— Я, — ответил Илья со злостью. — Хорошую ты нам клиентуру нашел, Спартак! Тебя повязали, мне ноги прострелили… Где Корвет с Риммой? Машина моя где?

— А деньги?! — приподнялся на руках Спартак. — Деньги?! Мои двадцать пять тысяч долларов?! Моя доля?

— Возьми все. — Илья кинул к его ногам кейс.

Забыв про связанные ноги, Спартак оторвал крышку кейса, вцепился в газеты и, не сразу поняв, что никаких денег внутри нет, буквально переворошил всю пачку по листочку.

— Денег… нет?

— Нет. Твои клиенты подсунули нам «куклу». Где остальные? Что, в конце концов, произошло?

— Да при чем тут остальные, раз денег нет! Вы меня надули, меня все надувают! Меня избили и связали, бросили на съедение муравьям!

— Замолчи, — устало сказал Илья. — Где Корвет?

— Сбежал твой Корвет! Как ветром сдуло! Меня избили, а Римку насиловать повезли в нашей машине, в твоей машине.

— А их машина где?

— Римму в твой «форд» завалил и укатил, а Керим с Аслановым рванули еще раньше на своей «волге». Да развяжи же меня! Мне по черепу дубиной дали!

— Красиво мы лопухнулись, — рассмеялся Илья.

Спартак чуть не ошалел от его беззаботного смеха.

— Лопухнулись?!

— Ну да. «Кинули» нас, как фраеров. — Илья с трудом присел и распутал проволоку на ногах Спартака, однако, получив свободу, тот расхныкался еще больше.

— Двадцать пять тысяч баксов! Я так на них рассчитывал, они так мне были нужны!

— Перетопчешься, — усмехнулся Илья и приспустил брюки, чтоб глянуть, что там твориться с его ранами.

— Это ты, генеральский сынок, перетопчешься! — завизжал Спартак. — Вам все на свете трын-трава! У вас всю жизнь, когда хлеба нет, так вы пирожное жрете! Ты обязан мне отдать эти двадцать пять штук баксов! Обязан! Это я нашел клиентов, я все организовал!

— Пока, мой милый Спартакушка, ты организовал мне две пули в задницу, кучу газетного хлама вместо денег, групповую любовь Римме, а если Корвета убили или еще что, то, поверь, все твои печали тут же кончатся.

— Ты что, мне деньги отдашь? — с надеждой спросил Спартак.

— Нет. Я тебя за Корвета убью. Ты уж извини, но никакого другого гонорара твоя деятельность не заслуживает.

— Как не заслуживает?! Я своей жизнью рисковал! Меня кастетом по голове оглоушили, ноги заковали и еще обещали трахнуть через зад!

— Тебя? — засомневался Илья. — Какая-то неувязка получается. Если они педерасты, то на кой хрен они увезли Римму? Им бы и твоих прелестей вполне хватило. Во всей этой истории сплошные неувязки.

— Илья, — прозвучал за его спиной низкий хриплый голос. — Тебе какую ногу зацепили — левую или правую?

Спартак оглянулся, ретиво вскочил и снова завизжал.

— Корвет! Деньги добыл? Где мои деньги? Я же страдал!

Если на низкую табуретку поставить трехсотлитровую бочку, а на бочку установить ведро — то в самый раз получился бы абрис фигуры Корвета. Он был на редкость некрасив — что фигурой, что лицом. Предки его растеряли в России все испанское, все южно-элегантное настолько, что даже в диком пьяном сне нельзя было представить себе Корвета, скажем, в роли тореадора. Волосы у него, правда, были иссиня-черные, а глаза — неизвестного цвета, потому как сквозь узенькие щелочки окраса их разглядеть не удавалось. И эта корявая бочка на коротких табуреточных ногах обладала ловкостью обезьяны и силой взбесившегося слона.

— Мне обе ноги прострелили. Но, кажется, удачно.

— Удачно или неудачно, скажет сначала врач, а потом могильщик.

— Илья! — вдруг заблажил Спартак. — Да это же он, он подменил нам деньги! Потому и убежал! Он забрал приз, а нам подсунул газеты! Бей его, Илюша, пока мои деньги не отдаст!

Илья видел, как очень медленно и спокойно Корвет повернулся к Спартаку. Он знал, что оставалась доля секунды до того, как остроносая, лопоухая, с выступающими, словно у кобылы, зубами физиономия Спартака превратится в плоский блин. В кровавый плоский блин, будто в лицо Спартака на полной скорости врезалась морда пригородной электрички, а не кулак Корвета. Словами потомка испанцев останавливать было уже поздно.

