Маринов подумал, что Дядькин сейчас у этого крестьянина, но в доме он увидел белокурого бельгийского паренька, читавшего двум девочкам — дочерям Сурса — книжку.

— Вот этот парень, Пьер, — Джек кивнул на паренька, — поведет вас к Яну. Но сначала немного подкрепитесь.

Обедали молча. Хозяин и гости незаметно, но внимательно изучали друг друга. Когда они собрались в дорогу, Суре сказал Жефу:

— Передай Яну, чтобы он приходил с ребятами. Надо же им согреться. Такая нынче зима! В моем доме не так уж опасно… Мать! — окликнул он хозяйку, хлопотавшую на кухне. — Собери там что-нибудь для Яна!

— Я уже собрала! — Хозяйка вошла в комнату с кожаной туго набитой сумкой. — Вот нашему Яну!

Лесов в районе Пеера было меньше, чем в Мазайке, сосняк здесь стоял небольшими делянами. Но часа через полтора пути, когда Маринов, Жеф и сопровождавший их молодой бельгиец поднялись, на высокий холм, перед ними оказался большой массив леса. Он занимал почти всю просторную низину.

— Здесь живет Ян Бос! — Пьер вошел в лес и оглушительно свистнул. В ответ раздался крик совы. — Идемте! — Пьер углубился в чащу.

На едва приметной тропе стоял партизан с немецким автоматом. Он молча пропустил Маринова и Жефа, о чем-то спросил Пьера и бесшумно скрылся за деревьями.

В землянке было трое. Посредине стоял богатырского роста широченный человек и протирал пистолет. Землянка была довольно высока, но богатырь стоял согнувшись, голова его касалась потолка. Второй сидел за столиком, уткнувшись в учебник немецкого языка. Увидев Маринова, он поднялся, приветливо улыбнулся. Его широкое, сильно изрытое оспой лицо сразу стало добрым и мягким.

— Начальник штаба лейтенант Воронков!

— Старший политрук Маринов. Послан к вам командованием отряда. Так сказать, полномочный представитель… — Маринов крепко ползал руку Воронкова и повернулся к богатырю: — товарищ Ян Бос?

— Нет, я лейтенант Кучеренко, заместитель командира отряда. Ян Бос — вот! — Кучеренко показах рукой на сидевшего в тени на топчане человека, которого Маринов вначале не заметил.

Дядькин встал. Протягивая руку, прямо, пристально посмотрел в лицо Маринову. Дядькин молод, ему не больше двадцати двух-двадцати трех лет. Серые острые глаза смотрят из-под густых бровей твердо, требовательно, губы властно подобраны. «Парень с характером» — подумал Маринов.

— Значит, вы от Котовца? — сказал Дядькин, чиркая зажигалкой.

— Да, от Котовца. Вы знали о нашем отряде?

— Знали. К нам попал один документ — донесение начальника гестапо Мазайка. Развернулись вы неплохо!

— Мы тут тоже без дела не сидим, — недовольно проговорил Кучеренко. — У них, Иван Афанасьевич, район лучше.

— Брось ты, район… Оружие! Оружия хорошего нет! — Дядькин нахмурился.

— С оружием у нас тоже плохо, — примиряюще сказал Маринов. — С бельгийцами контакт есть?

— Налаживаем. — Дядькин взял с пола огромный закопченный чайник, разлил по стаканам кипяток. — Прошу, товарищи! Вина нет… Да, так о связях с бельгийцами. Партизан в нашем районе мало. А местная организация Белой бригады вначале нас не признавала, не считала, должно быть, серьезной силой. Положение тогда у нас было трудное… Народ из лагерей бежит, чтобы с врагом драться — у нас тут почти все из Цварберга и Беерингена, жизнь на карту ставят, а тут такое дело… Есть дают а насчет оружия или чтобы вместе операцию провести — никаких разговоров. И людей собрать никак не можем. Живут по три-четыре человека, кто где. Нас тут всего человек двести пятьдесят было. Одни в горы давай пробираться, другие во Францию — там, мы слышали, партизаны стихийно действуют. А кое-кто решил идти к фронту, в Россию.

— К фронту? — Маринов покачал головой. — Через всю Германию, Польшу, Украину… Разве проберешься?

— Люди были готовы на все, лишь бы снова бить врага! — с волнением проговорил Воронков. — Понимаете, враг рядом, а бить нечем… Хоть бы какая завалящая винтовка!

