Находясь в чужой стране, Веллингтон до поры до времени вынужден был скрывать свои политические симпатии. Но либералы сами развязали ему руки, передав новоявленному испанскому герцогу верховное командование. Он тотчас стал вмешиваться во внутренние испанские дела.

Вокруг Веллингтона постепенно объединялись авантюристические элементы из партии раболепных. Рассеянные по стране многочисленные их сторонники, крупные землевладельцы и высшее дворянство, сидевшие по своим норам в те долгие годы, когда над страной бушевала военная непогода, теперь стали громко заявлять о своих политических планах, о «восстановлении попранных прав».

В кортесах балконы для публики ломились от переодетых монахов, устраивавших шумные обструкции во время выступлений либералов. По провинциям с амвонов священники произносили проповеди против конституции — этого «творения супостатов». Мракобесы срывали с церковных дверей декрет об упразднений инквизиции. Прикармливаемую монастырями голытьбу, ужасающе возросшую за годы войны, подбивали бунтовать против упразднения Святого присутствия.

Действия раболепных вызывали раздражение в лагере либералов. Но нерешительность этой партии — детища слабой испанской буржуазии — лишала ее возможности ответить энергичными ударами. Длинные обличительные речи в кортесах и потоки газетных статей и брошюр были слабым оружием против козней реакции.

Осенью 1812 года Веллингтон отправился в Кадис, чтобы на месте решить, какой тактики придерживаться относительно кортесов в дальнейшем. На родине конституции лорда ждал радушный, праздничный прием. Чтобы оказать герою Мадрида исключительные почести, либералы поместили высокого гостя среди депутатов. От лица парламента и нации ему была принесена торжественная благодарность.

Принимая овации толпы и поздравления парламента, Веллингтон обдумывал государственный переворот. Он собирался переделать Кадисскую конституцию по своему разумению. Этот матерый реакционер был убежден, что Испания стосковалась по самодержавному монарху. Веллингтону хотелось также, чтобы рядом с кортесами заседала верховная палата из крупнейших землевладельцев — по образцу английской палаты лордов. Верховная палата сумела бы восстановить уничтоженные кортесами сеньоральные права испанских феодалов.

Но в политических своих замыслах Веллингтон оказался столь же медлительным, как и в военных операциях. Пока он соображал и прикидывал, события вновь призвали его на военное поприще.

В середине 1813 года соединенная армия англичан, испанцев и португальцев под водительством Веллингтона перешла Эбро. Рассчитывая на слабость французов и невозможность получения ими подкреплений, командующий задумал довольно смелый план кампании. Он намеревался зайти неприятелю в тыл и отрезать ему пути отступления через Пиренеи.

Чтобы избежать окружения, главные силы французов начали отходить на север.

В день решающего столкновения, 21 июня, Жозеф смог противопоставить Веллингтону только половину своих сил. Это предопределило исход сражения. Французы дрались с большим мужеством, но вскоре их фронт был прорван во многих местах. Началось беспорядочное отступление.

Медленно, поминутно останавливаясь, отходил обоз. Его настиг небольшой отряд английской кавалерии. Вмиг все пришло в расстройство. Артиллерийские парки смешались в кучу с каретами беженцев. Опрокидывались повозки с дворцовым имуществом, кони и мулы топтали драгоценную церковную утварь. Потерявшие голову рыдающие женщины на коленях молили бегущих солдат не оставлять их с детьми на расправу герильерам.

Французская конница на время отогнала англичан от обоза. Но вместо того чтобы продолжать бой, уланы усаживали беженцев на крупы лошадей и устремлялись с ними в авангард отступающей армии.

В кутерьме поспешного отхода сам Жозеф, чтобы спастись от плена, вынужден был оставить свою королевскую карету.

В руки победителей попал почти весь обоз, все золото и драгоценности, награбленные французами, и вся их артиллерия.

Донесение о поражении при Витории было получено Наполеоном в Дрездене. Весь свой гнев император обрушил на преданного ему Жозефа: заточил злополучного своего брата в крепость. Испанским наместником он назначил Сульта, виновника многих поражений французов на полуострове.

Медлительность и промахи Веллингтона позволили Сульту продержаться в Испании до осени. Однако к концу года французы были оттеснены за Бидассоа.

С отчаянием защищали войска Сульта переправы через эту пограничную речку. Со времен Конвента чужестранные армии не попирали французской земли. Но 7 ноября силы Веллингтона форсировали водный рубеж и вступили во Францию.

Испания была освобождена от французских оккупантов.

Уже почти шесть лет пребывал Фердинанд в Валансее.

Замок с его вековым тенистым парком — прекрасное создание французского Возрождения — менее всего походит на тюрьму. Время протекает для узника незаметно — среди игр, танцев, любовных шашней, вышивания, обеден и вечерен, которые принц, ревностный католик, служит сам с превеликим усердием.

«Желанный» терпеть не может даже разговоров об Испании. Королевство потеряно безвозвратно! Что толку предаваться воспоминаниям о стране, в которой трон занят другим? Впрочем, для таких чувств у него не остается и времени.

Пока Фердинанд «томился» в валансейском плену, в мире свершалась великая перемена: звезда Бонапарта склонялась к закату.

Но «валансейский узник» не понимал происходившего. Ему казалось, что власть Наполеона по-прежнему безгранична. И он изощрялся в представлении все новых доказательств преданности императору, не упускал случая шумно поздравить своего господина с победой, послать благословение королю Жозефу.

Время от времени в Валансей проникали тайные агенты кортесов, чтобы передать «Желанному» новый, подробно разработанный план побега. Этих гостей Фердинанд даже не допускал во дворец. Через преданных слуг он приказывал им убраться поскорее прочь, дабы не навлечь на него беды.

К концу 1813 года Фердинанду исполнилось двадцать девять лет. И внешность и характер принца достигли уже зрелой законченности. Он был среднего роста, хорошо сложен. На широком бледном лице горели большие, черные, очень красивые глаза. Но нос, горбатый и длинный, делал этого Бурбона похожим на стервятника. Неприятное впечатление производил и ярко-красный влажный рот, всегда приоткрытый. Нижняя губа сильно выдавалась вперед и как-то странно свисала вниз и в сторону. Казалось, Фернандо мучила постоянная, неуемная жажда.

Весь облик принца сильно напоминал его мать. От нее он унаследовал и исключительную подвижность лица: ни на минуту оно не приходило в состояние покоя. Фердинанд говорил стремительно, перескакивая в разговоре с одного предмета на другой, сопровождая свои слова резкими жестами.

Под стать внешности был и характер — капризный, изменчивый. За частыми сменами настроений и прихотей чувствовалась подозрительность и крайняя трусость. Над всем господствовала низменная, животная чувственность, говорившая о себе и в поволоке лучистых глаз и в отталкивающе похотливом рте.