Илья с усилием шагнул к Спартаку, перебросил вес своего тела на левую ногу, а носком правой, болезненно морщась, ударил коллегу под подбородок, так что тощий Спартак Дубин легко выполнил обратное сальто в воздухе, приземлившись на коленки, а потом ткнувшись лицом в землю.

Бить раздавленного комара было ниже испанской гордости. Так же медленно Корвет отвернулся от Спартака и сказал без эмоций:

— Эти гады втихаря привезли с собой девятимиллиметровый бельгийский штуцер.

— Да, — кивнул Илья. — Я слышал по выстрелу и удару пули, что оружие сменили на крупный калибр.

Корвет вытащил из кармана портсигар, достал тонкую сигаретку, которые обычно обожают дамы, закурил, заметил безразлично:

— Бронежилет от выстрела штуцера вряд ли тебя бы уберег.

Илья пожал плечами:

— Мы предложили одни правила игры, а они их сменили во втором тайме.

— Я отнял у них этот штуцер.

— Конечно, раз я живой, то ты его отнял.

— Нам надо добраться хотя бы до Сычевска. Если не к врачу, то хотя бы к какому-нибудь фельдшеру. На худой случай найдем ветеринара. Заражение крови от огнестрельного ранения бывает опасным.

— А Римма?

Корвет небрежно махнул толстой рукой.

— Вывернется. У нее машина, всего один пассажир и мой газовый револьвер в трусах.

Спартак упруго вскочил на ноги.

— Я понял, я наконец все понял! Эта шлюха сговорилась с моими клиентами! Она захватила мои деньги, наши доли! Она! Я ей сиськи узлом скручу!

— А она тебе хер откусит, — безразлично ответил Корвет и повернулся к Илье. — До городишка километра два… На кой черт мы так далеко забрались? Безопасность, дураки, обеспечивали. Дойдешь сам или понести тебя?

— Дойду.

Но Илья переоценил свои силы и последний километр до окраины небольшого города Сычевска проделал на широкой и жаркой спине Корвета, который даже ритма и дыхания не сбил от такой нагрузки.

Они остановились около разрушенной баньки на берегу небольшого озера. Здесь Корвет опустил Илью на землю.

— Пойду поищу лекаря.

Спартак рухнул в густую траву, окружавшую баньку, и проныл с душевной убежденностью:

— Вы вдвоем вместе с этой курвой и клиентами сговорились нагреть меня! Вот в чем момент истины. Но я не в силах с вами бороться, я слабый и невезучий.

— Правильно, — кивнул Илья. — А точнее сказать, ты занялся не своим делом.

— Но мне позарез нужно двадцать пять штук баксов! Это вопрос жизни и смерти.

— Не умрешь, — отмахнулся Илья и закрыл глаза, прислушиваясь к ноющей боли в ногах, которая волной поднималась к животу и захватывала грудь.

Корвет ушел — бесшумно, словно растаял в воздухе. Спартак стонал, хныкал, а потом серьезно спросил:

— Илья, ты ведь знаешь о таких вещах. Говорят, где-то можно продать свою почку за большие доллары? Мне действительно башли нужны.

— Твою почку не возьмут, — не открывая глаз, откликнулся Илья.

— Это еще почему?

— В другом организме ткани неудачников не приживаются. И заткнись, я, кажется, теряю сознание.

Голос Спартака дрогнул.

— Илюша, а можно я сейчас в Москву уеду? Зачем я вам здесь нужен, только обуза.

— Валяй. В институте сообщишь, что я пал смертью храбрых на поле брани.

— А меня про тебя… спросят?

— Да уж обязательно! — попытался улыбнуться Илья. — С ходу начнут пытать: «А где, Дубин, ваш лепший друг Пересветов?»

— А правда, что мне ответить?

— Как что? Скажешь, что закопал в братскую могилу у стен древнего города Сычевска.

Спартак от такой перспективы совсем сник, потом снял туфли и носки, подставил под лучи солнца костистые ступни и через минуту обиженно заснул.

Вот ведь сволочь, мутно подумал Илья, ведь именно из-за его слезного нытья влипли в это ничтожное и глупое, к тому же, по большому счету, — копеечное дело, обещали ему, Спартаку, неправомерно большую долю в пятьдесят процентов, а он поплакался, погоревал да спит! Спит, а кто-то сейчас насилует Римму, и хотя, быть может, она и получает от этого удовольствие, но все же нехорошо, что пошла на такое деяние без разрешения его, Ильи, или Корвета.