От Санта-Марии отряд направился дальше, к Медине-Сидония и Алькале-де-Лос-Гасулес, нигде не встречая сопротивления. У Алькалы его настиг гонец от Кироги с вестью о том, что артиллеристы и канарийцы уже прибыли на остров. Главнокомандующий требовал немедленного возвращения отряда на Леон.

Новые подкрепления оказались меньшими, чем восставшие того ожидали. Артиллерийская бригада состояла всего из сотни солдат и не имела орудий. Ее привел член хунты Лопес-Баньос. А батальон канарийцев растаял по пути: в нем осталось только 120 человек.

12 января Кирога снова созвал военную хунту.

Положение на острове становилось все более трудным. Среди восставших солдат бродили агенты Кампаны и Фрейре, подбивали их на предательские террористические действия. Были пойманы несколько монахов, которые расклеивали на стенах домов Сан-Фернандо прокламации архиепископа Кадисского, призывавшего «восстать во имя господа на слуг антихриста» — вождей революции. С минуты на минуту могло вспыхнуть возмущение среди солдат, согласованное с атакой абсолютистов на остров.

Военные позиции патриотов казались недостаточно надежными. Форт Каррака, остававшийся в руках врага, угрожал флангу батальонов, занявших позиции против Кадиса. Решено было предпринять ночное нападение на Карраку.

Когда стемнело, надежные, тайно отобранные люди отправились к мосту Суасо. Здесь их погрузили на баржи. В полной тишине поплыли они в сторону форта. Дело было очень рискованное: всплеск весла, легкий шорох, покашливание могли выдать весь отряд врагу. Если бы смельчаки были своевременно замечены с форта, всех их перебили бы картечью.

Отчаянная операция удалась блестяще. Стремительным приступом 400 человек форсировали крепостные стены, прежде чем противнику удалось организовать защиту.

Эта победа отдала в руки революционеров арсенал с большими запасами амуниции и артиллерией.

Прошло уже две недели с того дня, как Риэго поднял в Лас-Кабесасе-де-Сан-Хуан знамя восстания. Этот день казался патриотам бесконечно далеким… Ни в одном конце страны не раздался голос, который звал бы на помощь восставшим. Казалось, Испания, опоенная дурманом тирании, погружена в глубокий сон.

Пронунсиамиенто в экспедиционной армии, руководимое либеральными офицерами, перестало расти. К середине января в рядах восставших насчитывалось всего около пяти тысяч бойцов. Движение как бы застыло. И в этом крылась огромная опасность.

Горькое чувство неоправдавшейся надежды и тщетности всех усилий проникало в сердца. Оно сквозит в строках манифеста армии повстанцев острова Леон к испанскому народу, опубликованного 14 января. Очень пространно в нем перечисляются преступления «обманувшей короля камарильи». Но конец манифеста полон плохо скрытой горечи и гнева:

«Вы не допустите, чтобы о вас говорили, как о безвольных людях, естественный удел которых — рабские цепи. Присоединитесь к вашим сыновьям. У них одна только мечта — разорвать ваши кандалы. Их оружие и кровь принадлежат вам! Чего вы ждете? Какая помеха остановила вас? Кто может воспротивиться воле целого народа?

Испанцы! Если вы не воспользуетесь представившимся случаем, если вы не увидите забрезжившего над вами луча счастья, не стенайте более и не жалуйтесь, ибо вы заслужили ваши муки! И слезы, которые вы станете проливать, не вызовут ни в ком сострадания… Если из-за вашего малодушия мы не преуспеем в начатом деле, мы испытаем по крайней мере удовлетворение в том, что начали его. Какова бы ни была наша дальнейшая судьба, ей позавидуют те, кто склоняет выю перед подлой, предательской властью. В своем бесчестии им не избежать мук вечного раскаяния и угрызений совести!»

Но призывы борцов за свободу падали будто в пустоту, в мертвую, не рождающую отклика пустыню.

Все военные мероприятия патриотов против Кадиса терпели неудачу.

