— И вы его подписали?

— Не подписал. Я сказал своему товарищу, что если дам согласие на смерть предателей, то заполучу множество смертельных врагов в лице их друзей, приверженцев и родственников. Я предложил наказать их по-другому — отстранить от дела революции, подвергнуть остракизму и выслать. По мне, такое наказание хуже смерти. И я сказал ему еще одну важную вещь: как бы ни были велики их преступления, мы, палестинцы, не должны их убивать. Мы вообще не должны убивать друг друга — ни при каких условиях. Слишком много у нас других врагов.

— И как же ваш друг на эти слова отреагировал?

— Разозлился. Сказал, что я глупец. Это был единственный человек из высшего командного состава, который отваживался разговаривать со мной в подобном тоне. Воистину он обладал сердцем льва. — Арафат немного помолчал, потом сказал: — Я не видел его уже много лет. Но до меня дошли слухи, что он очень болен и жить ему осталось недолго.

— Мне жаль это слышать.

— Когда у нас будет свое собственное государство, я воздам ему должное за все его подвиги и жертвы, которые он принес во имя нашего дела. Когда у нас будет свое государство и свои школы, палестинские дети узнают обо всех его героических деяниях. В деревнях люди, сидя вечерами у костров, будут рассказывать о нем легенды. Он станет подлинным героем палестинского народа. — Арафат понизил голос до шепота. — Но ничего этого не произойдет, если сейчас он позволит себе сделать глупость. Тогда о нем будут вспоминать, как об очередном паршивом фанатике — и ничего больше.

Арафат всмотрелся в глаза Тарика и спокойным голосом произнес:

— Если ты готов сделать то, что задумал, брат мой, то делай, и покончим с этим. Но на тот случай, если у тебя достанет мужества отказаться от своих первоначальных планов, я посоветовал бы тебе побыстрее уносить отсюда ноги и изыскать способ достойно завершить свою жизнь.

Арафат вздернул подбородок и замолчал. Тарик опустил глаза, едва заметно улыбнулся и медленно застегнул свой официантский смокинг.

— Похоже, вы приняли меня за другого человека. Да пребудет с вами мир, президент Арафат.

Тарик повернулся и быстро вышел из комнаты.

Арафат увидел в дверном проеме своего телохранителя и сказал:

— Зайди в комнату и закрой за собой дверь, идиот. — Потом он несколько раз глубоко вздохнул и с силой потер ладони, чтобы скрыть дрожь в руках.

Габриель и Жаклин вошли в помещение в сопровождении агентов из трех различных служб безопасности. Неожиданное появление группы чем-то сильно взволнованных и возбужденных людей вызвало в толпе тревожное, на грани паники, чувство; гости разом замолчали и устремили на них взгляды. Габриель держал руку под полой пиджака, стискивая в пальцах рукоять «беретты». В следующий момент он оглядел комнату, в которой находились в самых разных местах по меньшей мере полдюжины официантов в белых смокингах. Габриель вопросительно посмотрел на Жаклин. Она отрицательно покачала головой.

Когда они перешли из холла в большую гостиную с окнами, выходившими на парк и Пятую авеню, к ним присоединился сенатор Кэннон. Лавируя среди гостей и передавая желающим тарелочки с закусками и бокалы с шампанским, по комнате двигались три официанта. Вернее, один официант и две официантки. Жаклин всмотрелась в лицо официанта.

— Это не он.

В этот момент она заметила человека в белом смокинге, который проскользнул на кухню. Она видела его долю секунды, но была уверена, что это тот самый человек, который им нужен.

— Габриель! Он там!

Габриель посмотрел на Кэннона.

— Где Арафат?

— В моем кабинете. Разговаривает по телефону.

— Где находится ваш кабинет?

— В конце коридора!

Габриель, растолкав гостей, припустил по коридору. Когда он ворвался в кабинет, его встретил телохранитель с пистолетом в руках; ствол оружия был нацелен ему в грудь. Арафат сидел за письменным столом и жевал финики.

— Он пришел и ушел, — спокойно сказал Арафат. — А я, как видите, все еще здесь — но вас мне за это благодарить не приходится.

