Вернувшись в ‘Уорвик’, я закатил ночью праздничную вечеринку в своём номере. Первоначальной идеей было сделать так, чтобы участники путешествующей с нами компании из средств массовой информации узнали друг друга – и нас! – но она превратилась в событие ‘пришёл-один-придут-все’, которое посетили битлы, люди из прессы и несколько неожиданных гостей, включая ‘Супримс’ и Дела Шэннона. Брайан Эпстайн скользил по номеру, пожимая всем руки и по прежнему излучая гордость и радость, которые он демонстрировал, наблюдая за ребятами в действии на ‘Шее’. Ребята были в прекрасной расположении духа, постоянно переходили с места на место, откалывали шутки и приветствовали репортёров и людей с радио, которых они узнали в турне 1964 года.
Ребята не могли поверить в то, что у них есть свободный день после ‘Шея’. Фактически, это было то, что американцы называют день ‘дождевого талона’ для стадиона ‘Шей’ – если бы погода была плохой, то концерт отложили бы на 24 часа. После этого мы отправились на нашем чартерном самолёте ‘Локхид-электра’ в оставшуюся часть турне, начав с полёта в Канаду на пару выступлений в ‘Мэйпл-Лиф-Гарденс’ в Торонто. Самолёт нёс в себе не только битлов и наш непосредственный круг помощников, но также и разогревающий состав шоу и всех остальных – от сценической команды до торговцев сувенирными брошюрами. Другие артисты и путешествующая компания из средств массовой информации выражали удивление, что битлы не спрятались в салоне высшего класса. Они даже не заняли себе мест. Вместо этого, все четверо бродили туда и обратно по проходу, много болтая со всеми и присаживаясь на случайные места, что произвело большое впечатление на американцев. Британскую прессу представляли Дон Шорт из ‘Дэйли миррор’ и Крис Хатчинс из ‘Нового музыкального экспресса’. Из американского контингента у нас были Мэрилин Дёрфлер, представляющая гигантскую сеть газет ‘Хёрст’, и разнообразный набор людей с радио во главе с Ларри Кейном – руководителем отдела новостей У-Эф-Ю-Эн в Майами, который делал свои отчёты о турне для 45 радиостанций от одного побережья до другого в 1964 году. На некоторых этапах турне в эту мешанину входили Пол Дрю из Атланты и Джим Стэгг из Чикаго. С ди-джеями и журналистами мы сошлись на одном основном правиле – никаких интервью в самолёте. По мере того, как турне продвигалось, и некоторые битлы подружились с разными репортёрами, это ограничение по взаимному согласию приостанавливалось для случавшихся время от времени интервью. Битлы никогда не жаловались мне, что их доступностью злоупотребляют. Когда ребята не общались с остальными нами в главном салоне самолёта, они были в небольшой отгороженной шторой зоне в задней части, где они затевали элитную маленькую карточную школу, в которой на регулярной основе на протяжении всего турне принимали участие Нил, Мэл и несколько журналистов. Всякий раз, когда я совался туда, чтобы поглядеть, как проходит игра, казалось, что выигрывает Пол, сжимавший пачку долларовых банкнот и ухмылявшийся во весь рот. После Торонто была Атланта, где превосходная звуковая система (по меркам шестидесятых) на недавно построенном бейсбольном стадионе превзошла систему на ‘Шей’, и – в первый и единственный раз в турне-65 – я, помнится, был способен расслышать голоса и инструменты ясно усиленные и хорошо сбалансированные. Меня тогда интересовало, почему одно место может устроить всё это правильно, тогда как большинство других делала всё не так. Я пришёл к заключению, что звуковая система занимала низкое место среди приоритетов обычного организатора концертов, ведь считалось, что крики публики заглушат всё, что бы ни предложили громкоговорители. Я также заметил, что в Атланте и в паре-тройке других мест, где были неплохие звуковые системы, битлы давали более совершенные в музыкальном отношении выступления. Если организатору было не всё равно, то ребятам тоже оказывалось не всё равно.
