Шеф жандармов Дрентельн был во всецелом подчинении у начальника III отделения собственной с. в. канцелярии Шмидта, избранного им самим на эту должность с должности ярославского губернатора, которого он знал еще по совместному служению в гвардии. Выбор был во всех отношениях не удачен. Шмидт проводил время с женщинами, на которых тратил громадные деньги. В III отделении был многое число лет казначеем действительный статский советник Васильев — почтеннейший старик, который при появлении моем к нему, нисколько не стесняясь, называл Шмидта государственным вором, который за короткое время украл 700 тыс. руб. и кончил печально свою жизнь, быв уволенным от должности графом Лорис-Меликовым. Прожив все состояние, Шмидт, состоя сенатором, однажды зашел в С.-Петербурге в баню, где занял отдельный номер, покушался на самоубийство через кровопускание посредством надреза, но был предупрежден банщиком, который вынул его из кровяной ванны, чем и спас жизнь, каковая продолжалась недолго, — он вскоре умер своею смертью.

Дрентельн до конца жизни своей в Киеве высказывал особую ненависть к графу Лорис-Меликову, отнявшему от него должность шефа жандармов и к б. с.-петербургскому генерал-губернатору Гурко, который даровал жизнь Мирскому, покушавшемуся в 1879 году на жизнь Дрентельна в С.-Петербурге, и который, быв приговоренным к смертной казни через повешение, помилован был Гурко, вследствие поданного ему прошения Мирским с раскаянием в проступке.

Дрентельн по поводу этого помилования рассказывал мне в Киеве, что он был с государем Александром II в поездке в Крым, откуда возвращаясь, в Москве доложил государю о предстоящей казни Мирского в Петербурге и просил государя остаться в Москве на неделю или более, чтобы смертная казнь Мирского была приведена в исполнение без присутствия государя в столице, на что государь и согласился, признавая неудобным въезд свой в столицу обставлять казнью, как вдруг совершенно неожиданно для него, Дрентельна, была получена телеграмма из С.-Петербурга о помиловании Мирского Гурко, чего он никак не ожидал и чего Мирский совершенно не заслуживал.

Бывший министр внутренних дел, шеф жандармов генерал-адъютант граф Н. П. Игнатьев 1-й был недолгое время в этих должностях и не сохранил о себе никакой доброй памяти в жандармском корпусе. О нем мне известно следующее: о неудачном назначении в 1881 г. им производящим дознания о государственных преступлениях по высочайшему повелению по всей России прокурора киевского военно-окружного суда генерала Стрельникова[315], убитого в Одессе революционером Желваковым[316], при содействии Халтурина, сделавшего взрыв в Зимнем дворце, и о выходе закона об евреях в 1882 г. лишившего их прав проживательства в деревнях и арендования земель. О генерале Стрельникове я изложу ниже.

В 1881 г. было произведено покушение на жизнь товарища шефа жандармов генерал-адъютанта Черевина[317] Санковским[318] в С.-Петербурге. Генерал Черевин, по душе, добрейший человек и очень умный, пользовавшийся особым доверием и любовью императоров Александра II и Александра III, коими отнюдь не злоупотреблял, после покушения на его жизнь, крайне взволнованный, прибыл в с.-петербургское губернское жандармское управление, куда был доставлен Санковский, и имел намерение наказать Санковского розгами, — но начальник жандармского управления генерал Оноприенко воздержался от этого. Граф Игнатьев доложил об этом государю, но в извращенном, неправдивом виде; узнав это, Черевин сделался ненавистником графа Игнатьева и, как мне говорили, доложил государю, что граф Игнатьев перед самым обнародованием вышеприведенного закона об ограничении прав евреев на арендование земель, телеграммою своему главноуправляющему настаивал о неотложном заключении контрактов на отдачу своих земель евреям в аренду до выхода этого закона, что и послужило причиною увольнения графа Игнатьева от должности министра внутренних дел и шефа жандармов, совершенно неожиданно для него и других[319]. Телеграмма Черевиным была доложена в копии, приобретенной им из телеграфного департамента, после чего граф Игнатьев лишился всякого доверия государя и впал в немилость. Черевин же до конца жизни своей оставался на посту и во главе охраны государей и в столице, и в поездках.

