чувствуют только те, кто знает, что такое хлеб. Борозда протянулась по полю. Возьмешь в ладонь комочек земли — рассыпчатой картошкой развалится. Она похожа на лебяжий пух — мягкая, теплая, легкая.

Ох, земля-кормилица, как долго ждала ты пахаря… Всю зиму! Сколько холодов пережила, сколько кружилось вьюг над тобой — не сломалась. Весна вселила в тебя свое тепло — и вот вновь ты проснулась. Распрямись, поле, покажи свою стать, открой силу-силушку — весенний день долгую зиму кормит. На зиму, кормилица, тоже не обижайся: она тебя защищала снегом, берегла от сильных морозов. Где много снега, там и воды много, где вода — там горы зерна растут.

Солнце переливалось, да на него некогда смотреть — дела. Лето с весны начинается. Счастье или боль она несет? Кто знает. Человек все равно верит в хорошее, верит своему уму и силе рук. Ни хлеб, ни молоко не падают с неба. Тело не обольешь потом — Нишкепаз тебя не поможет. Без труда и ветер не подует, и рыба хвостом не вильнет…

Поле вон какое большое — без людей с него ни хлебов, ни овощей. Господь птиц со своего рукава выпустил, но и они, не подкрепившись, не запоют. Насытятся — тогда другое дело! Вон грачи прилипли к борозде, сапогами их топчи — не выгонишь, вспаханное поле от них кажется еще чернее. Не птицы, а земляные комочки. Не поймешь их — отчего ликуют: то ли вновь вернулись в родные места, которые зимой покидали, или поле подарило им столько лакомых червей? Кто знает…

Не поле раскинулось — спелой черемухой обсыпанная ширь. На весну она смотрела глубокими небесными глазами, разговаривала птичьими трелями, наполняя дыханием землю.

В последние дни апреля райгазета сообщила о том, что в двух хозяйствах начали посевную.

— Ты что ждешь, когда ветра протянут корку по земле, тогда выведешь в поле сеялки? — по телефону ругал Вечканова председатель исполкома райсовета Атякшов.

Иван Дмитриевич защищался: земля, мол, еще не высохла, пока готовы только те поля, что на пригорках. На той неделе, говорил он, люди видели зайца-беляка, журавли тоже не сели в гнезда. Куда выедешь, если зима еще не совсем отступила?

— Ты мне сказки не рассказывай! Зайцев, говоришь, видели… А о том не подумал, что нарушаешь государственную дисциплину? Это к добру не приведет, — пугал Атякшов.

В это время в правление зашел Павел Иванович Комзолов, агроном колхоза. Не удержался, попросил у Вечканова телефонную трубку, грубо сказал звонившему:

— Герасим Яковлевич, приезжай-ка к нам, я тебе такие поля покажу, где на лыжах будешь кататься…

Председатель исполкома не ожидал таких слов и недовольно буркнул:

— Я не тебя спрашиваю, не суй нос куда не следует. Укоротить его недолго, понял? Есть председатель колхоза, как-нибудь сами разберемся. Я еду к вам, ждите…

Комзолов с раздражением повесил трубку. Нишкепаз, бросать семена в холодную землю? Разве не из-за этого и в прошлую весну Вечканов спорил с Атякшовым? И вот тот снова учит…

Через час втроем направились осматривать поля. Вечканов с Комзоловым шли нехотя: время только зря тратят. Наверно, Атякшов думает, что его приезд испугает вармазейские земли, и они раньше времени подоспеют? Как и вчера, во многих местах сапоги еле-еле вытаскивали из крутой, как тесто, грязи. В Сеге-озере еще сверкали льдины.

За горой горели дымные костры. Это поджег оставшую от стогов солому Федор Варакин, который готовил взятую в аренду землю. Когда подошли к нему, тот уже был готов пахать, но прошлогодняя солома лезла под плуг, накручивалась на бороны. Пришлось остановиться.

Это поле было самым лучшим в хозяйстве. Около тридцати гектаров. Из-за него всю зиму были скандалы. Они начались тогда, когда в селе услышали, что Федор хочет арендовать этот участок на десять лет. Многие были против. И все равно он добился своего. Банк выделил ему деньги, колхоз — трактор, плуг, сеялку, борону… И вот Федя — фермер, поле сделал своей семейной землей, в этом году посадит сахарную свеклу.