Габриель повернулся и выбежал из комнаты.

Тарик быстро прошел через кухню. В ее противоположном конце находилась запасная дверь, которая выходила на одну из лестниц для обслуживающего персонала. Тарик вышел и быстро захлопнул за собой дверь. На лестничной площадке стояли несколько ящиков с шампанским, и Тарик придвинул их к двери. Ящики были не настолько тяжелы, чтобы полностью перекрыть проход, но возведенная из них баррикада обязательно задержала бы преследователей — кем бы они ни были, — а именно этого Тарик и добивался. Он спустился на следующую лестничную площадку, вытащил пистолет «Макаров» и замер в ожидании.

Габриель бросился на кухню. Он видел, как задняя дверь закрывалась. Перебежав через комнату, он попытался ее открыть. Хотя ручка повернулась, дверь не поддавалась.

На кухню вбежала Жаклин.

Габриель сделал шаг назад, а потом изо всех сил навалился на дверную створку плечом. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. За ней что-то грохотало и рушилось, и слышался звон битого стекла.

Габриель снова навалился плечом на дверь. На этот раз она поддалась, правда, не без сопротивления.

С третьей попытки Габриелю удалось распахнуть дверь. Он выскочил на лестничную площадку, перегнулся через ограждение и посмотрел вниз. На лестничной площадке внизу стоял Тарик, расставив ноги и держа в вытянутых руках пистолет «Макаров».

Габриель видел, как полыхнул в полумраке огнем ствол, и почувствовал, как вошла ему в грудь первая пуля. Какое удивительное совпадение, подумал Габриель. Свою первую жертву он лишил жизни на лестничной площадке многоквартирного дома, и точно так же, в полумраке лестничного колодца, должен закончить и свою собственную жизнь. Судьба очертила нечто вроде магического круга. Аналогичной замкнутой структурой, когда конец исходит из начала и наоборот, обладают некоторые выдающиеся музыкальные произведения. Неужели Тарик хотел, чтобы все так именно и было? Неужели спланировал все это заранее?

Он слышал, как дробно стучали каблуки сбегавшего вниз по лестнице Тарика, а потом увидел лицо склонившейся над ним Жаклин. Потом ее образ потускнел, растаял, а на его месте возникло лицо женщины с записанного другой работой утраченного портрета Ван Дейка. А потом Габриеля окутала тьма.

Когда Габриель провалился в беспамятство, Жаклин закричала:

— "Скорую" сюда! Вызовите «Скорую помощь»! — Она поднялась с колен и побежала вниз по лестнице.

Она слышала, как один из агентов безопасности крикнул ей вслед: «Стой!» — но и не подумала остановиться.

Снизу доносились звуки шагов Тарика, эхом отдававшиеся в тесном пространстве лестничного колодца. Жаклин сунула руку в карман пальто и вытащила пистолет, который забрала из квартиры в Бруклине.

«Сегодня я дважды это сделала, — подумала она. — Сделаю и в третий раз».

Жаклин бежала что было сил, но лестница все никак не кончалась. Она попыталась вспомнить, на каком этаже находились апартаменты. Кажется, на семнадцатом? Точно, на семнадцатом. Теперь она была в этом уверена. На одной из дверей, мимо которой она только что промчалась, висела табличка «Восьмой этаж».

«Беги, Жаклин, беги, — говорила она себе. — Не останавливайся. Тарик болен, Тарик умирает, ты можешь еще его догнать. Главное, не останавливайся...»

Жаклин подумала о Габриеле — о том, что он лежит на лестничной площадке семнадцатого этажа и что жизнь медленно уходит из него вместе с вытекающей из его ран кровью. Она сделала над собой усилие и помчалась еще быстрее. Временами ей казалось, что ее торс опережает ее же собственные ноги. Жаклин загадала, что если догонит Тарика и убьет его, то тем самым спасет Габриелю жизнь.

Жаклин вспомнила, как в тот день, когда приехал Габриель, она гоняла на велосипеде по холмам и долинам вокруг Вальбона. Тогда у нее бедра словно огнем горели — так она старалась установить новый рекорд.