— Везде. На своей планете. На Земле. На Венере.

— На Венере?

— Близ Венеры обнаружены их орбитальные станции, искусно, впрочем, закамуфлированные. Выглядят они как… базальтовые глыбы. Но именно там их главные базы и причалы. Оттуда выходят в экспедиции их десанты.

— Венера, по верованиям древних, — планета, помогающая магам.

— Не все, что делали и делают атланты, напоминает черную магию. Они первыми открыли целебные свойства змеиного яда, у них была письменность, они строили каналы, гавани, дворцы и храмы — и все это двенадцать тысяч лет назад. Сейчас они маги в области техники.

— Я это знаю. Что нас ждет?

— Борьба.

— Заклинаю: дайте мне оружие.

— Видишь ли, это сложно… И атланты и мы применяем волновое оружие. Действие его носит туннельный характер: оно не обнаруживает себя в пространстве до тех пор, пока не достигнет зоны действия. Тогда вдруг разрывается привычная связь, даже временная последовательность событий. Даже мелочи оказываются исполненными скрытого смысла… У атлантов под горячей пустыней Венеры, в глубоких катакомбах, напоминающих каньоны и карстовые пещеры, укрыты мастерские и ангары. В планетных разломах горят искусственные огни и текут искусственные ручьи. И племя карликов мкоро-мкоро, переселенное с другой планеты, ютится там в небывалой тесноте. Карлики плавят кристаллы и куют металлы для волнового оружия атлантов.

— Чего хотят карлики мкоро-мкоро?

— Не знаю. Но атланты верны себе: они принуждают других работать во имя своих интересов.

— Еще вопрос. Тогда, на побережье, они знали уже, с кем имеют дело?

— Они обнаружили наши корабли на окололунных и марсианских орбитах.

— Они сбили бот, — сказал я. — Селфридж был атлантом, во всяком случае, этот доблестный офицер присвоил себе чужое имя, чужую судьбу и, возможно, убил своего предшественника. Вы уже знаете это… или нет?

— Да, но помог нам ты.

— Хорошо, что научились читать мысли с помощью светового кода.

— Мысли передаются чаще всего не кодом, а непосредственно, трансляцией образов. Иначе говоря, нет таких посредников, какими являются слова в языке, порой те только ограничивающие возможность обмена мыслями, но и прямо искажающие смысл, содержание. Код нужен для передачи некоторых абстрактных понятий, он является вспомогательным средством, как, например, линейки в тетради для письма.

— Недаром, оказывается, слова «свет» и «мысль» издревле рядом. Вот на чем основана техника телепатии!

— Есть еще одна возможность. Свет фонаря, горящей спички или автомобильной фары хаотичен, число фотонов, испускаемых в единицу времени, случайно, хотя и близко к какому-то среднему. Поэтому фотоны могут образовать последовательность, похожую на сигнал. Такой случайно возникший сигнал может длиться, скажем, всего одну сотую долю секунды, но для нас этого может оказаться вполне достаточным.

— Скажи, задержка вашего бота в распадке… помогла атлантам?

— Разумеется. Это означало еще одну их экспедицию по сбору материалов о прошлом, как они это называют.

Около восьми утра позвонил Леня. Мы должны были осмотреть раскопки палеолитической стоянки.

— Километров четыреста. Три часа езды.

— Леня, ты преувеличиваешь возможности твоей машины. И свои — тоже.

— Нет, — лаконично парировал он выпад.

Я собираюсь. Вспоминаю, что палеолит — это канун великой Атлантиды. Теперь, когда атланты вернулись и похитили многое из того, что могли раскопать ученые близ их метрополии, остается одно: надеяться на косвенные доказательства. Об Атлантиде могут рассказать океанские отложения, частицы вулканического пепла, сохранившиеся в земле, камни, отшлифованные рукой человека. В простой глиняной фигурке я смогу увидеть след влияния другой, далекой культуры. Рисунок на глиняном черепке подскажет, куда приставали древние корабли, как выглядели пришельцы, высаживающиеся на берег. Даже раковины и моллюски, служившие лакомством в незапамятные времена, красноречиво свидетельствуют о многом. Существует целая наука о раковинах моллюсков — конкология. Тихоокеанские раковины каури найдены в скифских курганах. Раковины из Атлантики — уж это-то я давно знал назубок — находят в этрусских гробницах. В Крыму обнаружены гости из Индийского океана, окаменевшие останки пантеровой ципреи и близких к ней видов.