Не удалась и ночная атака на Кортадуру. Темной ночью Риэго выступил во главе трех колонн. Нагруженные тяжелыми лестницами, солдаты продвигались очень медленно. Проводники плохо знали местность и в течение нескольких часов водили людей по неверным направлениям. В довершение бед Риэго сорвался со стены, подпиравшей берег, и вывихнул себе ногу. Уже приближался рассвет, и от атаки пришлось отказаться.

Тревога патриотов с каждым днем возрастала. Половина солдат не внушала доверия. Те, кто попал в ряды повстанцев не по доброй воле, — гарнизоны Аркоса-де-ла-Фронтера, Сан-Фернандо, Карраки — считали себя пленниками и дезертировали при первом удобном случае. Этих людей нельзя было ставить на передовые линии, за ними приходилось зорко наблюдать.

20 января Риэго решил пойти в ночную атаку на Кадис со стороны моря. Он уже погрузил на суда 400 человек, лестницы и лазутчика, по указаниям которого собирался в определенном месте форсировать кадисскую стену. Но тут разведчики донесли, что этот план стал известен генералу Кампане и что на месте предполагаемой высадки собрано несколько отборных рот для отражения атакующих.

Еще через несколько дней вспыхнула и быстро угасла надежда завладеть городом изнутри. Помощник Кампаны полковник Сантьяго, тайный либерал, сообщил хунте, что им закончены все приготовления к восстанию в кадисском гарнизоне. 24 января он подымет своих людей и откроет патриотам путь через Кортадуру, Сантьяго просил произвести в этот день военную демонстрацию в сторону порта Пуэрто-де-Санта-Мария, чтобы отвлечь внимание Кампаны.

В условленный день и час Риэго во главе 900 человек пехоты, при одном орудии атаковал занимавший Санта-Марию кавалерийский полк и после ожесточенной схватки принудил его оставить порт. Выполнив свою задачу, он вернулся в Сан-Фернандо.

Но и на этот раз замыслы революционеров были кем-то выданы Кампане. Он арестовал замешанных в заговоре офицеров. Сантьяго едва удалось спастись бегством.

Комната погружалась в полумрак зимнего вечера. Скудный свет, бессильный разогнать выступавшие изо всех углов тени, цеплялся за золото эполет, за эфесы шпаг.

Шестеро офицеров, членов военной хунты, мучительно искали выхода из глухого кольца неудач.

Спины горбились от великой тяжести. Хмурые, усталые лица обращались в сторону говорившего с жадным вниманием, которое вскоре сменялось выражением досады и разочарования.

Есть ли еще решение? Разве может человеческий разум преодолеть роковую мощь враждебных сил?

Слабеющую волю опутывала паутина безнадежности.

Кирога подводил итоги:

— За двадцать пять дней революция не овладела ни пядью земли… Наши усилия против Кадиса обречены на неудачу. Враг обратил Кортадуру в крепость, и мы уложим половину наших людей, прежде чем прорвемся до ее середины. Скоро нас опояшет кольцо блокады… Нетрудно предвидеть настроение солдат: упадок дисциплины, дезертирство, неминуемый бунт… Предпринять общую вылазку на материк?. Это значило бы остаться без опорной точки, лишиться прекрасной линии обороны и подставить себя под натиск превосходных сил. Наши батальоны растаяли бы в течение недели.

Тут раздался голос Риэго:

— Итак?!.

Кирога поморщился.

— Сеньоры, начиная дело, мы рассчитывали на успех только при сочувствии и помощи всей Испании. Наша надежда — народ. Снова и снова обратимся к его совести и разуму и будем ждать. Вести от наших друзей говорят о близких выступлениях в северных провинциях. Ложи Мадрида, Севильи, Барселоны напрягают силы, чтобы прийти нам на помощь. Если сможем продержаться до тех пор, победа будет за нами.

— А если нет?

Кирога повернулся к Риэго:

— Тогда длинный список мучеников за свободу Испании пополнится новыми именами.

Молчание.

Поднялся Эваристо Сан-Мигель, секретарь хунты. Певучим голосом, постепенно увлекаясь своей мыслью, он предлагает новую попытку захвата Кадиса:

— У нас теперь достаточно пушек, ядер и пороху из арсенала Карраки. Нужно установить орудия на плоты и бомбардировать Кадис с моря. Снесем слабые береговые укрепления, а затем высадим десант и возьмем город штурмом!