Гапон был несомненно активным участником и подстрекателем в деле убийства в г. Полтаве секретаря местной консистории Комарова, в каковом преступлении обвинялись братья Скитские, а Гапон по этому делу остался в стороне, ибо следствие не было направлено с розыскной стороны на Гапона, который возымел личную злобу против Комарова за то, что тот не соглашался дать удовлетворительный отзыв о нравственных качествах Гапона при запросе о последнем из Петербурга. Об участии Гапона в деле убийства Комарова циркулировали слухи среди духовенства, и об этом мне говорил епископ полтавский Иларион, из боязни мести к нему не заявивший об этом в особенности тогда, когда Гапон приобрел силу в Петербурге и сделался влиятельным лицом на министра фон-Плеве и департамент полиции.
Московское охранное отделение, когда во главе его стоял Зубатов, действовало, как говорится, во всю своими провокаторскими действиями по всей России и плодило массы недовольных лиц правительством. Недовольство это еще более было поддержано кишиневским еврейским погромом. Насколько справедливы были и есть слухи о том, что погром был при участии правительственной власти, с целью воздержать евреев и воздействовать на них за участие в революционном движении, я утверждать сего не берусь, но вот факт: во время проезда директора департамента полиции Лопухина чрез Киев в г. Кишинев для исследования происшедших беспорядков я на киевской станции, войдя в разговор по поводу этого, сказал, что киевское местное еврейское население находится в необыкновенно возбужденном состоянии и, между прочим, спросил Лопухина, были ли в департаменте полиции сведения из Кишинева о готовившихся убиениях евреев в Кишиневе, дававшие возможность предупредить погром, на что г. Лопухин мне ответил, что были — и были получены от губернатора, начальников охранного отделения и начальников жандармского управления.
Но почему же не были рекомендованы местной администрации меры к предупреждению беспорядков, которые в какой бы форме ни проявлялись? Грабежи с насилием людей и над их имуществом всецело ознакомляют народ с духом революционных начал и движений, что и доказали и установили бывшие уличные беспорядки в городах, при учинении которых народ не только ослушивался высшую административную и полицейскую власти, но и не проявил не только подчинения, но и шел на нее с вооруженным нападением, устраивая баррикады. Это плоды воспитания фабрично-заводских рабочих и мастеровых, вверенного Гапону, Зубатову и др. представителям полицейского розыска департамента полиции, в основе которого стоял карьеризм, но не живое дело розыска.
По расследовании беспорядков в Кишиневе и Одессе директором департамента полиции Лопухиным были признаны виновными кишиневский губернатор и одесский градоначальник, удаленные от должностей, а Зубатов и его компания остались в стороне, продолжая действовать по той же системе в С.-Петербурге, столице, где довели движение рабочих уже до невозможных пределов — и стачки и забастовки в губерниях, до сих пор продолжавшиеся, коснулись всего, что только возможно, и закончились забастовками занятий в учебных заведениях.
До чего действия департамента полиции и розыска в последние годы дошли, подтверждаю сохранившимся у меня письмом ко мне одного из видных начальников жандармского управления, который писал мне:
«…От души радуюсь, что вы назначены в комиссию, где будут разрабатываться вопросы столь важные для нас — чинов губернских жандармских управлений — и что вы не дадите нас в руки чиновников охранных отделений, которым хочется все и всех взять в свои руки и свести положительно на нет самостоятельность и деятельность жандармских управлений. Да, вы только и в состоянии отстоять и поднять значение и положение наших управлений».
К сожалению я ничего сделать не мог, как будет изложено ниже.
Во время производимых мною дел и поручений политического характера, возлагавшихся специально на меня, розыскная часть была и шла от департамента полиции и система этой части конечно мне была известна, и хотя я на розыски никаких денежных средств не получал, но все-таки я имел и ныне даже имею немало сторонников, близко стоявших к глуби революционного дела, и оно совершенно понятно. Двадцатипятилетнее пребывание мое в Киеве в должности начальника управления, провело чрез мои руки массу, тысячи людей, привлекавшихся к делам, положение которых в делах мною многим облегчалось, в особенности тогда, когда я видел неустой в человеке по молодому возрасту и раскаяние. Я таких лиц немало передал родителям, многих и очень многих устраивал на места, обеспечивавшие их существование, и затем ходатайствовал о принятии вновь в учебные заведения под личную мою ответственность, в чем всегда успевал, за многих даже уплачивал за право учения и слушание лекций. Это факт неопровержимый и известный многим из местной учившейся молодежи. Многие из этих лиц без всякого даже вознаграждения денежного являлись ко мне добровольно и снабжали меня полезными сведениями, касающимися политического движения, и в большинстве эти сведения всегда подтверждались действительностью при поверке таковых.
В этих лицах я имел большой противовес к сведениям, шедшим ко мне из департамента полиции и розыскных органов последнего.
Не одно личное мое знакомство с Зубатовым привело меня к заключению, что в лице его скрывался затаенный революционный террорист и ненадежный человек, а получавшиеся мною из революционной среды сведения через вышеупомянутых лиц, преданных мне, но не успевших еще отбиться от этой среды, отстать от нее, что не ставилось им в вину, ибо они приносили полезные сведения.
От этих лиц я получил следующие сведения: что Зубатов и его агенты чрез образованные ими организации, союзы среди фабрично-заводского населения и среди городских мастеровых и рабочих [ведут] противоправительственную пропаганду, направляют рабочих к устройству стачек, забастовок, уличных демонстраций, что беспорядки в Баку, Екатеринославе, Одессе, Киеве безусловно организовались агентами Зубатова, которые и распространяли среди рабочих в массах прокламации, изготовлявшиеся в зубатовских типографиях.
Что Зубатов хорошо знал о готовящемся покушении на жизнь министра Сипягина[330] и он же допустил организацию его убийства через своих злоумышленников, Мельниковым[331], который скрылся из г. Саратова, ранив задерживающего его филера, и известного организатора политических убийств Гершуни[332], который направлял Григорьева[333] на убийство во время похорон Сипягина обер-прокурора Победоносцева и статс-секретаря фон-Плеве. Затем по прошествии значительного времени Зубатов предательски направил Мельникова в Киев, где он и был арестован при таинственно-загадочной обстановке клевретом его, начальником киевского охранного отделения Спиридовичем[334], получившим чин подполковника за это задержание и большую денежную награду. Вот как щедро Зубатов вознаграждал своих клевретов.
Гершуни же Зубатов не арестовал вместе с Мельниковым, тогда как он был также в это время в Киеве, а оставил его на свободе для организации убийства уфимского губернатора Богдановича[335] за Златоустовское дело[336]. Это не простое, ординарное убийство, а двойное по цели Зубатова; первая цель — поддерживать террор убийством Богдановича, а вторая цель — сделать угодное министру фон-Плеве, чем овладеть последним окончательно.
Губернатора Богдановича я знал лично многое число лет. Он был человек более чем скрытный, робкий, нерешительный, носивший глубокую печаль по жизни своей, сложившейся и сопровождавшей его не по его вине, а со стороны его жены, которая находилась в любовной связи с давних пор с В. К. фон-Плеве, который двигал по службе Богдановича, чем заглушал в нем нерасположение к себе. Зубатов знал об этой связи и не мог не знать, так как многим чиновникам департамента полиции эта связь была известна, и Зубатов воспользовался ею, конечно, без согласия на это убийство со стороны В. К. фон-Плеве[337].