Разговор с Леней в машине:

— На Японских островах найдены черепки глиняной посуды, изготовленной тринадцать тысячелетий назад. — Я откидываюсь на спинку сиденья и вполголоса добавляю: — Это предшествует расцвету Атлантиды на другом конце земного шара.

— Откуда ты это знаешь? — неожиданно спрашивает Леня, не поворачивая головы, и сам себе отвечает: — Впрочем, ты ведь археолог…

— Жаль, но археологи об этом даже не слышали.

— Как это?

— А так. Об Атлантиде написал Платон. И все. Никто из археологов не принимает всерьез им написанное.

— А ты?

— Я верю ему.

— Мне говорили, что на нашей стоянке тоже обнаружены какие-то древности. Им десять тысяч лет или даже больше.

— Это время атлантов. — И я ловлю себя на мысли, что подчеркиваю, как будто нарочно, свою приверженность теме Платона, но в конце концов Леня не сможет догадаться, какие у меня на этот счет есть основания. Жаль, что нельзя с ним поделиться всем, что я знаю. Он не поверит. Я сам иногда спрашиваю себя: уж не привиделось ли все это во сне?

И вот вдали лагерь археологов: брезентовые палатки, рубленый дом поодаль, дым из трубы которого стелется над пихтовой рощей.

Роща подступает к реке, оставляя то тут, то там лужайки, поляны, галечники. Выше по течению угадывается обширное болото.

— На этой террасе нашли сразу две стоянки, — поясняет Леня.

Он останавливает машину. Мы бродим по лагерю никем не замеченные. Потом проглядывает солнце сквозь белесую пелену, и к нам подходит бородач с пустым закопченным котелком в руке. Леня здоровается с ним. Бородач отвечает кивком. Леня провожает его до реки, потом возвращается, ведет меня дальше, к самой стоянке. Бородач возвращается, показывает пластины и заготовки из обсидиана, ножи и остроконечники. Темный блестящий камень гладок и прохладен на ощупь. Попадаются пластины и резцы почти прозрачные, светлого, дымчатого цвета.

— Похоже на ювелирные поделки, — говорит Леня.

— Это древняя дальневосточная традиция обработки камня. — Бородач любуется вместе с нами скребками и наконечниками копий, показывает бусины из воскового агата, оникса, почти прозрачного опала.

— Им больше десяти тысяч лет, — произношу я вслух.

— Около пятнадцати тысяч лет, — поправляет бородач. — Кое-что пропало. Пашня отняла у нас самый верхний горизонт. Культурный слой был нарушен… и все же это настоящий палеолит. А чай, наверное, уже готов. Приглашаю. — Он сделал любезное движение рукой.

У костра я невзначай спрашиваю его о самых интересных находках. И он вдруг изменившимся голосом говорит о раковинах пантеровой ципреи.

— И они были найдены здесь?! — восклицаю я не без удивления. — Это ведь моллюск из Красного моря или Индийского океана!

— Да, найдены, — произносит бородач потухшим голосом. — Но представьте, ящик с этими раковинами и гончарными изделиями пропал по дороге в город.

— Как это пропал? — тихо спрашивает Леня. — Ты нам, Николай Трофимыч, сказки не рассказывай. Почему же я этого не знал до сих пор?

— Да потому, что случилось это три дня назад. — Николай Трофимович разливает чай по кружкам, шарит в рюкзаке, достает банку с медом, угощает: — Наш, дальневосточный.

Я стараюсь не выдать волнения. Пантеровая ципрея — свидетель неведомых путей древних мореплавателей. Глиняный черепок говорит об очень ранней культуре, быть может, более ранней, чем на побережье Атлантики. Или… или это следы дальних экспедиций самих атлантов. Следы. И они теперь уничтожены.

— Как же так? — говорю я, выразительно глядя на археолога. — Вы хоть представляете, что эти находки означают?