Мы обожали автомобили и строили их сами, выпиливая колеса из фанеры и делая шину из клистирной трубки. У меня был автомобиль, капот которого состоял из коробки от гильз фабрики Катык. Кто не помнит роскошную цветную картинку турчанки на ее крышке?
Нужно сказать, что мы уже тогда усердно читали газеты: московское «Русское Слово» и местные «Волжское Слово» и «Самарскую Газету» и были в курсе всех спортивных мировых событий. Мы были совершенно потрясены описанием первой гонки в Индианаполисе, которую выиграл Харун со скоростью 77 миль в час, и поклялись с Алексеем, что непременно поедем туда, когда вырастем. Пока же мы на карачках, двигая свои автомобили, ползали чуть ли не версту от наших дач на берег Волги, устраивая гонки. Мой отец с сожалением называл нас идиотами. Данный Алексею обет я выполнил в 1959 году, когда ездил в Индианаполис на знаменитую гонку. Средняя скорость была уже около 150 миль в час, а в настоящее время на пробных заездах гонщики подходят вплотную к 200 милям. Алеше на «500 — Инди» побывать не пришлось: в 1919 году он был убит в своем самолете в борьбе с красными.
Не думайте, однако, что мы все только выдумывали игры. Мы без конца читали. Начинали с Лукашевич и Чарской, вдохновлялись «Газаватом» и «Черной Тучей». Я обожал книжку «С севера на юг», автора не помню. Это история журавлей, летящих с Тихвинских болот в Египет. До сих пор один из журавлиных персонажей, Верхогляд, остается для меня типом человека. А потом мы стали захлебываться Майн Ридом с его «Всадником без головы», Фенимором Купером, потом Жюль Верном, позже Дюма и Марк Твеном. Беда была в том, что мы слишком спешили с чтением. Уже в средних классах гимназии мы одолевали Толстого, но воспринимали «Войну и мир» и «Анну Каренину» только поверхностно, больше по части боев и барьерных скачек, а «Воскресение» понять не могли. Еще хуже было с Достоевским. Такие вещи, как «Бесы», «Идиот», «Братья Карамазовы», пришлось перечитывать значительно позже. Нужно еще упомянуть, что у многих моих сверстников, как и у меня, были гувернантки, немки и француженки, и с ними мы читали иностранных авторов. Я обожал романы, посвященные эпохе германского нашествия на Европу, и до сих пор помню Амаласвину, королеву Равенны. Вместе с этим у меня уже в том возрасте создались представления о Византии при Юстиниане, и особенно об его полководцах Велизарии и Нарзесе. Уже тогда в голове неотступно бродил Виконт де Бражелон, мушкетеры, мы знали, что такое Варфоломеевская ночь. В «Кво вадис» нас пленяли Петроний и Урс, как и герои трилогии Сенкевича. Еще до поступления во второй класс гимназии отец подарил мне атлас Маркса. У книги было два важных качества. Она была в твердом переплете, и ею можно было хорошо треснуть врага по затылку. Но открытая она раскрывала баснословное наслаждение. Я открывал атлас на архипелагах Тихого океана и на полу в гостиной, водя пароходик, плавал из Новой Гвинеи на остров Св. Пасхи, на Паумоту Марианны и т. д. Через 40 лет, когда мне приходилось следить за «прыжками» американцев с острова на остров, для меня не было неожиданностей — все карты мира с детства сохранились с большой ясностью в моей памяти.
Читатель должен принять во внимание, что, помимо игр, чтения, еще до гимназии приходилось заниматься и учить уроки по несколько часов. Меня готовила к гимназии Мария Вениаминовна Португалова, сестра известного социал-революционера. А кроме того, каждый день были уроки немецкого и французского языка. Тогда станет ясно, что уже в этом возрасте нам не хватало времени, а я еще не упомянул спортивные игры — лапту, футбол в теплое время, коньки и позже лыжи зимой.
Чтобы дополнить картину того, чем мы занимались, надо вспомнить и деревню, имение. Мой отец служил в Удельном Ведомстве и получал двухмесячный отпуск раз в два года. Летом, когда он служил, мы жили на даче, а на следующий год летом ездили в именье Спасское-Кубань, в Орловскую губернию.