Иногда, вместо того, чтобы остаться в городе, где мы только что отыграли, мы сразу вновь улетали сразу же после выступления и направлялись прямо к месту нашего следующего назначения. Это решение принималось в зависимости от наличия, а при их наличии от удобства номеров отеля в каждом месте и продолжительности полёта. Были свои преимущества в том, чтобы прибыть в следующий город ночью и лечь спать поздно следующим утром. Как правило, властям нравилась идея ночного прибытия, потому что это уменьшало число фанатов в аэропорту и делало более лёгким контроль над толпой. Мы совершили полуночный перелёт из Атланты в Хьюстон в штате Техас, прибыв в два часа ночи. Местные силы безопасности решили, что в такой час соберётся мало – если вообще соберётся – фанатов, но они очень сильно ошибались. Толпы подростков хлынули на взлётно-посадочную полосу, когда наш самолёт катил к зданию аэровокзала. Небольшая часть толпы состояла из фанатов немного постарше – некоторые, возможно, были пьяны – которые кричали непристойности на тех немногих официальных служащих аэропорта, которые пытались сдержать их. Они забрались на крылья и комично корчили нам рожицы через иллюминаторы салона. Сначала ребята дружелюбно отвечали тем же с нашей стороны от окон, пока мы не осознали самую настоящую опасность всей этой ситуации. Двигатели самолёта всё ещё работали, а некоторые из толпы курили неподалёку от наших цистерн с топливом. Взрыв там мог привести к громадным повреждениям и смертельным увечьям. К счастью, эта потенциальная опасность была предотвращена быстрыми действиями нашего пилота, который выключил свои двигатели. Эта опасная ситуация подошла к своему безопасному завершению, так как пилот продержал нас на борту, пока вторая сторона не исчезла. Наконец, битлы и наше ближайшее окружение, включая Брайана Эпстайна, поспешно высадились с помощью погрузчика, который перенёс нас высоко над головами толпы прямо к двери ближайшего здания.
Проблемы, подобные этой, обычно вызывали цепную реакцию. Эта неприятность в Хьюстоне привела к тому, что полиция нашего следующего места назначения, Чикаго, запаниковала и отказала нам в разрешении приземлиться, как это планировалось, в аэропорту ‘О’Хэр’. Вместо этого мы приземлились в аэропорту ‘Мидуэй’, и нам пришлось ехать назад в гостиницу аэропорта ‘Сахара’. Возле этого мотеля ожидала нашего прибытия большая толпа фанатов, так как правление ‘Сахары’ выдало конкурирующим радиостанциям все детали нашего пребывания. Той ночью нам не удалось много поспать. Интенсивное соперничество между радиостанциями в большинстве американских городов часто бывало нашим крахом. Ди-джеи не могли дождаться, когда они смогут открыть местоположение нашего пребывания. Даже в Лос-Анжелесе, где мы сняли на несколько дней один дом по ‘секретному’ адресу, всей сети 40 из ведущих радиостанций потребовалось менее 12 часов, чтобы передать в эфир этот адрес: “Это каньон Бенедикт, номер 2850, давайте теперь посмотрим, сможете ли вы попасть туда раньше всех своих друзей, потому что – помните, впервые вы услышали эту новость здесь, на… ”. В один из дней, четверо молодых фанатов при деньгах, 17-ти и 18-ти лет, наняли вертолёт полетать над нашей виллой, чтобы они могли покричать приветствия четырём загоравшим битлам.
Кульминацией этого перерыва-посреди-турне на голливудских холмах стала встреча битлов с Элвисом Пресли вечером в пятницу, 27-го августа, хотя, должен сказать, что монархи мерсибита нашли короля рок-н-ролла скучным. Возможно, мы ожидали слишком многого от события, которое планировалось с таким трудом. Или, возможно, Элвису действительно было скучно всегда, когда он не выступал перед находящейся в экстазе публикой. Ни одному репортёру прессы не была предоставлена возможность оказаться свидетелем этой чрезвычайно частной вечеринки, которая происходила в доме Пресли ‘Бель-эйр’ на Перуджа-вэй, 565. Не было сделано никаких снимков, не было сделано никаких записей на плёнку и не было никаких незваных гостей. Абсолютный запрет прессы являлось единственным необходимым условием, о котором безо всяких споров заранее условились битлы, Брайан Эпстайн и менеджер Пресли, полковник Том Паркер. Для улаживания других вопросов потребовалось больше времени. Сама идея – свести вместе пять суперзвёзд в один неформальный вечер – пришла от журналиста ‘Нового музыкального экспресса’, Криса Хатчинса, который утверждал, что близок к Паркеру.