Министр внутренних дел и шеф жандармов граф Дмитрий Андреевич Толстой, отличавшийся особой стойкостью и настоятельностью, по моему личному убеждению принадлежал к числу шефов жандармов почтеннейших, к числу которых я отношу и графа П. А. Шувалова, Н. В. Мезенцева, И. Н. Дурново[320] и И. Л. Горемыкина[321]. Хотя граф Д. А. Толстой всеми и вся, кроме классиков, проклинался за введение классического образования в России, каковое стоит вне моей компетенции, но я представление о деятельности Д. А. Толстого вынес из продолжительных с ним неоднократных объяснений при докладах о политических делах. Сверх того, я был личным свидетелем, как он через своего секретаря Романченко отказал в приеме и личных объяснениях всем наехавшим к нему в приемную курляндским и лифляндским баронам, разодетым в придворных костюмах и фраках с белыми галстухами, которые возымели желание объясниться с министром графом Толстым об обособленности Остзейского края, порицая всякую русификацию этого края.

В день похорон в С.-Петербурге известного писателя Шелгунова, к графу Д. А. Толстому приехал при мне с.-петербургский градоначальник Грессер и доложил министру, что собравшаяся огромная толпа за гробом Шелгунова намеревается устроить после похорон, идя с кладбища, манифестацию по Невскому проспекту и другим главным улицам С.-Петербурга со знаменами, значками и факелами в воздание памяти Шелгунову, как административно потерпевшему от правительства.

Граф Д. А. Толстой, ответив Грессеру коротко и ясно в таком смысле, что пока он состоит в должности министра, он не допустит никаких уличных манифестаций в «столице», предложил Грессеру воспользоваться для усиления полиции казачьими войсками. Градоначальник Грессер взял в помощь полиции несколько сотен лейб-гвардии казачьего и атаманского полков и при помощи их с кладбища разбивал толпу на части в 10–12 человек и направлял части в глухие улицы города, и толпа разошлась спокойно и без всяких инцидентов.

Крупная промышленность в России в последние годы хотя и увеличивала рост рабочей силы быстро, но рабочий вопрос, выдвинувшийся со стороны революционной партии образованием в 1895 году «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», все-таки не стоял так остро до тех пор, пока департамент полиции, во главе с Зубатовым, представил, при содействии его розыскных средств и агентов, организацию в среде фабричных и заводских рабочих особых «союзов» легализаторов, «независимых» и т. д., задуманных и рассчитанных Зубатовым для разрешения столь сложной социально-политической задачи полицейским порядком и устройством репетиций стачек, забастовок и массовых уличных беспорядков в крупных городах России. В этом он, Зубатов, жестоко обманывал и обманул высшие власти, не понявших еще и того, что в лице Зубатова был злейший противоправительственный деятель социал-революционер и безусловный террорист, организовывавший политические убийства через своих агентов, состоявших на большом жалованьи у департамента полиции. При содействии Зубатова начальники жандармских управлений совершенно были за последние годы отстранены не только от всякого участия в розысках по политическим делам, но совершенно даже игнорированы от дел и прав, предоставленных им законом, через что ненависть и злоба не только начальников жандармских управлений, но и вообще офицеров корпуса жандармов, дошла до ужасающих пределов и ненависти к своему шефу и департаменту полиции, образовавшему филиальные жандармские управления в губерниях в лице ненавистных охранных отделений. Это Зубатову необходимо нужно было сделать, дабы потрясти службу в офицерах корпуса жандармов, большинство которых однако в особенности преданных беззаветно государю императору и правительству отлично знало действия Зубатова и понимало его, как врага отечества. Многие из жандармского корпуса, не разделяя систему Зубатова по ведению розыскного дела, оставили службу потому, что состояние на службе при таких условиях было равносильно нарушению присяги и долга службы. Бывший начальник петроградского охранного отделения Сазонов, как циркулировали слухи по корпусу жандармов, доложил бывшему командиру корпуса жандармов генерал-лейтенанту фон-Валю[322] о провокаторских действиях Зубатова, его полной политической ненадежности и, тогда генерал-лейтенант фон-Валь настоял на увольнении Зубатова, чем избавил Россию от великого внутреннего врага и несчастья. Ныне члена государственного совета генерал-лейтенанта фон-Валя чины корпуса жандармов и поныне глубоко чтут за его мужество, настойчивость, проявленную в громадной услуге государю императору и отечеству при отстранении Зубатова от деятельности и службы, при продолжении коей еще большие несчастья были бы накинуты на Россию Зубатовым.