Развлечения там были связаны с сельскими работами. Вот идет молотьба. Еще был жив дед Александр Николаевич, предводитель дворянства. Паровой молотилки тогда еще не было. Молотят в риге. Привод конный в восемь лошадей. Темнота и пыль. Лошади с завязанными глазами ходят по кругу, гудит зубчатый барабан, издают шум веялки, когда не раструшенный сноп поглощается барабаном, — как будто гремит гром. Покрикивает погоняла на приводе. Детей в ригу не пускают: там сразу же засоришь глаза. На ржи двое рабочих вилами закладывают вязанку соломы выше человеческого роста, затягивают веревкой и петлю надевают на крюк. Пара волов тянет вязанку к омету. Дорогу к нему вместе с хоботьями и остатками соломы дотерли до паркетного блеска. У омета петлю вязанок надевают на крюк каната, тянувшего вязанку с помощью шкива на высоком столбе в конце омета наверх. Когда крюк надет, рабочий стучит вилами по канату и погонщик за ометом подгоняет волов, а те тянут вязанку на омет. Вот сейчас в ушах так и звенит заглушаемое иногда ветром «цоб-цобе!». Самое интересное при возвращении пары волов к риге сесть на пук соломы, оставшийся на петле веревки, и катиться по выглаженной дороге с риском вымазаться о воловий помет. А еще можно устроить себе гнездо в передней части омета, укрыться в соломе, смотреть в серое небо или на пустое поле, слушать легкое завывание ветра и в соломенном укрытии чувствовать какое-то блаженное спокойствие и уют. Рядом конопляник, и зернышки конопли уже созрели. Наберешь их горсть и жуешь.
Когда мне было уже 12 лет, отец подарил мне плотничий верстак, и я целые дни проводил с рубанком, стамеской, пилами в руках и, например, строил себе управляемые сани — бобслей, бегал в слесарную мастерскую сваривать стальные полозья.
Но и до этого мы много занимались ремеслами. Одним из занятий было выпиливание рамок лобзиком. Была специальная деревянная подставка, которую привинчивали к столу. Пилочки для лобзика были тоненькие синей стали. Они с помощью винтов-зажимов стягивали деревянную рамку лобзика и легко попались, если нажим был сильнее. Можно было купить тонкую доску драгоценного дерева палисандра, красного или черного дерева, покупался также чертеж рамки с замысловатыми вырезами. Он накладывался на доску, и мы старательно выпиливали все арабески, просверливая дырочку в доске и продевая в нее пилку. Потом тонким напильником сглаживали пропиленные места. Такая рамка с гордостью подносилась родителям по случаю дня рожденья или именин. Можно было также выжигать по дереву, водя по доске раскаленной иглой с пробковой ручкой, или раскрашивать гончарные чашечки, вазочки, пепельницы эмалевыми красками и обжигать их под глазурь. А сколько было разных общих игр для нескольких детей! Помните блошки, прыгающие в чашку, когда нажимаешь на их край более крупным кружком, или триктрак, в котором пешки двигались вокруг большого креста, смотря по тому, как выпадали кости. Между прочим, эта игра еще и до сих пор широко практикуется взрослыми арабами.
Я не описываю здесь разнообразных видов спорта, о которых я буду говорить в отдельной главе. Дорогой читатель, не взыщите, что испытываю ваше терпение бесконечными мелочами. Моя цель — показать, как в моем поколении не существовала проблема использования детьми времени. Наоборот, им его не хватало. Играя и читая, не говоря уже об учении, они приобретали громадное количество сведений в самых разнообразных областях. Сама игра приучала их к инициативе, к творчеству, к свободному мышлению. Я отнюдь не был исключением. Все мои товарищи из семей среднего, скорее скромного достатка были заняты так же, как и я.
Какая колоссальная разница с американскими детьми! Какую роковую роль сыграло здесь в Америке телевидение. Оно решает для американских детей проблему времени. Они убивают его, часами развалясь на ковре и уныло смотря дурацкие фильмы с бесконечными драками, дикими скачками или погоней на автомобилях, с ужасающими катастрофами и полной безнаказанностью убийц. Какие ложные представления создаются у детей о наказании преступлений или о правах шерифов, которые в любом фильме пристреливают нужное число граждан, хотя бы и злодеев, но по собственной инициативе и без всякой ответственности. Каждый Сочельник, каждый день рождения американские дети оказываются перед грудами пестрых, старательно завернутых и перевязанных ленточками пакетов, в которых они находят дорогие игрушки. Но эти игрушки построены по тому же принципу, как и американское ученье, — с целью не утомлять мозг ребенка. Ведь система «райт ор ронг», «йес ор но» или «мюлтипл чойс» облегчает на 50 или 25 процентов работу мозга. И счастливчик, как в лотерее, может выдержать экзамен, ставя наобум крестики в случайно подвернувшийся квадратик, ничего не зная и не понимая задания. Точно так же и в игрушках деятельность детей ограничивается тыканьем пальцем в кнопки или поворачиванием рычажков. Остальное сделает или электрический шнур к штепселю, или батарейка. Это в детстве использование принципа, применяемого при выдаче права на автомобильную езду. Драйвер знает несколько приемов нажима на такие же педали, рычаги и кнопки, но сплошь и рядом не имеет никакого представления о функции мотора, трансмиссии и не может определить, что к чему под крышкой капота. Немудрено, что американские дети не имеют случая проявить свою инициативу, дать свободу своей творческой мысли.
