— То-то же, докажем, что не зря жуем горбушку, — серьезно заявил Гребенюк.
Шмидт развернул карту:
— Одна колонна гайдамаков — отряд Палия — идет из Гусятина. На Збруче петлюровцы потрепали 188-й батальон 29-й пограничной бригады. Пограничники отошли к Чемеровцам — Оринину. 28 октября палиевцы сожгли в Ярмолинцах склады зерна. Сволочи! Вырезали охрану...
Начдив сделал паузу. Пристальным взглядом обвел помещение, убедился, что в штабе нет посторонних. Затем продолжал:
— Пути к Жмеринке надежно прикрыты. Деражню занимает 208-й стрелковый полк 24-й дивизии. Згарок — Волковинцы — наш 8-й червонно-казачий полк. Васютинцы — штаб дивизии, Ивановцы — 7-й полк, Бар — Ялтушково — части курсантской бригады. Во второй линии располагается наша вторая бригада Ивана Бубенца: 10-й полк — в Клопотовцах, 9-й — в Стодульцах. Из Жмеринки на Деражню вышел бронепоезд...
— Внушительная сила! — подтвердил слова начдива его правая рука наштадив Зубок.
— И пан Палий не лыком шит! — наставлял нас Шмидт. — Не из тех, кого можно закидать шапками. Не забывайте про фланги, про охранение, разведку.. Ваша бригада, бригада Багнюка, головная. И ей оказана честь: она нанесет сокрушительный удар сволочам! Остальные силы попридержим во второй линии. Может, за Палием и другие потянутся...
Мостовой спросил, откуда уверенность, что Палий пойдет сюда.
— Связались по прямому проводу с Винницей, — ответил начдив. — Примаков говорит: «Действия Палия — это рейд. И было бы смешно, если б ему удалось околпачить нас, рейдистов. Им нужны ключи к Киеву, а первый ключ — это Жмеринка». Вот почему Виталий Маркович и направил 2-ю дивизию сюда.
Ознакомив нас с обстановкой и выразив надежду, что наши полки не дадут спуску бандитам, Шмидт с комиссаром и наштадивом уехали в другие части дивизии.
Тогда же Зубок вручил нам оперативный приказ Шмидта № 61/оп, датированный 28 октября, то есть днем появления диверсантов на советской территории. В нем сообщалось, что по донесению пограничников банда в несколько сот человек перешла границу и направилась на Городок... с целью поднять восстание в Каменец-Подольском и Ново-Ушицком уездах. В приказе указывалось, что у местечка Скала должны переправиться на Украину еще 1500, а у Оринина — 500 петлюровцев.
Начдив приказал: 7-му червонно-казачьему полку сосредоточиться в районе Литина, 8-му полку Синякова — в районе Летичева, 9-му Спасского — в районе Тыврова, 10-му Святогора — в районе Янова. Начснабдиву Колесову предлагалось срочно получить в Киеве боеприпасы.
Документ явно устарел, так как оповещенные гонцами полки давно уже оставили позади эти пункты.
Командир корпуса потребовал ликвидировать пришедшие из-за Збруча банды, возложив эту задачу не на первую, испытанную и проверенную старую дивизию, а на нашу — вторую, новую, давая ей возможность на деле проявить свою боеспособность и оправдать высокое звание червонных казаков.
Ночью пришел в штаб полка Мостовой.
— Бывает так, — как обычно, философствовал он, — лежит возле человека куча бревен и это не беспокоит его. А стоит попасть под кожу небольшой занозе — и сразу начинает что-то наклявываться, значит, воспаляется вся рука. Пока Палий копошился за Збручем, все было тихо, но стоило ему перейти через кордон — и сразу «воспалилась» вся Подолия. Целую дивизию, сукин сын, поднял...
В Ивановцах предстоял ночлег. Но спать никому не хотелось. Всех нас тревожило появление на советской территории непрошеных гостей. Возникли в памяти слова Примакова, обращенные к нам там, на холмике, с которого Фрунзе смотрел конные полки. Вот-вот, думалось тогда, не схваченные еще агенты самостийников, пытаясь поднять народ, ударят в колокола, зажгут смоляные факелы на высоких буграх...