— Спасибо, рабочие из Пеера помогли, — снова заговорил Дядькин. — Понимаете, сами нас нашли… Сами! Мы их до конца жизни помнить будем! — Он взял со стола яблоко, финским ножом разрезал на дольки, бросил в чай — в землянке запахло медом. — Да, таких людей не забудешь… Первыми к нам Мария Давенс и Густав Кительбутерс пришли, рабочие. В деревне Марлоо они появились, в той самой, где вы сейчас были. Мы, говорят, пришли сюда, чтобы помочь русским товарищам.

— Коммунисты? — спросил Маринов.

— Нет. Оба в Белой бригаде состоят. Помогли они нам хорошо. Организовали в городе сбор одежды — целую повозку сюда, в Марлоо, доставили: и костюмы, и обувь, и свитры теплые… Потом по ближним деревням поехали. Вдвоем. Густав и Мария — муж и жена… Ездят из деревни в деревню и рассказывают крестьянам правду о русских. Фашисты нас бандитами объявили. Ну, а они и разъяснили крестьянам, кто мы такие… Мария свела меня с Джеком Сурсом. Он тут человек влиятельный…

— У Сурса мы первый раз слушали Москву, — заговорил Воронков, громко прихлебывая горячий чай. — Помнишь, Иван Афанасьевич?

— Еще бы… Я когда голос нашего диктора, Левитана, услыхал — у меня слезы покатились. Понимаете, в комнате чужие люди, а я с собой справиться не могу — градом слезы… Такое на сердце было, будто я домой, в Россию, попал.

— Мы тоже это испытали, — глухо сказал Маринов. — Кажется, только здесь, на чужбине, мы поняли в полную меру, что для нас Родина…

В землянке наступила тишина. Каждому вспомнилось свое.

После долгого молчания Маринов спросил Дядькина:

— Как же вам удалось собрать людей?

— Густав и Мария помогли. Да вот Кучеренко… Он раньше всех из лагеря убежал, все ближние леса и деревни знает. Он занимает у нас два поста — заместителя командира и начальник разведки… Так вот, собрали мы всех людей около Марлоо — всего человек сорок набралось — и давай митинговать, думать, что делать, как жить дальше. Решили сформировать отряд. Сформировали, начальство избрали, разбили людей по взводам, отделениям. А дальше что? Оружия-то нету! Решил я договориться с командиром Белой бригады. Думаю, одну-другую операцию с ними проведем вместе, разживемся оружием, сориентируемся в обстановке, а там дело пойдет. Maрия Давенс связала меня со своим начальником. Ну, поехал я к нему вместе с Боборыкиным, помощником начальника штаба. Мы ему заявили, что готовы к борьбе, и ребром поставили вопрос насчет оружия. Коля Боборыкин — парень горячий, так прямо и резанул: отсиживаться нечего, надо гадов бить!

— Ну, а он что? — нетерпеливо спросил Маринов.

— Он? А мы, говорит, и не сомневаемся в том, что вы готовы драться, знаем ваше настроение. Но только, говорит, рано еще начинать. Бельгийские патриотические организации считают, мол, что время для партизанских действий в Бельгии еще не наступило. Когда, говорит, оно наступит, так русских в стороне не оставят и оружие дадут. Ну, думаю, успокоил ты меня, приятель…

— А есть у них оружие? — снова перебил Маринов.

— Намекают, что получат оружие от англичан.

— Значит, ждут открытия второго фронта?

— Да, конечно, — Дядькин прищурил глаза, отодвинул стакан. — Возвращался я в Марлоо с тяжелым сердцем. Что я мог сказать партизанам? Отсиживайтесь, ждите, когда Красная Армия вас освободит? Без оружия борьбу не начнешь, только людей погубишь… А тут над нами стали сгущаться тучи. Бургомистр Пеера долее немецкому командованию, что здесь, в районе Марлоо, появились русские. Гитлеровцы бросили против нас полтысячи автоматчиков. Все леса и поля вокруг Марлоо прочесали, каждый куст обшарили. Спасибо, бельгийцы успели предупредить. Мы по домам, по тайникам попрятались. Ко мне Джек Суре прибежал. Под самым носом у немцев проскочил. Только они у деревни показались — он сразу сюда, в лес… Фашисты после той облавы по всем деревням приказ развесили: за помощь русским партизанам — расстрел.

— Да, трудные были дни, — проговорил Воронков и шумно вздохнул. — Одна облава за другой… А потом они засады стали делать на дорогах, в лесу. Пятнадцать человек погибло в схватках… Каких людей потеряли!