Полк выставил заставы, нарядил патрули, выслал разъезды, но гомон и голоса во всех концах села не умолкали до рассвета. Многие окна ярко светились. Гремела деревенская музыка — гармонь, скрипка, бубен. Звенели песни. В селе справлялись свадьбы, пили горилку, били посуду за счастье молодых, кричали «горько», а в это самое время в восемнадцати километрах от Ивановцев, в деревне Згарок, уже звенели сабли, лилась кровь.
Опьяненный легким успехом, достигнутым в борьбе с реденьким заслоном пограничников, полковник Палий обагрил кровью советских людей шляхи и проселки Подолии.
Вооружив в Копычинцах гайдамаков, атаман погрузил большое количество винтовок на повозки. Этот арсенал переправился вместе с бандой через Збруч у Козина. По информации Ипполиты Боронецкой, Чеботарев сообщил Палию, что селяне Правобережья давно требуют оружие и все они, как один, встанут, как только появится из-за кордона «самостийное войско». Но палиевцы (раздавали оружие крестьянам, а они, как только банда удалялась, относили винтовки в сельсовет или в ближайшую войсковую часть.
Это сильно разочаровало Палия и особенно Шолина. Эмиссар Пилсудского имел специальное задание — лично выяснить настроения на Украине. Не очень-то верил пан маршал докладам второго отдела генштаба, рисовавшего ему, на основании петлюровских сообщений, картину всенародного возмущения на Правобережье.
Но если б это в самом деле было так, если б с появлением Палия поднялись с оружием в руках жители Подолии, весьма вероятно, что по сигналу Шолина, обрадовав Антанту, вслед за гайдамацкими бандами пан маршал двинул бы за Збручи дивизии 6-й армии генерала Галлера, открыв четвертый поход против Советской страны.
Увы, Шолин ничем не мог обрадовать Пилсудского. А дальше дела пошли совсем скверно.
Оставив далеко позади Збруч, Палий, очутившись на знакомых полях Подолии, с нетерпением ждал первых признаков встречной, всенародной волны. Ведь не раз петлюровские эмиссары заверяли Тютюнника, что здесь все созрело и ждет только малейшей искры. Ведь отдал же Тютюнник знаменитую директиву, требующую от петлюровского подполья жечь хлебные склады, сахарные заводы, спускать под откосы поезда, громить сельсоветы и комнезамы, уничтожать коммунистов, бить учителей, «продавшихся» большевикам.
Но вот отряд Палия движется дальше и дальше по исконной украинской земле, а в деревнях тихо, села не подымаются, хутора и те спят. Что-то не видно на высоких буграх и крутых косогорах огней сигнальных вех, не скачут из села в село по пыльным шляхам и проселкам горячие вестники войны, не катится над дремлющими полями веселый и тревожный гул церковных набатов Да, твои дела дрянь, и дела твоих хозяев, пославших тебя в недобрую дорогу, тоже дрянь, добродий Лжепалий!
Особенно понизилось настроение у диверсантов 30 октября, когда посланный из Ярмолинец в разведку сотник Масловец вернулся и привез свежие советские газеты.
И пана полковника Палия, и пана поручика Шолина потрясла заметка «Ликвидация контрреволюционного заговора», опубликованная в газете КВО «Красная Армия» 29 октября 1921 года. В ней сообщалось, что по решению коллегии Особого отдела Киевского военного округа от 15 октября 1921 года приговорен к расстрелу бывший начдив 60-й, а потом комбриг Леонид Федорович Крючковский.
Поддерживая связь с атаманом Заболотным через Ипполиту Боронецкую, Крючковский предупреждал его о мероприятиях советского командования, передавал оперативные приказы. Предатель вел переговоры о переходе бригады на сторону Петлюры и снабжал банду перевязочными материалами.
Кроме Крючковского и чеботаревской шпионки Ипполиты Боронецкой, как сообщала газета, коллегия осудила на казнь: командира Яворского, готовившего продотряд к вооруженному выступлению и втянувшего в заговор трех красноармейцев бронепоезда; Ивана Ткача, осведомителя Особого отдела дивизии, «двойника», в доме которого встречались заговорщики; бывшего акцизного чиновника Антона Ганницкого, с помощью которого Крючковский пытался совершить побег; Василия Любченко — соучастника убийства комиссара бригады Абелиовича и других предателей.
Студенкину, Пригорову и Крымскому — красноармейцам бронепоезда — высшая мера заменялась штрафной ротой.
